Феликс Керстен. Личный врач Сатаны.
Известный в своё время мануальный терапевт Феликс Керстен принадлежал к редкой во все времена, а в годы Рейха и вовсе невообразимой категории людей - бесстрашных, бескорыстных и гуманных. В то, что ему удалось совершить, поверить почти невозможно - количество спасённых им людей с трудом укладывается в голове. Поверить почти невозможно - но поверить необходимо. Потому что это - правда.
Феликс Керстен родился в эстонском городе Тарту, в 1898-м году, в немецкой семье. Его отцом был Фридрих Керстен, директор почтамта; матерью - местная девица по имени Ольга Штубинг, известная своим талантом целительницы. Именно от своей матери маленький Феликс унаследовал как и этот необыкновенный талант, так и жалостливое и чувствительное сердце. Рос он необыкновенно любознательным мальчуганом, но начальное образование получил довольно-таки посредственное. Впрочем, в то время иначе и случиться не могло.
В 1919-м году Феликс во время войны России с Финляндией присоединился к армии последней и провоевал несколько месяцев. Таким образом он нежданно-негаданно получил финское гражданство, признание в среде соратников и тяжелейшую горячку спустя какое-то время. Юношу отправили лечиться в военный госпиталь в Хельсинки, и как раз там, во время выздоровления, в нём и проявился унаследованный от Ольги талант. Как именно - история умалчивает. Но именно с подачи полкового врача Керстен поступил учиться на массажиста. А в 1922-м году им заинтересовался доктор Ко - таинственная личность тибетского поисхождения, монах, сведущий в медицине и, - в частности, - массаже. Он встретился с Керстеном и разговор зашёл об обучении...
После показательного сеанса массажа доктор Ко покачал головой и сказал: "Мальчик мой, ты не знаешь ровно ничего. Но ты - тот человек, которому я действительно могу передать мои знания и кого я действительно могу обучить, и я научу тебя - всему". Феликс с радостью согласился пойти учиться у доктора Ко. Он проучился три года, после чего тот сказал: "Ты уже знаешь всё. Больше мне нечему тебя научить. Прощай". Доктор уехал в Тибет, со спокойной душой доживать свои дни в родном монастыре, а Феликс знаялся практикой. Природный талант, помоноженный на вручённые ему таинственным монахом знания сделали его во всех смыслах уникальнейшим человеком среди врачей того времени. Путём простых прикосновений он умел снимать боль, восстанавливать нарушенный баланс сил организма; даже самая сильная, - и не поддающаяся никаким обезболивающим препаратам, так называемая нейрогенная, - боль, берущая начало в самих по себе нервах, - и та отступала. Он определял болезнь и устранял её с лёгкостью. Слава о его необыкновенных умениях разнеслась быстро и обширно, он скоро стал богат. Но в определённом смысле популярность, - настоящая и, собственно, и приведшая его впоследствии к Гиммлеру, - пришла к нему после того, как он в 1928-м году был приглашён королевой Голландии Вильгельминой. Её супруг, принц Хендрик, страдал тяжёлой болезнью сердца и, несмотря на усилия лучших голландских врачей, медленно угасал. После нескольких сеансов лечения принц почувствовал себя лучше - отпустили мучительное сердцебиение и боль. А ещё спустя некоторое время он стал свсем здоров и бодр. Королева щедро наградила Керстена и приглашала остаться жить в Голландии. Он любил эту страну, - и, как мы увидим, потом неоднократно помогал её жителям, - но счёл более целесообразным переехать в Берлин, что и сделал.
В 1939-м году (довольно значимый год для германской медицины) Керстена позвали лечить рейхсфюрера СС - Генриха Гиммлера...
