"Наше упование - это жизнь, а не смерть"
Святитель Тихон, Патриарх Всероссийский.
После октябрьского переворота 1917 года становление Советской власти в Москве проходило не слишком гладко, сторонники Советов столкнулись с вооруженным сопротивлением юнкеров военных училищ и добровольческих отрядов московских студентов. 2-го ноября по безлюдному и погромленному центру Москвы следует необычное шествие: благообразные крестьяне в скуфьях с белыми флагами, протоиереи с иконой святителя Ермогена, епископы с Евангелием и Святыми Дарами. Делегация Поместного Собора Российской Церкви направляется к враждующим сторонам - склонять к миру. Комиссары выслушали делегатов и продолжили артиллерийский обстрел Кремля, удерживаемого юнкерами. К защитникам Кремля соборян не пропустили большевистские посты. И делегаты вернулись на заседания Собора.
Уже полтора месяца эти заседания были посвящены обсуждению одного вопроса: нужно ли восстанавливать в России патриаршество? Лишь треск первых выстрелов и грохот взрывов убедили членов Собора прервать эмоциональные прения и поставить вопрос на голосование. В самый разгар уличных боев большевиков с юнкерами были избраны кандидаты на патриарший престол. Каким хотели видеть патриарха соборяне? Большинство голосов набрал мудрый и бескомпромиссный архиепископ Антоний (Храповицкий), с маленьким отрывом за ним следовал деятельный и строгий архиепископ Арсений (Стадницкий). Окончательный выбор патриарха был предоставлен воле Божией. 5-го ноября в храме Христа Спасителя старец-иеромонах благоговейно вынул из ковчежца один из «жребиев» с именами «первой тройки» кандидатов на патриарший престол; председательствующий развернул жребий и громко прочел имя избранника: «Митрополит Московский и Коломенский Тихон».
Чем был тогда известен митрополит Тихон? Почти никто не говорил о его уме и образованности. Хотя потом газеты писали, что этот «европейски просвещенный» владыка в молодости успешно проделал путь ученого монаха, и даже был хиротонисан во епископа прежде достижения предписанного церковными канонами возраста. Лишь немногие рассказывали о его трудолюбии и административных успехах. Несмотря на то, что владыка Тихон был наделен незаурядным организаторским и миссионерским талантом (принесшим особенно обильные плоды в годы возглавления им Северо-Американской епархии). Нет, личные знакомые и сослуживцы неизменно вспоминали о другом. Они на разные лады повторяли про «благодушие и милостивый нрав», «исключительную мягкость и доброту», «самую широкую терпимость к людям», «большой такт», «чрезвычайную простоту» новоизбранного Патриарха. Народ толковал, что в патриархи выбрали самого доброго архиерея Российской Церкви.
Делегация членов Собора направляется к святителю Тихону с вестью о его избрании. И слышит в ответ, после обычных в подобных случаях слов смиренной благодарности: «Ваша весть об избрании меня в патриархи является для меня тем свитком, на котором было написано: “Плач, и стон, и горе”, и каковой свиток должен был съесть пророк Иезекииль... Сколько и мне придется глотать слез и испускать стонов в предстоящем мне патриаршем служении и, особенно в настоящую тяжелую годину! Подобно древнему вождю еврейского народа Моисею, мне придется говорить ко Господу: “Для чего Ты мучишь раба Твоего? И почему я не нашел милости пред очами Твоими, что Ты возложил на меня бремя всего народа сего? Разве я носил во чреве весь народ сей и разве я родил его, что Ты говоришь мне: неси его на руках твоих, как нянька носит ребенка? Я один не могу нести всего народа сего, потому что он тяжел для меня”... Но да будет воля Божия!»
В 17-м году эти слова еще могли показаться риторическим преувеличением. В пестрой уличной разноголосице пока не так уж нечасто были слышны плач и стоны. Храмы стояли в вековом благолепии. Архиереи кое-как управлялись со своей крикливой паствой. Преподаватели семинарий худо-бедно учили вольнодумных священнических детей, строивших планы о светской карьере. Еще несколько недель предстояло Церкви жить привычной жизнью.
***
Лето 1923 года. Окрепшая советская власть проводит в жизнь хорошо продуманный план разрушения Российской Православной Церкви, разрушения извне и изнутри.
Патриарх Тихон больше года находится под арестом в Донском монастыре. Поводом для ареста стали слова его воззвания по поводу принудительного изъятия Советской властью церковных ценностей для нужд голодающих Поволжья: «...Мы допустили, ввиду чрезвычайно тяжких обстоятельств, возможность пожертвования церковных предметов, не освященных и не имеющих богослужебного употребления. Мы призываем верующих чад Церкви и ныне к таковым пожертвованиям... Но мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, освященных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается ею, как святотатство». Тысячи священнослужителей и мирян подверглись репрессиям лишь за то, что во время кампании по изъятию ценностей послушались этого призыва Патриарха. Газеты публикуют «письма от граждан» с требованием сурово покарать «людоеда» Тихона; советская пропаганда готовит читателей к смертному приговору над Святейшим.
