Она умерла
И я до сих пор не знаю, как к этому относиться.
С минуты, когда я услышала ее имя в первый раз, все в наших с ней отношениях было неоднозначным.
Однажды я проснулась за три девять земель в постели человека из породы »одна десятая«.
Из тех, кто не поворачивает голову в мою сторону, когда я вхожу. Теперь уже, наверное, »входила«, потому что в эти игры я больше не играю.
Девять головы повернут и будут, пусть украдкой, пялиться и понемногу сокращать дистанцию.
А один, взглянув, ничего в своем поведении не изменит. Верный шанс, что этот-то мне и будет интересен.
После, по прошествии времени, пытала:
-Ну , почему, почему ты не пошел мне навстречу? Я же видела, как ты на меня среагировал.
-Я реально смотрю на вещи. Ты была такая, ну... на три уровня выше. Мне нечем было тебя заинтересовать. А удержать я и сейчас тебя ничем не могу».
Даже самые умные мужчины бывают такими недалекими.
Всеобщее человеческое увлечение IQ со временем сменилось проблесками интереса к EQ. И сейчас на интервью при поступлении на работу все больше тестируют именно на второе.
А у меня, наверное с рождения был внутренний радар на SIQ. Поэтому если у человека низкий уровень сексуального интеллекта, он даже в дальних знакомых у меня не отметится.
Это не имеет ничего общего с внешним видом или сексапильностью.
Как ни странно, даже наоборот, чем привлекательнее мужчина или женщина от рождения, тем менее развит SIQ. Потому что саморефлексия- обратная связь с самим собой-один из самых важных компонентов, заменяется на отблески своего отражения в чужих глазах.
И тот редкий случай, когда все три вида интеллекта, ну плюс еще кинестетика на достаточно высоком уровне, встречаются в одном человеке, то это уже явление, которое нельзя пропустить.
Так вот, проснулась я на подушке такого явления, а он вместе с утренним кофе принес в постель предложение поехать знакомиться с его мамой.
Я посмотрела на него мутным взглядом. Вдохнула кофейный аромат. Выдохнула.
И медленно.
Очень медленно.
Отпила кофе.
Ну не говорить же мне, что факт того, что я намотала на его запястье свои трусики не является поводом для знакомства.
И что он обо мне мало что знает, а я предпочитаю не знать о нем ничего. Кроме того, что обеспечивает мою безопасность.
У меня дети, мне их еще вырастить нужно, а потому рисковать своим здоровьем или жизнью, я не собираюсь.
И обнаружив ночью в изголовье кровати кронштейны, способные удержать на цепи быка, я приняла ответные меры. Нет, ножа для колки льда я с собой в постель не захватила, но мало ли, чего ожидать от творческого человека. Просто поставила наш бронепоезд на запасном пути.
Секс с малознакомым человеком-это всегда война. Стратегия, тактика, потери, победы.
А тут-мама.
Какая к черту мама?
Нет, конечно.
К маме-без меня.
-Прости, но у меня на сегодня несколько другие планы.
-Какие?
Я, выпрастывая из под одеяла ногу и вытягивая ее поперек кровати:
-Думала повторить вчерашнюю ночь. Только днем.
Ну и все. Горизонт от мамы расчищен.
По крайней мере на девять последовавших месяцев. Потом наступает Рождество.
-Мне было бы очень приятно, если б ты смогла провести это Рождество в кругу моей семьи.
-Спасибо, я подумаю.
-Мне кажется, что тебе пора познакомиться с моей мамой.
-Семьями будем дружить значит? А мама твоя в курсе, что я замужем?
Мрачнеет. Неприличные задаю вопросы.
-Я сказал, что ты была замужем, а сейчас вы с мужем живете в разных странах.
Да, это единственное, что у меня отлично получается. Жить с мужьями в разных странах. Потому что делить быт с мужчиной я нахожу утомительным.
И вот мы, вынув из машины привезенные подарки, подходим к двери небольшого коттеджа. Двери открываются. На пороге седая короткоостриженая женщина вполовину ниже своего здоровенного сына.
Ни объятий, ни поцелуев, хотя видятся трижды в год.
Он представляет меня маме, маму мне, и от волнения болтает не переставая, неся всякую малозначительную чепуху.
Она едва взглянув на меня, кивает и развернувшись, проходит по пушистым коврам в гостиную, уставленную скульптурами.
Пока я вожусь со шнурками на ботинках, милого прошибает испарина. В доме не принято разуваться. Он к этой разнице культур не подготовился и в ужасе думает, как отнесется мама к приведений им босой женщине.