Гиммлер, человек в обычной жизни довольно рассеянный и находящийся под безграничным влиянием окружающих (главным образом своей громоподобной жены, а в следующую очередь - своего фактического "зама" Гейдриха), от постоянного нервного напряжения страдал чудовищными желудочными болями, от которых ему не помогали никакие препараты; даже самые сильнодействующие анальгетики давали лишь слабый эффект. От постоянной боли Гиммлер не знал, куда себя деть, и при таком раскладе не удивительно ничуть, что он стал зависим от Керстена и его необыкновенного мастерства. Он вызывал Керстена к себе в абсолютно произвольное время, - как будто тот был его собственностью, - но такая взаимная вынужденность общения неожиданно дала Керстену то, чего он желал всем сердцем: возможность спасать людей, оказывая влияние на решения рейхсфюрера - как намёками, так и прямым требованием.
В одном литературном источнике первый случай подобного рода описывают так: однажды после сеанса массажа Гиммлер заметил, что ещё не заплатил Керстену за лечение, и спросил, сколько ему должен. Тот ответил, что возьмёт плату, лишь когда рейхсфюрер пройдёт весь курс лечения и ему стает лучше. Гиммлер настаивал. В ответ доктор взял лист бумаги, написал на нём имя какого-то человека и в паре слов растолковал, что взамен он просит выпустить обладателя этого имени из концлагеря, где тот в данный момент времени находился. Это был друг Керстена, попавший в концлагерь за принадлежность к запрещённой тогда национал-демократической партии. Гиммлер с минуту думал, а потом сказал, что согласен выпустить этого человека под ответственность просителя. Он немедля вызвал своего секретаря Рудольфа Брандта (не приходящегося родственником Карлу) и приказал ему составить соответствующее распоряжение, что тот и сделал. Так и началась эта эпопея...
Большинство приближенных к Гиммлеру офицеров тихо ненавидели Керстена, что, впрочем, с их стороны было понятным (особенно терпеть его не могли оба последовательных шефа РСХА - сперва Гейдрих, потом - Эрнст Кальтенбруннер; но если у первого была голова на плечах и хватало ума до поры до времени сдерживаться, то о втором такого сказать было нельзя). Но среди черномундирной эсэсовской братии был один, кто не разделял их мения насчёт доктора Керстена. Этим "одним" был уже упомянутый секретарь рейхсфюрера, Рудольф Брандт - с ним Феликс сдружился быстро и очень крепко, найдя в этом малоприметном, субтильном, но шустром молодом человеке единомышленника и соратника. Рудольф был человеком своеобразной судьбы, определённым образом схожей с судьбой его занятого проблемами медицины однофамильца-комиссара, и отличался от него, пожалуй, лишь безропотностью характера да отношением к своей работе. Отличаясь великолепными познаниями в области юриспруденции (плюс курсы стенографии), Брандт в 1932-м году попал в секретари к не шибко подкованному в юридических делах Гиммлеру, хотя, выражаясь простонародно и грубо, видел он эту свою должность в гробу в белых тапочках: его больше устроила бы работа по специальности (он был, как уже упоминалось, юристом). Рудольф не разделял мнения рейхсфюрера относительно вопросов расы, опытов над людьми и всего подобного, однако именно ему приходилось по поручению Гиммлера составлять соответствующие приказы и отсылать письма концлагерным врачам, вести переписки с самыми, пожалуй, отъявленными негодяями от медицины, работавшими по госзаказу - Клаубергом, Рашером, Хиртом (стоит отметить, что про доктора Менгеле в Рейхе не знали вообще, а кто знал - так всего лишь в качестве ассистента Отмара фон Фершуера). Брандт тяжело страдал из-за того, что ему приходилось делать, из-за невозможности всё прекратить, и он с превеликой радостью согласился помогать своему товарищу. Об этой дружбе стоило бы упомянуть особо не только потому, что сама по себе она была явлением необычным для грызущегося за положение офицерского-чиновничьего коллектива, но и потому, что вместе они образовали нечто вроде "группы спасения" прямо в самом сердце нацистского гадючьего логова. В лице Рудольфа (или попросту - Руди) Керстен получил верного помощника и охранителя, став в то же время для него тем примером для подражания, какого у затюканного секретаря не было: у молодого человека был чересчур безвольный характер для того, чтобы сознательно противостоять своему съехавшему с роликов начальству. Да и последствия противостояния легко себе вообразить, тем более что проницательный Гейдрих давно уж косо поглядывал на адьютанта своего шефа, вероятно, исходя из мысли о том, кто обычно водится в тихом омуте... у Керстена и Руди обнаружилось весьма много общего во взглядах на жизнь в целом и на происходившее вокруг - в частности.