Из двух выбранных Патриархом заместителей в делах церковного управления - один расстрелян, другой заключен в тюрьму. Церковная власть узурпирована группой священников-«обновленцев»; их самозваное «Высшее Церковное Управление» заседает в покоях Патриарха на Троицком подворье. Обновленческие женатые протоиереи щедро раздают друг другу саны митрополитов, в Храме Христа Спасителя проходит обновленческий «Поместный собор». «Так как Патриарх Тихон вместо подлинного служения Христу служил контрреволюции, - гласит одно из его постановлений - то собор считает Тихона отступником от подлинных заветов Христа и предателем Церкви и на основании церковных канонов объявляет его лишенным сана и монашества… Собор признает, что и самое восстановление патриаршества было актом определенно политическим, контрреволюционным... поэтому собор отменяет восстановление патриаршества».
Полномочия обновленческого ВЦУ признаны половиной правящих архиереев Российской Церкви, а вскоре будут признаны и Восточными Патриархами. Значительная часть приходского духовенства достаточно спокойно переходит в новую, красную «церковь», пользующейся покровительством гражданской власти. Епископы, оставшиеся верными Патриарху, изгоняются с кафедр и подвергаются репрессиям. Оказавшиеся в эмиграции российские архиереи во главе с мудрейшим митрополитом Антонием (Храповицким) пишут воззвания с призывом к восстановлению в России монархии. Православные епархии в Польше под нажимом властей объявляют автокефалию «ввиду церковной смуты и развала в России», епархии в Эстонии самовольно переходят в юрисдикцию Константинопольского патриархата.
Церковь рушится на глазах Патриарха. Врученная пять лет назад его окормлению, крупнейшая поместная Церковь православного мира, славная и крепкая, стремительно превращается в руины. Что-то подобное переживал библейский Иов, в одночасье узнавший о гибели имения, сынов и дочерей. Подобные чувства мог испытывать император Николай Александрович, родившийся в день памяти Иова многострадального... Иов получил великую ветхозаветную награду за свое терпение, увидел новых детей и новое имение. Царь Николай, новозаветный праведник, не увидел своей награды при земной жизни. Увидит ли Патриарх?
16 июня 1923 года в печати появляется обращение Патриарха Тихона в Верховный суд. «Будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, - пишет Святейший, - я действительно был настроен к Советской власти враждебно, причём враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям, как то: обращение по поводу Брестского мира в 1918 году, анафематствование в том же году власти, и, наконец воззвание против декрета об изъятии церковных ценностей в 1922 году... Я раскаиваюсь в этих поступках против государственного строя и прошу Верховный суд изменить мне меру пресечения, то есть освободить меня из-под стражи. При этом я заявляю Верховному Суду, что я отныне Советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и от внутренней монархически-белогвардейской контрреволюции».
27 июня Патриарха освобождают из-под стражи.
***
Страшный 1918 год Святейший Патриарх Тихон начал с анафемы на творящих «кровавые расправы» представителей новой власти; с призыва к верным чадам Церкви «не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение». Потом было послание, решительно осуждающие заключение Брестского мира, «по которому отторгаются от нас целые области, населенные православным народом..., по которому даже искони православная Украина отделяется от братской России; мир, отдающий наш народ и Русскую землю в тяжкую кабалу, такой мир не даст народу желанного отдыха и успокоения, не приведет к братскому сожительству народов... В нем зародыши новых войн». Были слова, осуждающие расстрел «бывшего государя Николая Александровича». Своеобразный итог кровавого года Патриарх подвел в письме к Совету народных комиссаров в годовщину Октябрьской революции: «Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли их в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и, вместо мира искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне... Но мало вам, что вы обагрили руки русского народа его братской кровью..., вы толкнули его на самый открытый и беззастенчивый грабеж. По вашему наущению разграблены или отняты земли, усадьбы, заводы, фабрики, дома, скот, грабят деньги, вещи, мебель, одежду... Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть и заглушили в нем сознание греха, но какими бы названиями не прикрывались злодеяния, - убийство, насилие, грабеж всегда останутся тяжкими и вопиющими к небу об отмщении грехами и преступлениями... Во всяческом потворстве низменным страстям толпы, в безнаказанности убийств и грабежей заключается дарованная вами свобода. Все проявления как истинной гражданской, так и высшей духовной свободы человечества подавлены вами беспощадно. Это ли свобода, когда никто не может высказать открыто свое мнение, без опасения попасть под обвинение в контрреволюции? Где свобода слова и печати, где свобода церковной проповеди?.. Да, мы переживаем ужасное время вашего владычества, и долго оно не изгладится из души народной, омрачив в ней образ Божий и запечатлев в ней образ зверя...»
