Откуда пошла есть русофобия российская
Оригинал взят у ss69100 в Откуда пошла есть русофобия российская
Глава 2 Как ученые открывали былины
Образованному российскому обществу и впрямь пришлось открывать эпос собственного народа, как какую-то неведомую страну. Впрочем, во времена возникновения исторической науки эта страна и интереса-то особого невызывала.
И Татищев, и издатель "Слова о полку Игореве" упоминали былину лишь в примечаниях, комментариях, а Карамзин затрагивает их вскользь, в нескольких словах. Уж такое это было время, читатель. Время, когда царица Екатерина всерьез рассматривала архитектурные проекты Баженова, предусматривавшие „разрушение части кремлевских стен”, и молодой Карамзин с восторгом писал об этих планах в своем дневнике, а митрополит Филарет недрогнувшей рукою подписывал распоряжение о сносе древнейшего храма Москвы.
Век классицизма и ампира с их идолопоклонническим преклонением перед"правильными" формами античности, век "Разума" и идей "Просвещения", овладевших напудренными головами. Национальный эпос с этих позиций представлялся осколком дикости и суеверий и не мог иметь никакой научной ценности.
Уж, казалось бы, минули конец XVIII - начало XIX столетий, когда благостные бредни просветителей заскрежетали ножами гильотин, когда напудренные головы покатились - во имя Разума, естественно!- с эшафотов. Когда "светоч Прогресса" обернулся заревом пылающей Москвы, а в русский язык вошло словцо "шаромыжник", обозначавшее перемазанного в крови и саже поджигателя и мародера, славного сына революционной Франции - казалось бы, пора было и протрезветь!
Но нет - мысли радетелей прогресса и просвещениякосны и неповоротливы, почитатели "Разума" менее всего склонны считаться с реальностью. Еще в 1815 году престарелый Державин - тот самый Гаврила Державин!- охарактеризовал первое издание русских былин в сборнике Кирши Данилова, как "нелепицу, варварство и грубое неуважение" к вкусам "чистой публики".
Известный в то время фольклорист князь Н.А. Церетелев презрительно припечатал былины: "грубый вкус и невежество - характеристика сих повестей".
Все тот же Карамзин - и снова в примечаниях, как бы в людской, чтоб не омрачать слуха благородной публики в "чистых" комнатах,- посмертно отчитал Михаилу Васильевича Ломоносова, вздумавшего провести параллели между эллинскими мифами и - "какой моветон!" - русскими сказками.
Дворянин,потомок крещеных золото-ордынских мурз, цедил через губу этому неотесанному мужлану, нордическому великану из Холмогор - мол, Баба Яга и Морской Царь это мужицкие, простонародные басни, не могущие, конечно, и сравниться с мифологией эллинов и не представляющие никакого интереса. Сравнить леших с фавнами, нимф - с русалками?! Как можно-с?! Уж не хотел ли господин Ломоносов сказать, что приемные и парки дворянства российского украшены изображениями тех же существ, про которых врут ваньки и маньки в людских?! Фи!!
Прошло полтора столетия. Уже давно стали аксиомой общие индоевропейские истоки славянского язычества и эллинской мифологии. Уже давно выяснены мифологические корни образов Бабы Яги и Морского Царя. Уже давно "низшая мифология" с ее лешими, домовыми и русалками - предмет пристальнейшего изучения этнографов и мифологов.
Но до сих пор в чести у историков напудренный сентиментальный ордынец, а на прозревавшего, как обычно, через века вперед,
Русского Гения многие историки смотрят с презрительной гримасой дорогой французской левретки, унюхавшей лапотный дух.
Упоминавшийся выше Василий Левшин принужден был изуродовать свои"Русские сказки" "рациональными" толкованиями в духе века, превращая,скажем, огненную реку в... ряд зеркал на пружинах. Иначе "чистая публика"просто не стала бы читать... впрочем, и тогда он не решился "опозорить" свою дворянскую фамилию, разместив ее на титульном листе книги, написанной по мотивам русских былин. В этом Василий Алексеевич оказался весьма предусмотрителен - стоит только вспомнить, сколько пришлось претерпеть его гениальному эпигону, Александру Сергеевичу Пушкину, за написанную по мотивам левшинских "Сказок" поэму "Руслан и Людмила".
Специалист по народной поэзии(!) А.Г. Глаголев язвил в адрес поэмы; "Кто спорит, что отечественное хвалить похвально; но можно ли согласиться, что все выдуманное киршами Даниловыми хорошо и может быть достойно подражания?"