Вскоре после их знакомства Рудольф рассказал Керстену о чудовищном плане выселения голландских жителей из их родных земель в Люблин - в планах Гиммлера было освободить земли Голландии от проживавших на ней людей для того, чтобы расширить жизненное пространство для германских жителей. Восемь миллионов голландцев должны были пешком отправиться туда, - предполагалось, что самые слабые и неспособные работать умрут по дороге; оставшихся же предполагалось использовать на работах. И Керстен поступил как всегда умно и хитро: он сказал Гиммлеру:
- Ваше здоровье ещё слишком слабо для того, чтобы Вы позволяли себе подобные нагрузки. Это будет самой большой ошибкой в Вашей жизни. Они никуда от Вас не денутся, а Вам надо лечиться.
Это подействовало. Также время от времени Керстен просил выпускать из концлагерей его "товарищей, попавших туда по ошибке". И тут к делу подключался его друг Руди (на нём была также вся канцелярская работа, ибо никому, кроме него, Гиммлер это дело не доверял): он специально выполнял документы на бумаге чуть большего формата, а линию для подписи проводил чуть ниже, что давало ему позже, когда бумага будет подписана, втихую допечатать ещё несколько имён. Разумеется, с такой политикой доктор Керстен мигом нажил себе уйму врагов... Руди тоже.
Как уже было сказано, большинство из окружавших Гиммлера офицеров, генералов и проч. Керстена тихо ненавидели, но к решительным действиям прибегнуть отажился лишь один. Эрнст Кальтенбруннер, в один момент доведённый до приступа немой ярости фактом, что какой-то там врач не просто может влиять на планы рейхсфюрера, но этим влиянием путает все карты командованию, задумал избавиться от массажиста самым банальным и простым образом: истребить. Зная маршрут, по которому Керстен каждое утро ездил к Гиммлеру, Кальтенбруннер отправил караулить его небольшой отряд стрелков. Те должны были дождаться машину и расстрелять её из укрытия. План был хорош и удался бы, не прознай о нём вездесущий Руди. Он предупредил друга, и, разумеется, посланная убить Керстена команда жертву свою так и не дождалась. Доктор сказал шофёру ехать по другой дороге, и оба они целыми и невредимыми добрались до пункта назначения. Кто именно из друзей, - сам Керстен или Брандт, - сообщил Гиммлеру о кальтенбруннеровском коварстве, точно неизвестно, зато известно, что в тот же день Гиммлер вызвал шефа РСХА "на ковёр" и в доверительной беседе объяснил, что ожидает Эрнста в случае, если с Керстеном случится хоть что-то. Фраза была одна, но ёмкая: "В следующие 24 часа Вы станете покойником". Угроза подействовала, и больше шеф РСХА никаких решительных мер не принимал.
Однако вскоре Руди сообщил Керстену ещё одну тревожную новость: немецкие войска должны были со дня на день войти в Гаагу. Было решено, что после того, как город окажется полностью во власти нацистов, всё его мужское население будет истреблено, женщины же и дети - отправлены по рабочим лагерям. Надо было срочно что-то делать. Предлог поговорить об этом с Гиммлером не заставил себя ждать (с подачи того же Рудольфа, наболтавшего рейхсфюреру каких-то мелконеприятных новостей, отчего у того вновь сделался приступ), и, заведя разговор о Гааге и предстоящей победе, Керстен вроде бы невзначай заметил: "Ни один великий германец прошлого не стал бы внушать врагу уважение к себе таким путём, а Вы, бесспорно, являетесь величайшим из германцев современности." Это подействовало. Гиммлер, подумав, ответил: "А ведь вы правы, доктор!... Тем боле Гаага - германский город. Разумеется, я его пощажу!" И в очередной раз доктор Керстен одержал победу...