***
Освобождение Патриарха из-под ареста в июне 1923 года было результатом его негласной договоренности с органами ГПУ. В соответствии с условиями этой сделки, Патриарх должен был выступить с посланием, осуждающим «врагов» Советской власти - польских католиков и российских архиереев-эмигрантов. Такое послание вскоре было опубликовано, но католики и эмигранты упоминались там лишь вскользь; основная часть послания была посвящена развенчанию обновленцев и их «соборных» деяний. Тотчас же началась энергичная деятельность Патриарха и его помощников, результатом которой стало быстрое возвращение большинства обновленческого духовенства в лоно патриаршей Церкви.
ГПУ требовало введения нового (григорианского) календаря в богослужебную практику, требовало поминовения за богослужениями «Советского правительства» (рассчитывая спровоцировать этими распоряжениями Патриарха церковные нестроения). В обращении к пастве Патриарх выразил намерение ввести новый календарь, но далее намерения дело не пошло. Слова «Советское правительство», под предлогом их непереводимости на церковнославянский, были заменены на нейтральное: «о стране Российской и властех ея». ГПУ вынуждало Патриарха примириться с обновленческим «синодом»; после отказа Святейшего последовало требование ввести в состав Патриаршего Синода обновленческого деятеля Красницкого. Патриарх Тихон дал согласие на этот шаг после формального покаяния Красницкого. Но вскоре, из-за вызывающего поведения последнего и из-за смущения паствы, отменил свое решение. Изнурительные переговоры с сотрудниками ГПУ прочно вошли в жизнь Патриарха, такова была плата за саму возможность существования патриаршей Церкви. Хотя бы нелегального существования. Многочисленные ходатайства Святейшего в государственные органы о легализации Патриаршего Священного Синода и епархиальных управлений на местах отклонялись. Видимо, из-за недостаточной сговорчивости Патриарха с ГПУ по принципиальным вопросам церковной жизни.
Неофициальный статус центральной церковной власти был для Патриарха тяжелейшим бременем. Некий «уполномоченный по управлению зданиями бывшего Донского монастыря» писал Святейшему: «До сего времени масса приходящих посетителей в б. Донской монастырь спрашивают не Вас лично, а Вашу канцелярию. Последний раз предупреждаю, если мною будут обнаружены канцелярские занятия и прием кроме Вас другим духовенством, я вынужден буду об этом сообщить в милицию, а также опечатаю Вашу комнату, дабы снять с себя всякую ответственность пред административно-судебными властями за нарушаемый Вами порядок». Но и этим не ограничивалось давление на Патриарха. Продолжались изматывающие допросы Святейшего в здании ГПУ на Лубянке; его уголовное дело не было закрыто после изменения меры пресечения.
Вот как современник описывает Патриарха на рубеже 1924/25 годов: «...он сильно ослабел и страшно переутомился. Он часто служит и ежедневно делает приемы. К нему идут со всех концов России. У него заведен такой порядок: он принимает каждый день не более 50 человек, с архиереями говорит не более 10, а с прочими - не более 5 минут. Иногда вследствие изнеможения принимает лежа на диване. Он сильно постарел и выглядит глубоким старцем. Около нет ни Синода, ни канцелярии. Письменные распоряжения он избегает делать во избежание осложнений с властями... Святейший Тихон пользуется громадным авторитетом и любовью».
«Он на себе одном нес всю тяжесть Церкви в последние годы» - скажет вскоре о Патриархе митрополит Сергий (Страгородский). Скажет на похоронах Святейшего.
***
Однажды в июне 1918 года Святейший Тихон услышал обращенную к нему речь председателя братства православных приходов Петербурга, эмоционально уверявшего Патриарха в готовности членов братства на мучения и смерть за Христа.
«Русский человек вообще умеет умирать, а жить и действовать он не умеет - ответил тогда Тихон. - Задача братства не в том только, чтобы воодушевлять на мучения и смерть, но и наставлять, как надо жить, указать, чем должны руководствоваться миряне, чтобы Церковь Божия возрастала и крепла. Наше упование - это жизнь, а не смерть и могила».
Что мог в то время Святейший Тихон противостоять свершениям большевистской власти, кроме горьких слов обличения и прещения? Решение текущих кадровых вопросов, рукоположение новых епископов на место расстрелянных, заколотых штыками, утопленных с камнем на шее, закопанных живыми в землю, повешенных на Царских вратах. Почти ежедневные службы в московских храмах, обязательно - с личным благословением богомольцев после службы. «На всю жизнь запечатлелось в моей памяти улыбающееся, утомленное лицо Патриарха - вспоминал современник - и уставшая его рука, подымавшаяся для благословения из-под зеленой патриаршей мантии, край которой, для облегчения Патриарха, поддерживал иподиакон». Прием посетителей, каждого из которых встречал спокойный, соединявший в себе грусть с добротой, взгляд Патриарха, и немного застенчивая улыбка; необычайно простые слова совета и утешения, и безобидные шутки, без которых не обходился ни один разговор со Святейшим. Строгий и серьезный архиепископ Феодор (Поздеевский) так охарактеризовал свои впечатления от аудиенции у Святейшего Тихона: «Все хи-хи, ха-ха и гладит кота».
