День освобождения Могилёва
28 июня 1944 года был освобождён Могилёв. О том, каким был город в те дни, предлагаю прочитать в очерке Андрея Платонова - тогда корреспондента "Красной Звезды".
«…Утром 28 июня мы вышли из Луполова (предместье Могилёва), занятого нашими войсками накануне, и двинулись в город. Могилёв стоит на возвышенном правом берегу Днепра. Летнее солнце освещает сейчас его печальные строения - каменные стены без крыш и окон, обезглавленную каланчу, мёртвые руины. Гарь пожаров стелется по городу: горит теплоэлектроцентраль, горит почта. Продолжается пожар на железнодорожном узле.
Из города группами выводят пленных. Мы всматриваемся в их лица. Иные лица немцев выражают смертное отчаяние, иные - фаталистическую обречённость, подобную спокойствию, иные - затаённую ненависть к победителям.
Мы вышли на Первомайский проспект - главную улицу Могилёва. Трупы немцев лежали поперёк улицы. Видимо, они были убиты во время перебежки. Один из них был рассечён гранатой пополам. Голова его с отростком позвоночника лежала на тротуаре, а прочее находилось посреди проезда. Улица залита была обильной кровью врагов, и мы пошли по их крови. Мы не хотели этого, но нам негде было пройти. У ворот одного дома стоял ветхий, отощавший старичок. Мы спросили его, давно ли он живёт на свете и давно ли проживает в Могилёве?
- Весь свой век тут нахожусь, - сказал он нам, - от роду мне без двух годов восемьдесят.
Он пожал нам руки и был так заинтересован нашим появлением, что не обращал внимания на близкие разрывы немецких снарядов. Старика звали Гордеем Васильевичем.
- До немцев-то я человеком был, депутатов выбирал и пенсию получал, - сказал Гордей Васильевич, - а при немцах, что ж, при немцах я побирушкой жил и с голоду околевал. Хотел было я прутьев в лесу наломать, чтоб метёлки делать либо корзинки плести, - так куда тебе! Меня и к шефу водили, и полицейский ко мне являлся. «Не сметь, говорят, это всё наше сплошное имущество, это всё на Германию должно идти, и вся природная польза наша.» И правда, лес они рубили по своему желанию, а мне и листьев не велели собирать. За всем у них угляд был - не сорви, не тронь, не касайся ничего…
- Чем же кормились при немцах, Гордей Васильевич?
- Ч-то? А я при них мало кормился. Что бог даст через наших добрых людей.
Пока мы беседовали со старым человеком, нас окружила группа молодых женщин. Вдруг из противоположных ворот выбежала пожилая женщина и с криком радости бросилась к нам и поочерёдно прильнула к каждому. Ей ещё не пришлось разглядеть вблизи наших бойцов и офицеров. Другая женщина настойчиво старалась предъявить нам документы, чтобы мы тоже поговорили с нею. Немцы, по её словам, ничего не начинали без рассмотрения документов и справок, и она удивилась, когда мы без рассмотрения вернули ей эти бумажки.
- А мы здесь на документах только и жили, - сказала женщина. - Бывало, вся затрясёшься от страха, если справку либо квитанцию какую заховаешь куда. Немец проел нас бумажкой…
Девушки и молодые женщины пережили при немцах великие испытания. Для многих эти испытания закончились гибелью, а перетерпевшие свою судьбу стояли перед нами. Почти все молодые женщины Могилёва, не угнанные в Германию, сидели в лагерях. Это было не легче увода в рабство.
Немцам и на месте нужна была рабочая сила, особенно для постройки военных сооружений. Для заключения в лагерь достаточно было обвинить человека в связи с партизанами. А для доказательства этой связи достаточно было, если к вам войдёт незнакомый человек, попросит напиться и вы подадите ему кружку воды.
Евгения Киселёва дважды сидела в лагере. Теперь она стоит перед нами, улыбающаяся, в горящем городе, на окраине которого ещё идёт бой. У неё - всё впереди. Она ещё увидит свой родной город над Днепром, увидит его тихим и вновь отстроенным: у неё будет счастье, и она убеждена в этом.
Снова ведут пленных немцев. Они идут робко мимо содеянного ими. Взглянув на нас, они пугаются. Мы идём далее. Всюду трупы врагов - на улицах, у ворот домов, в подвалах, где они прятались и сопротивлялись. Убийцы навеки успокоены.
В глубине города, около большого выгоревшего здания, мы подошли к командиру дивизии, которая совместно с другими частями атаковала Могилёв и овладела им. Генерал, видимо, давно не спал. У него воспалённые глаза. Он стоял невдалеке от своих дерущихся полков и вслушивался в гул боя.
Где-то вблизи раздались автоматные очереди. Младший лейтенант, адъютант генерала, выбежал выяснить, что это значит. Вскоре автоматчик вывел из-за угла молодого немца; он был светловолосый, без головного убора, с белыми, омертвевшими от ужаса глазами. Автоматчик подвёл пленника к нам.