В 44-м году доктору Феликсу пришлось решать ещё одну проблему: фюрер выдал директиву об уничтожении концлагерей. Как только войска противника приближались к тому или иному лагерю но "нормативное количество метров", лагерь предполагалось взрывать вместе со всеми узниками. Однако благодаря его влиянию на Гиммлера директива к исполнению принята не была. Это стало поледней заслугой доктора в годы войны. Последней - и, пожалуй, наиболее значимой, наравне с организацией встречи Гиммлера с Норбертом Мазуром, - главой Всемирного еврейского конгресса, - состоявшейся 21 апреля 45-го года.
В 1947-м году Керстен опубликовал свои наспех написанные мемуары, названные "Пять лет рядом с Гиммлером. Воспоминания личного врача. 1940 - 1945.", где рассказал о своих приключениях и кознях врагов. Годом ранее начал свою работу Нюрнбергский трибунал, нацистских преступников отправляли на виселицы и в тюрьмы, Германия и Европа медленно оправлялись от пережитого. Пришло, наконец, мирное время, однако не для доктора Керстена. Ему предстоял ещё один бой - как оказалось, последний.
Керстен спас сотни тысяч жизней людей, преследуемых нацистами, но теперь речь шла о жизни человека, который помогал ему в этом - Рудольфа Брандта. Руди был изловлен вместе с посольской группой Гиммлера на мосту в Бреммервоорде, после осуждён Нюрнбергским военным трибуналом по "делу врачей" как один из организаторов медицинских опытов над людьми (вспомним то, что именно Брандт составлял все необходимые документы), признан виновным по трём из четырёх статей обвинения и приговорён к смертной казни через повешение.
Керстен старался спасти друга, безуспешно пытаясь донести до трибунала тот факт, что если бы не поддержка Брандта, он мог бы и вовсе погибнуть, подставившись под удар кого-либо из своих высокопоставленных противников. Рассказал и о вписанных в приказы именах, и о тех людях, спасение которых было бы невозможно без помощи Руди. Однако трибунал не желал ничего слышать; не помогло и обращение с письменной просьбой к президенту Гарри Трумэну. Решение трибунала не было пересмотрено, несмотря на усилия Керстена, - хотя, сказать по правде, в своём стремлении спасти Руди он был не один; в борьбе за жизнь бывшего секретаря Гиммлера его соратниками были такие люди, как Вальтер Шелленберг, Ханна Райч, много других, - в том числе и члены антифашистского движения и - косвенно, - Норберт Мазур. Однако напрасно. Рудольф Брандт был повешен 2-го июня в тюрме Лансберга-на-Лехе вместе с шестью другими врачами, в числе которых был и его однофамилец Карл Брандт. По довольно неостроумной иронии судьбы, он умер в свой 39-й день рождения. Смерть товарища Керстен переживал очень и очень тяжело. По слухам, последней фразой, переданной Керстену Рудольфом через своего адвоката, Курта Кауфманна, было нечто вроде: "Не пытайся спасти меня. Это пропащее дело. Ты только погубишь себя, а мне и так конец." Правда ли это, или нет, но если Руди и впрямь сказал эти слова своему другу, то можно смело говорить о его правоте: попытки спасти личного референта рейхсфюрера СС навлекли на Керстена обвинения в поддержке нацизма. Правительство Голландии негласно запретило ему распространяться о его периоде жизни с 39-го года по 45-й и далее.
Доктор Керстен прожил ещё двенадцать лет, отойдя от практики спустя недолгое время после вышеописанного. Он умер в 1960-м году от сердечного приступа, сразившего его во время пребывания в Швейцарии. Долгое время его имя оставалось полу-известным, ненужным, упоминаемым вскользь. И лишь в конце 90-х годов заинтересовавшиеся этим человеком историки смогли установить общее число тех людей, кого он спас своим вмешательством и кого иначе ждала бы смерть.
Примерное количество этих спасённых - два миллиона человек.
__________________
Покорного судьба ведёт, сопротивляющегося - тащит.(с)
http://www.tower-libertas.com/showthread.php?t=4800