От Патриарха ждали большего.
Короткие минуты отдыха летом 1918-го. Патриарх в старом саду «наслаждался солнечным днем и играл с котом Цыганом, который сопровождал его на прогулке». Его находит князь Григорий Трубецкой, уезжающий на юг в Добровольческую армию генерала Деникина. Князь просит разрешения тайно передать патриаршее благословение одному лицу из лидеров белого движения. Святейший отказывает «в самой деликатной, и в то же время твердой форме» - Церковь не должна как-либо вмешиваться в политику. Подобные эпизоды повторялись в разных вариациях, исход их был одинаков: Патриарх, анафематствовавший большевиков, отказывался явно или тайно преподать свое благословение Белой армии.
В этом видели нерешительность, непоследовательность, уступки «давлению большевиков». Святейшего Тихона, действительно, можно было назвать мягким человеком, но в данном случае его мотивы были другими. Было нечто такое, чего Патриарх боялся сильнее большевизма. Он писал об этом летом 1919 года в своем послании (в первую очередь адресованном участникам Белого движения, которому в тот момент сопутствовала военная удача):
«Умоляем вас, умоляем всех наших православных чад... не сходить с пути крестного, ниспосланного нам Богом, на путь восхищения мирской силы или мщения. Не омрачайте подвига своего христианского возвращением к такому пониманию защиты благополучия Церкви, которое бы унизило ее и принизило бы вас до уровня действий ее хулителей. Убереги, Господи, нашу Православную Русь от такого ужаса... Строительство на вражде - строительство на вулкане. Взрыв - и снова царство смерти и разрушения. Наша боль - боль за светлость и счастье нашей Святой Церкви, наших чад. Наши опасения, что некоторых из них может прельстить этот новый, уже показывающий зияющую пасть зверь, исходящий из бездны клокочущего страстями сердца человеческого... Нам ли, христианам, идти по этому пути? О, да не будет! Даже если бы сердца наши разрывались от горя и утеснений, наносимых нашим религиозным чувствам, нашей любви к родной земле, нашему временному благополучию, даже если бы чувство наше безошибочно подсказывало бы нам, кто и где наш обидчик. Нет, пусть лучше нам наносят кровоточащие раны, чем нам обратиться к мщению... Следуйте за Христом! Не изменяйте Ему».
Страшнее большевизма было втягивание Церкви в политическую борьбу, так легко отодвигающую на второй план образ Христа. Призыв не вступать в общение с большевиками в 1918 году и призыв не мстить большевикам в 1919 году отражали последовательную позицию, позицию заботы о спасении душ верных чад Церкви. Спасение душ во времена всеобщей ненависти и разделения, кажется, было для Патриарха важнее спасения Российского государства.
***
«Если Патриарх уйдет, то власть уже не даст выбрать нового патриарха. Русская Церковь тогда развалится» - так говорил даже строгий архиепископ Феодор (Поздеевский), один из главных критиков патриаршей «политики компромисса» 1923-25 годов. Мы не знаем, что думал о будущем Церкви сам Патриарх. Знаем, что пребывая (с января 1925 года) в больничной палате, Святейший Тихон не соглашался отложить дела управления Церковью и уехать лечиться на юг. Что он по-прежнему выезжал на богослужения в московские храмы и возглавлял архиерейские хиротонии; писал ходатайства о регистрации Синода и вел крайне утомительные переговоры с ГПУ по тексту очередного патриаршего послания о лояльности Советской власти.
В праздник Благовещения, 7 апреля 1925 года, Святейший не смог служить литургию из-за плохого самочувствия; еще хуже ему стало после очередного раунда переговоров о послании. Вечером келейник предложил Патриарху пораньше лечь в постель и хорошо выспаться. Патриарх ответил очень необычным для него, строгим и серьезным тоном: «Теперь я усну… крепко и надолго. Ночь будет длинная, тёмная-тёмная». Незадолго до полуночи Святейший Тихон мирно скончался, крестясь и повторяя слова «Слава Тебе, Господи!».
Наступила ночь. Спустившаяся на Россию тень надолго завладела самим именем Патриарха Тихона. В день настолования Святейшего Пимена в 1971 году, вручавший ему патриарший куколь молодой Киевский митрополит Филарет (Денисенко) упомянул лишь Святейших Сергия и Алексия в числе достойных подражания предшественников новоизбранного Патриарха. Таковы были тогдашние правила «хорошего тона». Но ночь в Божием мире не может длиться вечно. 9 октября 1989 года, за несколько месяцев до своей кончины, тяжело больной Патриарх Пимен возглавил чин канонизации святого Патриарха Тихона. Решение о канонизации, на тот момент беспрецедентно смелое, было утверждено несколькими часами ранее на заседании Архиерейского Собора. В ходе заседания пришлось особо упомянуть о том, что прославление святителя Тихона не является политическим актом и не имеет ничего общего с политическими симпатиями и антипатиями.