- Вот он стрелял из дома по нас, - сообщил красноармеец, - до этих пор хоронился.
Немец автоматически вытянулся перед нами. Мы медленно смотрели на него. Страх обескровил его. Он был смертник, оставленный в городе, чтобы стрелять до последнего патрона и затем погибнуть.
- Уведите его, - приказал один офицер.
Майор, оперативный работник штаба дивизии, доложил генералу радиотелеграмму:
- Товарищ генерал, командир полка доносит с северо-западной окраины. Взято большое количество пленных, очень много трофеев - автомашины, орудия, медикаменты.
- Это Советская власть придёт сюда и подсчитает всё подробно, это её добро, - сказал генерал, - а нам некогда считать, нам надобно вперёд.
- У противника, - продолжал докладывать майор, - отмечается паника.
- Это другое дело, - просто произнёс генерал. Оказалось, что к данному моменту наши войска, охватывавшие город с запада, перерезали несколько дорог, ведущих из Могилёва, но для немцев это положение осталось неведомым. Они уяснили его себе после того, как попытались отойти от города на запад и неожиданно были встречены оттуда огнём. Вначале немцы оказывали упорное сопротивление, но потом под сокрушительными ударами наших частей всё более падали духом и начали сдаваться в плен целыми группами. Генерал был удовлетворён работой своей дивизии, усталое лицо его посвежело, и он рассказал нам на прощание несколько весёлых историй.
- Мои люди взяли в плен полковника, командира 89-го пехотного полка 12-й дивизии. Полковник говорит, что он никак не ожидал такого оборота дела, чтобы вдруг попасть в этот мгновенный «котёл», который мы им здесь устроили. А мой сосед слева взял в плен самого коменданта города Могилёва, немецкого генерал-майора, и ещё вдобавок генерал-лейтенанта, командира 12-й пехотной дивизии.
Мы снова пошли по городу. Это было несколько трудно, потому что население выходило группами из подвалов и убежищ и окружало нас, желая знать всё, что творится на свете, желая просто побеседовать с людьми, которые не показывают перед ними ни власти, ни превосходства.»
Вот некоторые детали, неизвестные Андрею Платонову в момент написания очерка. «Обезглавленная каланча» - городская ратуша. Взятые в плен генералы: Бамлер - командир 12-й пехотной дивизии и Эрдмансдорф - комендант Могилёвского гарнизона, по вине которого в конце 1943-1944 гг. погибли не менее 10 тыс. горожан, был осуждён и публично повешен в Минске 30 января 1946 г.
Источник:Могилёвщина. Легенды, события, люди/ Курков И.Н., Пушкин И.А. - Мн.: «Медиафакт», 2004.
«…Утром 28 июня мы вышли из Луполова (предместье Могилёва), занятого нашими войсками накануне, и двинулись в город. Могилёв стоит на возвышенном правом берегу Днепра. Летнее солнце освещает сейчас его печальные строения - каменные стены без крыш и окон, обезглавленную каланчу, мёртвые руины. Гарь пожаров стелется по городу: горит теплоэлектроцентраль, горит почта. Продолжается пожар на железнодорожном узле.
Из города группами выводят пленных. Мы всматриваемся в их лица. Иные лица немцев выражают смертное отчаяние, иные - фаталистическую обречённость, подобную спокойствию, иные - затаённую ненависть к победителям.
Мы вышли на Первомайский проспект - главную улицу Могилёва. Трупы немцев лежали поперёк улицы. Видимо, они были убиты во время перебежки. Один из них был рассечён гранатой пополам. Голова его с отростком позвоночника лежала на тротуаре, а прочее находилось посреди проезда. Улица залита была обильной кровью врагов, и мы пошли по их крови. Мы не хотели этого, но нам негде было пройти. У ворот одного дома стоял ветхий, отощавший старичок. Мы спросили его, давно ли он живёт на свете и давно ли проживает в Могилёве?
- Весь свой век тут нахожусь, - сказал он нам, - от роду мне без двух годов восемьдесят.
Он пожал нам руки и был так заинтересован нашим появлением, что не обращал внимания на близкие разрывы немецких снарядов. Старика звали Гордеем Васильевичем.
- До немцев-то я человеком был, депутатов выбирал и пенсию получал, - сказал Гордей Васильевич, - а при немцах, что ж, при немцах я побирушкой жил и с голоду околевал. Хотел было я прутьев в лесу наломать, чтоб метёлки делать либо корзинки плести, - так куда тебе! Меня и к шефу водили, и полицейский ко мне являлся. «Не сметь, говорят, это всё наше сплошное имущество, это всё на Германию должно идти, и вся природная польза наша.» И правда, лес они рубили по своему желанию, а мне и листьев не велели собирать. За всем у них угляд был - не сорви, не тронь, не касайся ничего…
- Чем же кормились при немцах, Гордей Васильевич?
- Ч-то? А я при них мало кормился. Что бог даст через наших добрых людей.