Некий критик, укрывшись под псевдонимом "Житель Бутырской слободы", негодовал на поэта: "Позвольте спросить, если бы в Московское благородное собрание как-нибудь втерся (предполагаю невозможное возможным) гость с бородой, в армяке, в лаптях изакричал бы зычным голосом: здорово, ребята! Неужели бы стали таким проказником любоваться?!"
Я повторяю - все это суждения и дела не каких-то бездарей и русофобов. Это столпы и вершины тогдашнего культурного общества, специалистов пофольклору, народной культуре, а Баженов, Державин, Карамзин вообще вошли висторию русского искусства и литературы. И я описываю все это не для того, чтоб столкнуть их с пьедестала, а только затем, чтобы вы, читатель, оценили подвиг первопроходцев изучения русского эпоса.
Вспомните, наконец, каков был царь, при котором все это писалось и произносилось. "Властитель слабый и лукавый, плешивый щеголь, враг труда, нечаянно пригретый славой, над нами царствовал тогда". Это Пушкин, а Лесковв "Левше" приласкал лысого "фантастического путешественника" (ох, везет бедной России на этакие типажи!) еще убийственней - "царь Ляксандра". Даже не "Ляксандр" - видать, до мужского рода в глазах подданных сей император не дотягивал. И очень точно изображено в том же "Левше", как "Ляксандра"взахлеб восхищается всем иностранным, не забывая мимоходом грустненько пнуть русское мастерство. А каков поп, таков и приход...
Положение несколько изменилось при следующем царе. И можно скольк оугодно бранить "Николая Палкина", "жандарма Европы", но именно при этом государе-рыцаре, начавшем правление с вразумления очередных просвещенцев картечью и виселицами, Чаадаев, попытавшийся, видать, по старой привычке, разом охаять русскую историю и русский народ, к своему несказанному удивлению, приземлился в лечебнице для умалишенных, по-нынешнему говоря - в психушке.
А для нас важно, что именно в правление Николая Павловича, в 1830-е годы начался целенаправленный поиск былин - тех самых диких и грубых"сказок" неотесанного русского мужичья. И тогда же вошло в научный обиход слово "былина". До сих пор можно прочесть - иной раз как "твердодоказанное" - мнение, высказанное Всеволодом Миллером в 1895 году, что слово это по происхождению ненародное. Якобы Илья Петрович Сахаров, страстный собиратель русского фольклора, взял его из "Слова о полку Игореве" и превратил в обозначение богатырских песен-преданий.
Но ведь Миллеру почти сразу возразил А.С. Архангельский, сам собиратель былин. Он указал, что в тридцатых-сороковых годах девятнадцатого века слово "былина" уже было в ходуу крестьян Вологодской губернии (с ударением на последний слог - "былина") и именно в значении песни про богатырей, и в Архангельской и Олонецкой губерниях оно обозначало то же ("положи-тко полтину, я и спою былину"). Полвека спустя, в 1953 году, в поддержку Архангельского высказался П.Д.Ухов, сославшись на сибирские записи собирателей фольклора середины XIX века ("былина - слово сибирское"). „И откуда что брала - А куды разумны шутки. Поговорки, прибаутки, Небылицы, былины Православной старины”, - писал Пушкин о мастерице сказывать сказки, Пахомовне.
Однако исследователи - в особенности принадлежащие к школе Проппа - настойчиво повторяют, как доказанную истину, мнение Всеволода Миллера, хотя он, казалось бы, один из корифеев нелюбимой ими "исторической" школы. Дело в том, что последователям Проппа очень важно подчеркнуть - ни к какой "были", то есть исторической конкретике, былины якобы не восходят. Правильнее, наверное, будет все же считать слово "былина" редким, но народным по происхождению термином, вполне отражающим отношение сказителей к эпосу ("не сказка-побаска, а быль бывалая").
Тридцатилетние усилия собирателей-первопроходцев сделали возможными в шестидесятые годы XIX века издание "Песен В.П. Киреевского" и открытие П.Н.Рыбниковым онежских былин. На Русском Севере обнаружился кладезь фольклора и эпоса, и эти суровые края стали почти на сто лет местом паломничества фольклористов. Иногда их поэтично величали "Исландией Русского эпоса".
Именно на далеком острове в Северной Атлантике лучше всего сохранились скандо-германские предания, восходящие иногда к эпохе Великого переселения народов, падения Рима и нашествия гуннов Аттилы.
Сравнение красивое, но неточное. Дело в том, что немалая часть преданий, сохранившихся в Исландии,была не забыта и в тех краях, где происходит их действие - во фьордахСкандинавии, на берегах Рейна и Дуная, В то же время под самым "стольным городом Киевом" мы не найдем и следа былинных преданий. Ниже мы подробно рассмотрим причины такого странного положения.