После октябрьского переворота 1917 года становление Советской власти в Москве проходило не слишком гладко, сторонники Советов столкнулись с вооруженным сопротивлением юнкеров военных училищ и добровольческих отрядов московских студентов. 2-го ноября по безлюдному и погромленному центру Москвы следует необычное шествие: благообразные крестьяне в скуфьях с белыми флагами, протоиереи с иконой святителя Ермогена, епископы с Евангелием и Святыми Дарами. Делегация Поместного Собора Российской Церкви направляется к враждующим сторонам - склонять к миру. Комиссары выслушали делегатов и продолжили артиллерийский обстрел Кремля, удерживаемого юнкерами. К защитникам Кремля соборян не пропустили большевистские посты. И делегаты вернулись на заседания Собора.
Уже полтора месяца эти заседания были посвящены обсуждению одного вопроса: нужно ли восстанавливать в России патриаршество? Лишь треск первых выстрелов и грохот взрывов убедили членов Собора прервать эмоциональные прения и поставить вопрос на голосование. В самый разгар уличных боев большевиков с юнкерами были избраны кандидаты на патриарший престол. Каким хотели видеть патриарха соборяне? Большинство голосов набрал мудрый и бескомпромиссный архиепископ Антоний (Храповицкий), с маленьким отрывом за ним следовал деятельный и строгий архиепископ Арсений (Стадницкий). Окончательный выбор патриарха был предоставлен воле Божией. 5-го ноября в храме Христа Спасителя старец-иеромонах благоговейно вынул из ковчежца один из «жребиев» с именами «первой тройки» кандидатов на патриарший престол; председательствующий развернул жребий и громко прочел имя избранника: «Митрополит Московский и Коломенский Тихон».
Чем был тогда известен митрополит Тихон? Почти никто не говорил о его уме и образованности. Хотя потом газеты писали, что этот «европейски просвещенный» владыка в молодости успешно проделал путь ученого монаха, и даже был хиротонисан во епископа прежде достижения предписанного церковными канонами возраста. Лишь немногие рассказывали о его трудолюбии и административных успехах. Несмотря на то, что владыка Тихон был наделен незаурядным организаторским и миссионерским талантом (принесшим особенно обильные плоды в годы возглавления им Северо-Американской епархии). Нет, личные знакомые и сослуживцы неизменно вспоминали о другом. Они на разные лады повторяли про «благодушие и милостивый нрав», «исключительную мягкость и доброту», «самую широкую терпимость к людям», «большой такт», «чрезвычайную простоту» новоизбранного Патриарха. Народ толковал, что в патриархи выбрали самого доброго архиерея Российской Церкви.
Делегация членов Собора направляется к святителю Тихону с вестью о его избрании. И слышит в ответ, после обычных в подобных случаях слов смиренной благодарности: «Ваша весть об избрании меня в патриархи является для меня тем свитком, на котором было написано: “Плач, и стон, и горе”, и каковой свиток должен был съесть пророк Иезекииль... Сколько и мне придется глотать слез и испускать стонов в предстоящем мне патриаршем служении и, особенно в настоящую тяжелую годину! Подобно древнему вождю еврейского народа Моисею, мне придется говорить ко Господу: “Для чего Ты мучишь раба Твоего? И почему я не нашел милости пред очами Твоими, что Ты возложил на меня бремя всего народа сего? Разве я носил во чреве весь народ сей и разве я родил его, что Ты говоришь мне: неси его на руках твоих, как нянька носит ребенка? Я один не могу нести всего народа сего, потому что он тяжел для меня”... Но да будет воля Божия!»
В 17-м году эти слова еще могли показаться риторическим преувеличением. В пестрой уличной разноголосице пока не так уж нечасто были слышны плач и стоны. Храмы стояли в вековом благолепии. Архиереи кое-как управлялись со своей крикливой паствой. Преподаватели семинарий худо-бедно учили вольнодумных священнических детей, строивших планы о светской карьере. Еще несколько недель предстояло Церкви жить привычной жизнью.
***
Лето 1923 года. Окрепшая советская власть проводит в жизнь хорошо продуманный план разрушения Российской Православной Церкви, разрушения извне и изнутри.
Патриарх Тихон больше года находится под арестом в Донском монастыре. Поводом для ареста стали слова его воззвания по поводу принудительного изъятия Советской властью церковных ценностей для нужд голодающих Поволжья: «...Мы допустили, ввиду чрезвычайно тяжких обстоятельств, возможность пожертвования церковных предметов, не освященных и не имеющих богослужебного употребления. Мы призываем верующих чад Церкви и ныне к таковым пожертвованиям... Но мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, освященных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается ею, как святотатство». Тысячи священнослужителей и мирян подверглись репрессиям лишь за то, что во время кампании по изъятию ценностей послушались этого призыва Патриарха. Газеты публикуют «письма от граждан» с требованием сурово покарать «людоеда» Тихона; советская пропаганда готовит читателей к смертному приговору над Святейшим.