Пока мы беседовали со старым человеком, нас окружила группа молодых женщин. Вдруг из противоположных ворот выбежала пожилая женщина и с криком радости бросилась к нам и поочерёдно прильнула к каждому. Ей ещё не пришлось разглядеть вблизи наших бойцов и офицеров. Другая женщина настойчиво старалась предъявить нам документы, чтобы мы тоже поговорили с нею. Немцы, по её словам, ничего не начинали без рассмотрения документов и справок, и она удивилась, когда мы без рассмотрения вернули ей эти бумажки.
- А мы здесь на документах только и жили, - сказала женщина. - Бывало, вся затрясёшься от страха, если справку либо квитанцию какую заховаешь куда. Немец проел нас бумажкой…
Девушки и молодые женщины пережили при немцах великие испытания. Для многих эти испытания закончились гибелью, а перетерпевшие свою судьбу стояли перед нами. Почти все молодые женщины Могилёва, не угнанные в Германию, сидели в лагерях. Это было не легче увода в рабство.
Немцам и на месте нужна была рабочая сила, особенно для постройки военных сооружений. Для заключения в лагерь достаточно было обвинить человека в связи с партизанами. А для доказательства этой связи достаточно было, если к вам войдёт незнакомый человек, попросит напиться и вы подадите ему кружку воды.
Евгения Киселёва дважды сидела в лагере. Теперь она стоит перед нами, улыбающаяся, в горящем городе, на окраине которого ещё идёт бой. У неё - всё впереди. Она ещё увидит свой родной город над Днепром, увидит его тихим и вновь отстроенным: у неё будет счастье, и она убеждена в этом.
Снова ведут пленных немцев. Они идут робко мимо содеянного ими. Взглянув на нас, они пугаются. Мы идём далее. Всюду трупы врагов - на улицах, у ворот домов, в подвалах, где они прятались и сопротивлялись. Убийцы навеки успокоены.
В глубине города, около большого выгоревшего здания, мы подошли к командиру дивизии, которая совместно с другими частями атаковала Могилёв и овладела им. Генерал, видимо, давно не спал. У него воспалённые глаза. Он стоял невдалеке от своих дерущихся полков и вслушивался в гул боя.
Где-то вблизи раздались автоматные очереди. Младший лейтенант, адъютант генерала, выбежал выяснить, что это значит. Вскоре автоматчик вывел из-за угла молодого немца; он был светловолосый, без головного убора, с белыми, омертвевшими от ужаса глазами. Автоматчик подвёл пленника к нам.
- Вот он стрелял из дома по нас, - сообщил красноармеец, - до этих пор хоронился.
Немец автоматически вытянулся перед нами. Мы медленно смотрели на него. Страх обескровил его. Он был смертник, оставленный в городе, чтобы стрелять до последнего патрона и затем погибнуть.
- Уведите его, - приказал один офицер.
Майор, оперативный работник штаба дивизии, доложил генералу радиотелеграмму:
- Товарищ генерал, командир полка доносит с северо-западной окраины. Взято большое количество пленных, очень много трофеев - автомашины, орудия, медикаменты.
- Это Советская власть придёт сюда и подсчитает всё подробно, это её добро, - сказал генерал, - а нам некогда считать, нам надобно вперёд.
- У противника, - продолжал докладывать майор, - отмечается паника.
- Это другое дело, - просто произнёс генерал. Оказалось, что к данному моменту наши войска, охватывавшие город с запада, перерезали несколько дорог, ведущих из Могилёва, но для немцев это положение осталось неведомым. Они уяснили его себе после того, как попытались отойти от города на запад и неожиданно были встречены оттуда огнём. Вначале немцы оказывали упорное сопротивление, но потом под сокрушительными ударами наших частей всё более падали духом и начали сдаваться в плен целыми группами. Генерал был удовлетворён работой своей дивизии, усталое лицо его посвежело, и он рассказал нам на прощание несколько весёлых историй.
- Мои люди взяли в плен полковника, командира 89-го пехотного полка 12-й дивизии. Полковник говорит, что он никак не ожидал такого оборота дела, чтобы вдруг попасть в этот мгновенный «котёл», который мы им здесь устроили. А мой сосед слева взял в плен самого коменданта города Могилёва, немецкого генерал-майора, и ещё вдобавок генерал-лейтенанта, командира 12-й пехотной дивизии.
Мы снова пошли по городу. Это было несколько трудно, потому что население выходило группами из подвалов и убежищ и окружало нас, желая знать всё, что творится на свете, желая просто побеседовать с людьми, которые не показывают перед ними ни власти, ни превосходства.»
Вот некоторые детали, неизвестные Андрею Платонову в момент написания очерка. «Обезглавленная каланча» - городская ратуша. Взятые в плен генералы: Бамлер - командир 12-й пехотной дивизии и Эрдмансдорф - комендант Могилёвского гарнизона, по вине которого в конце 1943-1944 гг. погибли не менее 10 тыс. горожан, был осуждён и публично повешен в Минске 30 января 1946 г.
Источник:Могилёвщина. Легенды, события, люди/ Курков И.Н., Пушкин И.А. - Мн.: «Медиафакт», 2004.