Из работы Л. Прозорова „Времена русских богатырей”.
Глава 2 Как ученые открывали былины
Образованному российскому обществу и впрямь пришлось открывать эпос собственного народа, как какую-то неведомую страну. Впрочем, во времена возникновения исторической науки эта страна и интереса-то особого невызывала.
И Татищев, и издатель "Слова о полку Игореве" упоминали былину лишь в примечаниях, комментариях, а Карамзин затрагивает их вскользь, в нескольких словах. Уж такое это было время, читатель. Время, когда царица Екатерина всерьез рассматривала архитектурные проекты Баженова, предусматривавшие „разрушение части кремлевских стен”, и молодой Карамзин с восторгом писал об этих планах в своем дневнике, а митрополит Филарет недрогнувшей рукою подписывал распоряжение о сносе древнейшего храма Москвы.
Век классицизма и ампира с их идолопоклонническим преклонением перед"правильными" формами античности, век "Разума" и идей "Просвещения", овладевших напудренными головами. Национальный эпос с этих позиций представлялся осколком дикости и суеверий и не мог иметь никакой научной ценности.
Уж, казалось бы, минули конец XVIII - начало XIX столетий, когда благостные бредни просветителей заскрежетали ножами гильотин, когда напудренные головы покатились - во имя Разума, естественно!- с эшафотов. Когда "светоч Прогресса" обернулся заревом пылающей Москвы, а в русский язык вошло словцо "шаромыжник", обозначавшее перемазанного в крови и саже поджигателя и мародера, славного сына революционной Франции - казалось бы, пора было и протрезветь!
Но нет - мысли радетелей прогресса и просвещениякосны и неповоротливы, почитатели "Разума" менее всего склонны считаться с реальностью. Еще в 1815 году престарелый Державин - тот самый Гаврила Державин!- охарактеризовал первое издание русских былин в сборнике Кирши Данилова, как "нелепицу, варварство и грубое неуважение" к вкусам "чистой публики".
Известный в то время фольклорист князь Н.А. Церетелев презрительно припечатал былины: "грубый вкус и невежество - характеристика сих повестей".
Все тот же Карамзин - и снова в примечаниях, как бы в людской, чтоб не омрачать слуха благородной публики в "чистых" комнатах,- посмертно отчитал Михаилу Васильевича Ломоносова, вздумавшего провести параллели между эллинскими мифами и - "какой моветон!" - русскими сказками.
Дворянин,потомок крещеных золото-ордынских мурз, цедил через губу этому неотесанному мужлану, нордическому великану из Холмогор - мол, Баба Яга и Морской Царь это мужицкие, простонародные басни, не могущие, конечно, и сравниться с мифологией эллинов и не представляющие никакого интереса. Сравнить леших с фавнами, нимф - с русалками?! Как можно-с?! Уж не хотел ли господин Ломоносов сказать, что приемные и парки дворянства российского украшены изображениями тех же существ, про которых врут ваньки и маньки в людских?! Фи!!
Прошло полтора столетия. Уже давно стали аксиомой общие индоевропейские истоки славянского язычества и эллинской мифологии. Уже давно выяснены мифологические корни образов Бабы Яги и Морского Царя. Уже давно "низшая мифология" с ее лешими, домовыми и русалками - предмет пристальнейшего изучения этнографов и мифологов.
Но до сих пор в чести у историков напудренный сентиментальный ордынец, а на прозревавшего, как обычно, через века вперед,
Русского Гения многие историки смотрят с презрительной гримасой дорогой французской левретки, унюхавшей лапотный дух.
Упоминавшийся выше Василий Левшин принужден был изуродовать свои"Русские сказки" "рациональными" толкованиями в духе века, превращая,скажем, огненную реку в... ряд зеркал на пружинах. Иначе "чистая публика"просто не стала бы читать... впрочем, и тогда он не решился "опозорить" свою дворянскую фамилию, разместив ее на титульном листе книги, написанной по мотивам русских былин. В этом Василий Алексеевич оказался весьма предусмотрителен - стоит только вспомнить, сколько пришлось претерпеть его гениальному эпигону, Александру Сергеевичу Пушкину, за написанную по мотивам левшинских "Сказок" поэму "Руслан и Людмила".
Специалист по народной поэзии(!) А.Г. Глаголев язвил в адрес поэмы; "Кто спорит, что отечественное хвалить похвально; но можно ли согласиться, что все выдуманное киршами Даниловыми хорошо и может быть достойно подражания?"