Из двух выбранных Патриархом заместителей в делах церковного управления - один расстрелян, другой заключен в тюрьму. Церковная власть узурпирована группой священников-«обновленцев»; их самозваное «Высшее Церковное Управление» заседает в покоях Патриарха на Троицком подворье. Обновленческие женатые протоиереи щедро раздают друг другу саны митрополитов, в Храме Христа Спасителя проходит обновленческий «Поместный собор». «Так как Патриарх Тихон вместо подлинного служения Христу служил контрреволюции, - гласит одно из его постановлений - то собор считает Тихона отступником от подлинных заветов Христа и предателем Церкви и на основании церковных канонов объявляет его лишенным сана и монашества… Собор признает, что и самое восстановление патриаршества было актом определенно политическим, контрреволюционным... поэтому собор отменяет восстановление патриаршества».
Полномочия обновленческого ВЦУ признаны половиной правящих архиереев Российской Церкви, а вскоре будут признаны и Восточными Патриархами. Значительная часть приходского духовенства достаточно спокойно переходит в новую, красную «церковь», пользующейся покровительством гражданской власти. Епископы, оставшиеся верными Патриарху, изгоняются с кафедр и подвергаются репрессиям. Оказавшиеся в эмиграции российские архиереи во главе с мудрейшим митрополитом Антонием (Храповицким) пишут воззвания с призывом к восстановлению в России монархии. Православные епархии в Польше под нажимом властей объявляют автокефалию «ввиду церковной смуты и развала в России», епархии в Эстонии самовольно переходят в юрисдикцию Константинопольского патриархата.
Церковь рушится на глазах Патриарха. Врученная пять лет назад его окормлению, крупнейшая поместная Церковь православного мира, славная и крепкая, стремительно превращается в руины. Что-то подобное переживал библейский Иов, в одночасье узнавший о гибели имения, сынов и дочерей. Подобные чувства мог испытывать император Николай Александрович, родившийся в день памяти Иова многострадального... Иов получил великую ветхозаветную награду за свое терпение, увидел новых детей и новое имение. Царь Николай, новозаветный праведник, не увидел своей награды при земной жизни. Увидит ли Патриарх?
16 июня 1923 года в печати появляется обращение Патриарха Тихона в Верховный суд. «Будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, - пишет Святейший, - я действительно был настроен к Советской власти враждебно, причём враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям, как то: обращение по поводу Брестского мира в 1918 году, анафематствование в том же году власти, и, наконец воззвание против декрета об изъятии церковных ценностей в 1922 году... Я раскаиваюсь в этих поступках против государственного строя и прошу Верховный суд изменить мне меру пресечения, то есть освободить меня из-под стражи. При этом я заявляю Верховному Суду, что я отныне Советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и от внутренней монархически-белогвардейской контрреволюции».
27 июня Патриарха освобождают из-под стражи.
***
Страшный 1918 год Святейший Патриарх Тихон начал с анафемы на творящих «кровавые расправы» представителей новой власти; с призыва к верным чадам Церкви «не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение». Потом было послание, решительно осуждающие заключение Брестского мира, «по которому отторгаются от нас целые области, населенные православным народом..., по которому даже искони православная Украина отделяется от братской России; мир, отдающий наш народ и Русскую землю в тяжкую кабалу, такой мир не даст народу желанного отдыха и успокоения, не приведет к братскому сожительству народов... В нем зародыши новых войн». Были слова, осуждающие расстрел «бывшего государя Николая Александровича». Своеобразный итог кровавого года Патриарх подвел в письме к Совету народных комиссаров в годовщину Октябрьской революции: «Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли их в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и, вместо мира искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне... Но мало вам, что вы обагрили руки русского народа его братской кровью..., вы толкнули его на самый открытый и беззастенчивый грабеж. По вашему наущению разграблены или отняты земли, усадьбы, заводы, фабрики, дома, скот, грабят деньги, вещи, мебель, одежду... Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть и заглушили в нем сознание греха, но какими бы названиями не прикрывались злодеяния, - убийство, насилие, грабеж всегда останутся тяжкими и вопиющими к небу об отмщении грехами и преступлениями... Во всяческом потворстве низменным страстям толпы, в безнаказанности убийств и грабежей заключается дарованная вами свобода. Все проявления как истинной гражданской, так и высшей духовной свободы человечества подавлены вами беспощадно. Это ли свобода, когда никто не может высказать открыто свое мнение, без опасения попасть под обвинение в контрреволюции? Где свобода слова и печати, где свобода церковной проповеди?.. Да, мы переживаем ужасное время вашего владычества, и долго оно не изгладится из души народной, омрачив в ней образ Божий и запечатлев в ней образ зверя...»