Я вынимаю из сумки складные мягкие, не повернется рука написать «тапочки», скорее пинетки, в которых начинают ходить малыши. И прошу его провести меня туда, где я смогу помыть руки.
В умывальной комнате рядом с гостевой комнатой, где мы должны будем остановиться, он обнимает меня и шепчет:«Пожалуйста, ничему не удивляйся. Маме 82 года и она воистину Энигма-ма, как мы с сестрой ее зовем. Никогда не знаешь чего от нее ожидать.»
Когда мы со значительным опозданием, наконец, входим в гостиную, мама восседает на диване перед телевизором. Кажется показывают американскую «Иронию судьбы» *It's a beautiful life*.
Мы садимся поодаль, на другой диван и таращимся в телеэкран. Я искоса разглядываю гостиную набитую антиквариатом.
Во время просмотра не произносим ни слова. В скульптурных чертах мужчин я явно различаю черты моего спутника, в портретах женщин-его матери.
И вспоминаю о том, что досталось мне в наследство от предков.
Три фотографии. На одной красавец мужик в фуражке времен первой мировой. Папаша двенадцати легитимных детей, а уж сколько там незаконнорожденных, кто считал.
На второй аскетичное лицо немолодой, изможденной и некрасивой женщины. Мамаши тех самых двенадцати детей.
На третьей пара. Миловидная женщина, на которую в свою очередь похожа я, и чье имя, пусть и переделанное на русский манер, я ношу. И мужчина с теплыми глазами моего папы и гитлеровскими усиками. Впрочем тогда они, кажется назывались Блюхеровскими.
Вот и все.
Остальное наследство поглотило время, войны, голод, тюрьма, сумасшедший дом, сиротство.
А тут похоже все осталось законсервированным от болезней напастей века двадцатого.
Так что с какого бока ни взгляни, наши отношения с милым-мезальянс.
Мне об этом, конечно никто не скажет, слишком хорошо воспитаны, у них не принято.
Но мне нестерпимо захотелось домой. И даже, нет, не домой, а на ту гору, по которой сейчас сьезжают на лыжах мои дети.
Милый, словно, почувствовав, что-то, обнял меня за плечи. Я легко, угрем, из объятья выскользнула. Я-азиатка, у нас не принято публичное проявление чувств. Наедине-хоть затрогайся, а в присутствии других-руки прочь.
Фильм наконец закончился. Нам было предложен аперитив, после которого мы узнали, что на ужин заказан столик в ресторане, где возможно, к нам присоединятся несколько приятельниц Энигма-мы.
Ну да, я же позабыла, что дело происходило в доме престарелых. То есть в доме деревни престарелых. На огромной территории, с парком, прудом, полем для гольфа, спортклубом и домом культуры, расположилась богадельня для очень состоятельных и чаще всего одиноких людей.
Среди приятельниц были жена космонавта, жена известного сценариста, жена голивудского продюсера, жена какого-то великого ученого-физика.
От блеска такого количества бриллиантов у меня заболели зубы. Может от виртуального проверяния их на зуб.
Милый нежно гладил мое бедро под столом, не прекращая сыпать шутками и комплиментами присутствующим дамам. Они действительно были достойны. Женщины той эпохи, которая мне нравилась, на которой я сама себя воспитала, собрав внушительную коллекцию голивудских фильмов 40 и 50 годов. В них американские женщины выглядели такими манкими, тонкими и элегантными. Куда все это подевалось у нынешних?
Я не могла не сравнивать себя, бледную, без косметики, в черном шерстяном платье без единого украшения с этой коллекцией райских птиц уходящей эпохи.
Отвечая на заданные вопросы, я старалась не слишком шокировать спрашивавших. Да, я успела за свою короткую жизнь пожить в четырех странах, дважды выйти замуж и родить троих детей, да, я говорю на языке стран, в которых жила.
За весь вечер мы ни разу не перемолвились словом с Энигма-мой.
Зато когда в числе гостей появилась Кейтлин, все пришло в равновесие.
Ей было почти девяносто, но ясный ум, добронравие и дивное чувство юмора вознесло ее над всеми присутствующими. Она, склонив, голову к моему уху, прошептала:«Тебе трудно сейчас, но помни, что ты с ней жить не будешь, потерпи».
В Кейтлин я влюбилась, и во все последующие визиты в богадельню, под любым предлогом сбегала к ней в ее просторную, полную света гостиную, со столиком переделанным из катафалка.
