Метро
И не могло быть. Я не купила его там. Там было уютно и странно. А здесь - плохо. Тесно, душно, от соседа пахнет рыбой и перегаром. От всех так пахнет. И от меня тоже. Мне холодно, и неудобно сидеть. Хуже метро ничего пока еще, кажется, не придумали. Хотя возможно я ошибаюсь. Возможно - придумали. Чего стоит хотя бы эта шерсть от собачьей шубы на моем лице или вот этот, к примеру, взгляд. Кто смотрит - не видно, его загораживает спина и две руки, одна - с портфелем, другая - обернута в дубленую кожу. Смотрящего как бы и нет, а взгляд есть. Он, видимо, отразился в оконном стекле и сфокусировавшись, рухнул на меня. Тяжелый взгляд - не то слово. Свинцовый. Нет, есть что-то тяжелее и страшнее свинца. Ртуть. Да, именно ртутный взгляд. Холодный, стекающий. Да нет, он просто мертвый. Взгляд с плохой репродукции, взгляд куклы из коробки со сломанными игрушками, взгляд манекена. Это и есть манекен.
Теперь я вижу. Я пытаюсь рассмотреть его. Замершие, неестественно скрюченные пальцы, рукава пальто слишком коротки ему, ворот наоборот велик и шея кажется тоненьким, сухоньким колышком, криво воткнутым в него. Голова наклонена вперед и чуть в бок. Выражение же лица совершенно типично для манекена: приоткрытый слегка рот, выпяченные скулы, опущенные веки и из под них, их под длинных, криво наклеенных ресниц - взгляд. Мертвый. Легкий озноб скользит вдоль позвоночника, немеют руки и очень холодно. Мне не приятен этот взгляд. Я стараюсь отвернуться, но он не исчезает, он следует за мной, не отставая. Что ж, пусть смотрит, а я буду смотреть на людей. Вот например обладатель портфеля. Высокий, одет в длинное, кофейного цвета, дорогое пальто, пожалуй слишком дорогое для этого места, и портфель - кожаный, гладкий и блестящий, с застежкой под матовое серебро, тоже - дорогой. Ботинки - на кожаной подошве. Это зимой-то. Но больше всего смущают волосы над приподнятым воротником, идеально, чересчур идеально причесанные, какого-то странного иссиня-черного цвета, возможно это из-за геля. Они искрятся в мутном освещении вагона. Да, скорее всего - это гель, или… Дальше обманывать себя глупо. Так часто бывает, когда сознание, спасая от ужаса, старается сгладить углы, но где-то внутри лопается маленький мыльный пузырек и наступает пустота понимания… Обладатель портфеля - манекен. И как я сразу не поняла этого, рука над его головой не сжата в кулак, пальцы застыли в не удобном положении и полуоткрытой ладонью опираются на поручень. И рядом со мной - манекен, в его растопыренных пальцах с плохо прокрашенными бракованными ногтями - книга. Вверх ногами. Какая неаккуратность оформителя. Что они тут делают? Зачем их тут расставили? А может это не метро? Может это витрина какого-нибудь магазина, а я, плутая по улицам, каким-то невероятным образом попала сюда? Да нет вроде, вот и гул этот вдавливающий, и два ряда кресел, и на одном из них, с краю - я, и голос этот зажатый «платформа-справа», а вот и станция, тормозим и меня вжимает в поручень, а манекен всем своим негибким телом плавно съезжает на стоящего рядом. Тот тоже манекен, только он удачно зацепился ногой за опору и потому не сможет упасть. Метро - сомнений нет, вот и люди входят. Я смотрю на них. Люди. Женщина в сером пальто и пожелтевшей от старости то ли норковой то ли заячьей шляпе с полями - нелепо, и выражение лица тоже нелепое, безвозрастно-озлобленное. Мамаша с мальчиком лет семи, он не хочет сюда, он тоже не любит метро, он капризничает, но вдруг замирает около поручня рядом с моим коленом, глупо приоткрыв рот и страшно распахнув глаза. Подросток в спортивной куртке - но как-то странно он вдруг поднял согнутую в локте руку, как-то не уместно отставил в сторону ногу в кроссовке, вскинул подбородок. Он окоченел. Они все коченеют. Входят - и коченеют, садятся - и замирают. Глаза - стеклянеют, руки - скрючиваются, пальцы - жухнут как сухие листья в кинозарисовке. Все. Каждый. А я? Почему мне холодно, почему я не могу пошевелить пальцами - они просто затекли, они… Пластмасса.
Ужас давит мне на горло, душит, я пытаюсь дышать, я стараюсь растянуть в искусственном вдохе то, что было моей грудной клеткой, я хочу сдвинуть ногу в сторону, выдернуть ее из-под каблука, так прочно прижавшего ее. Вот почему я не чувствовала боли. Пластмасса - не чувствует.