***
Освобождение Патриарха из-под ареста в июне 1923 года было результатом его негласной договоренности с органами ГПУ. В соответствии с условиями этой сделки, Патриарх должен был выступить с посланием, осуждающим «врагов» Советской власти - польских католиков и российских архиереев-эмигрантов. Такое послание вскоре было опубликовано, но католики и эмигранты упоминались там лишь вскользь; основная часть послания была посвящена развенчанию обновленцев и их «соборных» деяний. Тотчас же началась энергичная деятельность Патриарха и его помощников, результатом которой стало быстрое возвращение большинства обновленческого духовенства в лоно патриаршей Церкви.
ГПУ требовало введения нового (григорианского) календаря в богослужебную практику, требовало поминовения за богослужениями «Советского правительства» (рассчитывая спровоцировать этими распоряжениями Патриарха церковные нестроения). В обращении к пастве Патриарх выразил намерение ввести новый календарь, но далее намерения дело не пошло. Слова «Советское правительство», под предлогом их непереводимости на церковнославянский, были заменены на нейтральное: «о стране Российской и властех ея». ГПУ вынуждало Патриарха примириться с обновленческим «синодом»; после отказа Святейшего последовало требование ввести в состав Патриаршего Синода обновленческого деятеля Красницкого. Патриарх Тихон дал согласие на этот шаг после формального покаяния Красницкого. Но вскоре, из-за вызывающего поведения последнего и из-за смущения паствы, отменил свое решение. Изнурительные переговоры с сотрудниками ГПУ прочно вошли в жизнь Патриарха, такова была плата за саму возможность существования патриаршей Церкви. Хотя бы нелегального существования. Многочисленные ходатайства Святейшего в государственные органы о легализации Патриаршего Священного Синода и епархиальных управлений на местах отклонялись. Видимо, из-за недостаточной сговорчивости Патриарха с ГПУ по принципиальным вопросам церковной жизни.
Неофициальный статус центральной церковной власти был для Патриарха тяжелейшим бременем. Некий «уполномоченный по управлению зданиями бывшего Донского монастыря» писал Святейшему: «До сего времени масса приходящих посетителей в б. Донской монастырь спрашивают не Вас лично, а Вашу канцелярию. Последний раз предупреждаю, если мною будут обнаружены канцелярские занятия и прием кроме Вас другим духовенством, я вынужден буду об этом сообщить в милицию, а также опечатаю Вашу комнату, дабы снять с себя всякую ответственность пред административно-судебными властями за нарушаемый Вами порядок». Но и этим не ограничивалось давление на Патриарха. Продолжались изматывающие допросы Святейшего в здании ГПУ на Лубянке; его уголовное дело не было закрыто после изменения меры пресечения.
Вот как современник описывает Патриарха на рубеже 1924/25 годов: «...он сильно ослабел и страшно переутомился. Он часто служит и ежедневно делает приемы. К нему идут со всех концов России. У него заведен такой порядок: он принимает каждый день не более 50 человек, с архиереями говорит не более 10, а с прочими - не более 5 минут. Иногда вследствие изнеможения принимает лежа на диване. Он сильно постарел и выглядит глубоким старцем. Около нет ни Синода, ни канцелярии. Письменные распоряжения он избегает делать во избежание осложнений с властями... Святейший Тихон пользуется громадным авторитетом и любовью».
«Он на себе одном нес всю тяжесть Церкви в последние годы» - скажет вскоре о Патриархе митрополит Сергий (Страгородский). Скажет на похоронах Святейшего.
***
Однажды в июне 1918 года Святейший Тихон услышал обращенную к нему речь председателя братства православных приходов Петербурга, эмоционально уверявшего Патриарха в готовности членов братства на мучения и смерть за Христа.
«Русский человек вообще умеет умирать, а жить и действовать он не умеет - ответил тогда Тихон. - Задача братства не в том только, чтобы воодушевлять на мучения и смерть, но и наставлять, как надо жить, указать, чем должны руководствоваться миряне, чтобы Церковь Божия возрастала и крепла. Наше упование - это жизнь, а не смерть и могила».
Что мог в то время Святейший Тихон противостоять свершениям большевистской власти, кроме горьких слов обличения и прещения? Решение текущих кадровых вопросов, рукоположение новых епископов на место расстрелянных, заколотых штыками, утопленных с камнем на шее, закопанных живыми в землю, повешенных на Царских вратах. Почти ежедневные службы в московских храмах, обязательно - с личным благословением богомольцев после службы. «На всю жизнь запечатлелось в моей памяти улыбающееся, утомленное лицо Патриарха - вспоминал современник - и уставшая его рука, подымавшаяся для благословения из-под зеленой патриаршей мантии, край которой, для облегчения Патриарха, поддерживал иподиакон». Прием посетителей, каждого из которых встречал спокойный, соединявший в себе грусть с добротой, взгляд Патриарха, и немного застенчивая улыбка; необычайно простые слова совета и утешения, и безобидные шутки, без которых не обходился ни один разговор со Святейшим. Строгий и серьезный архиепископ Феодор (Поздеевский) так охарактеризовал свои впечатления от аудиенции у Святейшего Тихона: «Все хи-хи, ха-ха и гладит кота».