Старший из ее четырех детей-сын, был одним из высших чинов армии страны. Она еще в первую встречу выяснив, что я была «юным коммунистом«, всегда с удовольствием отвечала ему на звонки, сообщая, что прямо сейчас, она сидит с »красной русской«:
-Да, да, я думаю, она шпионка. Очень уж красивая. Наверное ко мне подбирается, в надежде разжиться секретами нашей армии. Не могу же я ее разочаровать, сказав, что у меня уже давно старческий маразм. Поэтому я ей понемножечку сливаю секреты, которые слышала от тебя. Нельзя, да? Поняла. Перестану. Хочешь, я убью ее и закопаю в саду, под розовым кустом?
Вернувшись, после нашего первого ужина, мы опять сели перед телевизором. На этот раз показывали оперу.
И кажется мы обменялись несколькими фразами. За оперой последовал балет. Я уже смотрела его со своей бабушкой в Сан Франциско, откуда шла трансляция. Второй раз смотреть было интереснее, потому что состав премьеров был другим. О чем я и сообщила милому, не подумав, что теперь никто не сможет переключить канал телевизора.
Спустя несколько минут Энигма-ма встала, и попрощавшись, ушла почивать на свою половину.
Я облегченно вздохнула, стянула с себя платье, в котором невыносимо жарко было сидеть в натопленной камином гостиной.
Мы сплелись на диване, продолжая смотреть балет.
Руки милого медленно, как по кошке, скользили по мне.
Вдруг дверь растворилась и вошла Энигма-ма, чтоб взять что-то позабытое в гостиной. Сделав несколько шагов от двери, она вдруг остановилась и словно заколебавшись, сделала шаг в сторону, но потом, словно собравшись с духом, продолжила свой путь, и взяв, искомое, не оборачиваясь, пожелала нам спокойной ночи.
Только несколько минут спустя я обнаружила, что декольте купленной накануне в Нью Йорке майки, под руками милого безобразно растянулось, обнажив мою левую грудь.
И я, не зная об этом, так и сидела Свободой на Баррикадах, на диване, пока старушка тихонечко семенила через весь зал.
Поделившись с милым своим открытием, я услышала, что это, конечно, ужасно, но мне очень идет образ вакханки, только надо бы и правую для симметрии обнажить. Я, обозвав его сатиром, принялась подворачивать его штаны, чтоб рассмотреть копыта, которыми он должен по сюжету стучать. Он же сказал, что не там ищу. И если уж непременно надо стучать, у него есть чем.
Встав с дивана, он стал расстегивать ремень, чтоб продемонстрировать, как тут же раздался шум у двери и в гостиную снова вплыла Энигма-ма в длинном халате с золотым тиснением.
Я мгновенно натянула декольте майки до ушей. Милый так же в долю секунды застегнул штаны.
Она принесла будильник, который нам надлежало поставить, если мы хотим убраться прочь до образования пробок на дороге в Нью Йоркском направлении. 82 летней даме позволительно не знать, что все телефоны оснащены нынче будильниками.
Я была уверена, что мы видимся в последний раз в жизни, и поблагодарила за гостеприимство, выразила сожаление о принесенном беспокойстве и дискомфорте.
Она царственно кивнула в ответ и удалилась.
Через пару месяцев милый признался, что я произвела на Энигма-му благоприятное впечатление. Ни с кем из его бывших подружек она не могла говорить о балете и опере.
-Дорогой, скажи ей, что моя мачеха номер четыре была балериной, а номер пять-оперной певице, чего ж мне в этом не разбираться-то.
Этого он конечно себе позволить не мог. В их семье выходили замуж один раз и на всю жизнь. Энигма-ма вдовела уже 15 лет, но хранила свою постель холодной.
Больше всего, впрочем, ее тронуло, что я вставала всякий раз, когда какая-нибудь из ее подруг, покидала нас за ужином.
-Она сказала, что ее так же воспитывали и раньше это было обычным делом, а теперь, большая редкость.
Я могла бы сказать ему, что два приятеля назад, моя жизнь была связана с бедуином, дипломатом в шести поколениях. И это просто отражение протокола, которому мне пришлось научиться, чтоб не торчать оглоблей в аккуратном штакетнике придворных дам. Поскольку я была самой младшей во всех раскладах дипломатической карьеры своего тогдашнего приятеля, то упражняла мышцы ног бесконечным вставанием и безупречной постановкой ступней, готовых удержать меня в любую секунду.
Могла бы, но не сказала.
Просто посочувствовала его американским подружкам, обнаруживавшим себя перед набором из четырех вилок во время визитов к Энигма-ме.
После первого блина комом последовали следующие.