Но и не думает. А - я думаю.. Тогда - бежать, бежать отсюда.
Остановка, рывок, вверх, к двери. Нас шестеро, оживших, бывших живыми - мы вырвемся, стоит двери только приоткрыться. У нас искаженные страхом и усилием лица, но они - живые, глаза мутные, подернутые розовой пленкой звериного ужаса, но они живые. Мы растягиваем двери руками и вываливаемся наружу, все шестеро - разом.
Холодный, пропитанный рыночными испарениями, воздух обдает мое лицо, я жадно вдыхаю его.
Теперь я вижу. Я пытаюсь рассмотреть его. Замершие, неестественно скрюченные пальцы, рукава пальто слишком коротки ему, ворот наоборот велик и шея кажется тоненьким, сухоньким колышком, криво воткнутым в него. Голова наклонена вперед и чуть в бок. Выражение же лица совершенно типично для манекена: приоткрытый слегка рот, выпяченные скулы, опущенные веки и из под них, их под длинных, криво наклеенных ресниц - взгляд. Мертвый. Легкий озноб скользит вдоль позвоночника, немеют руки и очень холодно. Мне не приятен этот взгляд. Я стараюсь отвернуться, но он не исчезает, он следует за мной, не отставая. Что ж, пусть смотрит, а я буду смотреть на людей. Вот например обладатель портфеля. Высокий, одет в длинное, кофейного цвета, дорогое пальто, пожалуй слишком дорогое для этого места, и портфель - кожаный, гладкий и блестящий, с застежкой под матовое серебро, тоже - дорогой. Ботинки - на кожаной подошве. Это зимой-то. Но больше всего смущают волосы над приподнятым воротником, идеально, чересчур идеально причесанные, какого-то странного иссиня-черного цвета, возможно это из-за геля. Они искрятся в мутном освещении вагона. Да, скорее всего - это гель, или… Дальше обманывать себя глупо. Так часто бывает, когда сознание, спасая от ужаса, старается сгладить углы, но где-то внутри лопается маленький мыльный пузырек и наступает пустота понимания… Обладатель портфеля - манекен. И как я сразу не поняла этого, рука над его головой не сжата в кулак, пальцы застыли в не удобном положении и полуоткрытой ладонью опираются на поручень. И рядом со мной - манекен, в его растопыренных пальцах с плохо прокрашенными бракованными ногтями - книга. Вверх ногами. Какая неаккуратность оформителя. Что они тут делают? Зачем их тут расставили? А может это не метро? Может это витрина какого-нибудь магазина, а я, плутая по улицам, каким-то невероятным образом попала сюда? Да нет вроде, вот и гул этот вдавливающий, и два ряда кресел, и на одном из них, с краю - я, и голос этот зажатый «платформа-справа», а вот и станция, тормозим и меня вжимает в поручень, а манекен всем своим негибким телом плавно съезжает на стоящего рядом. Тот тоже манекен, только он удачно зацепился ногой за опору и потому не сможет упасть. Метро - сомнений нет, вот и люди входят. Я смотрю на них. Люди. Женщина в сером пальто и пожелтевшей от старости то ли норковой то ли заячьей шляпе с полями - нелепо, и выражение лица тоже нелепое, безвозрастно-озлобленное. Мамаша с мальчиком лет семи, он не хочет сюда, он тоже не любит метро, он капризничает, но вдруг замирает около поручня рядом с моим коленом, глупо приоткрыв рот и страшно распахнув глаза. Подросток в спортивной куртке - но как-то странно он вдруг поднял согнутую в локте руку, как-то не уместно отставил в сторону ногу в кроссовке, вскинул подбородок. Он окоченел. Они все коченеют. Входят - и коченеют, садятся - и замирают. Глаза - стеклянеют, руки - скрючиваются, пальцы - жухнут как сухие листья в кинозарисовке. Все. Каждый. А я? Почему мне холодно, почему я не могу пошевелить пальцами - они просто затекли, они… Пластмасса.
Ужас давит мне на горло, душит, я пытаюсь дышать, я стараюсь растянуть в искусственном вдохе то, что было моей грудной клеткой, я хочу сдвинуть ногу в сторону, выдернуть ее из-под каблука, так прочно прижавшего ее. Вот почему я не чувствовала боли. Пластмасса - не чувствует.
Но и не думает. А - я думаю.. Тогда - бежать, бежать отсюда.
Остановка, рывок, вверх, к двери. Нас шестеро, оживших, бывших живыми - мы вырвемся, стоит двери только приоткрыться. У нас искаженные страхом и усилием лица, но они - живые, глаза мутные, подернутые розовой пленкой звериного ужаса, но они живые. Мы растягиваем двери руками и вываливаемся наружу, все шестеро - разом.
Холодный, пропитанный рыночными испарениями, воздух обдает мое лицо, я жадно вдыхаю его.