От Патриарха ждали большего.
Короткие минуты отдыха летом 1918-го. Патриарх в старом саду «наслаждался солнечным днем и играл с котом Цыганом, который сопровождал его на прогулке». Его находит князь Григорий Трубецкой, уезжающий на юг в Добровольческую армию генерала Деникина. Князь просит разрешения тайно передать патриаршее благословение одному лицу из лидеров белого движения. Святейший отказывает «в самой деликатной, и в то же время твердой форме» - Церковь не должна как-либо вмешиваться в политику. Подобные эпизоды повторялись в разных вариациях, исход их был одинаков: Патриарх, анафематствовавший большевиков, отказывался явно или тайно преподать свое благословение Белой армии.
В этом видели нерешительность, непоследовательность, уступки «давлению большевиков». Святейшего Тихона, действительно, можно было назвать мягким человеком, но в данном случае его мотивы были другими. Было нечто такое, чего Патриарх боялся сильнее большевизма. Он писал об этом летом 1919 года в своем послании (в первую очередь адресованном участникам Белого движения, которому в тот момент сопутствовала военная удача):
«Умоляем вас, умоляем всех наших православных чад... не сходить с пути крестного, ниспосланного нам Богом, на путь восхищения мирской силы или мщения. Не омрачайте подвига своего христианского возвращением к такому пониманию защиты благополучия Церкви, которое бы унизило ее и принизило бы вас до уровня действий ее хулителей. Убереги, Господи, нашу Православную Русь от такого ужаса... Строительство на вражде - строительство на вулкане. Взрыв - и снова царство смерти и разрушения. Наша боль - боль за светлость и счастье нашей Святой Церкви, наших чад. Наши опасения, что некоторых из них может прельстить этот новый, уже показывающий зияющую пасть зверь, исходящий из бездны клокочущего страстями сердца человеческого... Нам ли, христианам, идти по этому пути? О, да не будет! Даже если бы сердца наши разрывались от горя и утеснений, наносимых нашим религиозным чувствам, нашей любви к родной земле, нашему временному благополучию, даже если бы чувство наше безошибочно подсказывало бы нам, кто и где наш обидчик. Нет, пусть лучше нам наносят кровоточащие раны, чем нам обратиться к мщению... Следуйте за Христом! Не изменяйте Ему».
Страшнее большевизма было втягивание Церкви в политическую борьбу, так легко отодвигающую на второй план образ Христа. Призыв не вступать в общение с большевиками в 1918 году и призыв не мстить большевикам в 1919 году отражали последовательную позицию, позицию заботы о спасении душ верных чад Церкви. Спасение душ во времена всеобщей ненависти и разделения, кажется, было для Патриарха важнее спасения Российского государства.
***
«Если Патриарх уйдет, то власть уже не даст выбрать нового патриарха. Русская Церковь тогда развалится» - так говорил даже строгий архиепископ Феодор (Поздеевский), один из главных критиков патриаршей «политики компромисса» 1923-25 годов. Мы не знаем, что думал о будущем Церкви сам Патриарх. Знаем, что пребывая (с января 1925 года) в больничной палате, Святейший Тихон не соглашался отложить дела управления Церковью и уехать лечиться на юг. Что он по-прежнему выезжал на богослужения в московские храмы и возглавлял архиерейские хиротонии; писал ходатайства о регистрации Синода и вел крайне утомительные переговоры с ГПУ по тексту очередного патриаршего послания о лояльности Советской власти.
В праздник Благовещения, 7 апреля 1925 года, Святейший не смог служить литургию из-за плохого самочувствия; еще хуже ему стало после очередного раунда переговоров о послании. Вечером келейник предложил Патриарху пораньше лечь в постель и хорошо выспаться. Патриарх ответил очень необычным для него, строгим и серьезным тоном: «Теперь я усну… крепко и надолго. Ночь будет длинная, тёмная-тёмная». Незадолго до полуночи Святейший Тихон мирно скончался, крестясь и повторяя слова «Слава Тебе, Господи!».
Наступила ночь. Спустившаяся на Россию тень надолго завладела самим именем Патриарха Тихона. В день настолования Святейшего Пимена в 1971 году, вручавший ему патриарший куколь молодой Киевский митрополит Филарет (Денисенко) упомянул лишь Святейших Сергия и Алексия в числе достойных подражания предшественников новоизбранного Патриарха. Таковы были тогдашние правила «хорошего тона». Но ночь в Божием мире не может длиться вечно. 9 октября 1989 года, за несколько месяцев до своей кончины, тяжело больной Патриарх Пимен возглавил чин канонизации святого Патриарха Тихона. Решение о канонизации, на тот момент беспрецедентно смелое, было утверждено несколькими часами ранее на заседании Архиерейского Собора. В ходе заседания пришлось особо упомянуть о том, что прославление святителя Тихона не является политическим актом и не имеет ничего общего с политическими симпатиями и антипатиями.