Некий критик, укрывшись под псевдонимом "Житель Бутырской слободы", негодовал на поэта: "Позвольте спросить, если бы в Московское благородное собрание как-нибудь втерся (предполагаю невозможное возможным) гость с бородой, в армяке, в лаптях изакричал бы зычным голосом: здорово, ребята! Неужели бы стали таким проказником любоваться?!"
Я повторяю - все это суждения и дела не каких-то бездарей и русофобов. Это столпы и вершины тогдашнего культурного общества, специалистов пофольклору, народной культуре, а Баженов, Державин, Карамзин вообще вошли висторию русского искусства и литературы. И я описываю все это не для того, чтоб столкнуть их с пьедестала, а только затем, чтобы вы, читатель, оценили подвиг первопроходцев изучения русского эпоса.
Вспомните, наконец, каков был царь, при котором все это писалось и произносилось. "Властитель слабый и лукавый, плешивый щеголь, враг труда, нечаянно пригретый славой, над нами царствовал тогда". Это Пушкин, а Лесковв "Левше" приласкал лысого "фантастического путешественника" (ох, везет бедной России на этакие типажи!) еще убийственней - "царь Ляксандра". Даже не "Ляксандр" - видать, до мужского рода в глазах подданных сей император не дотягивал. И очень точно изображено в том же "Левше", как "Ляксандра"взахлеб восхищается всем иностранным, не забывая мимоходом грустненько пнуть русское мастерство. А каков поп, таков и приход...
Положение несколько изменилось при следующем царе. И можно скольк оугодно бранить "Николая Палкина", "жандарма Европы", но именно при этом государе-рыцаре, начавшем правление с вразумления очередных просвещенцев картечью и виселицами, Чаадаев, попытавшийся, видать, по старой привычке, разом охаять русскую историю и русский народ, к своему несказанному удивлению, приземлился в лечебнице для умалишенных, по-нынешнему говоря - в психушке.
А для нас важно, что именно в правление Николая Павловича, в 1830-е годы начался целенаправленный поиск былин - тех самых диких и грубых"сказок" неотесанного русского мужичья. И тогда же вошло в научный обиход слово "былина". До сих пор можно прочесть - иной раз как "твердодоказанное" - мнение, высказанное Всеволодом Миллером в 1895 году, что слово это по происхождению ненародное. Якобы Илья Петрович Сахаров, страстный собиратель русского фольклора, взял его из "Слова о полку Игореве" и превратил в обозначение богатырских песен-преданий.
Но ведь Миллеру почти сразу возразил А.С. Архангельский, сам собиратель былин. Он указал, что в тридцатых-сороковых годах девятнадцатого века слово "былина" уже было в ходуу крестьян Вологодской губернии (с ударением на последний слог - "былина") и именно в значении песни про богатырей, и в Архангельской и Олонецкой губерниях оно обозначало то же ("положи-тко полтину, я и спою былину"). Полвека спустя, в 1953 году, в поддержку Архангельского высказался П.Д.Ухов, сославшись на сибирские записи собирателей фольклора середины XIX века ("былина - слово сибирское"). „И откуда что брала - А куды разумны шутки. Поговорки, прибаутки, Небылицы, былины Православной старины”, - писал Пушкин о мастерице сказывать сказки, Пахомовне.
Однако исследователи - в особенности принадлежащие к школе Проппа - настойчиво повторяют, как доказанную истину, мнение Всеволода Миллера, хотя он, казалось бы, один из корифеев нелюбимой ими "исторической" школы. Дело в том, что последователям Проппа очень важно подчеркнуть - ни к какой "были", то есть исторической конкретике, былины якобы не восходят. Правильнее, наверное, будет все же считать слово "былина" редким, но народным по происхождению термином, вполне отражающим отношение сказителей к эпосу ("не сказка-побаска, а быль бывалая").
Тридцатилетние усилия собирателей-первопроходцев сделали возможными в шестидесятые годы XIX века издание "Песен В.П. Киреевского" и открытие П.Н.Рыбниковым онежских былин. На Русском Севере обнаружился кладезь фольклора и эпоса, и эти суровые края стали почти на сто лет местом паломничества фольклористов. Иногда их поэтично величали "Исландией Русского эпоса".
Именно на далеком острове в Северной Атлантике лучше всего сохранились скандо-германские предания, восходящие иногда к эпохе Великого переселения народов, падения Рима и нашествия гуннов Аттилы.
Сравнение красивое, но неточное. Дело в том, что немалая часть преданий, сохранившихся в Исландии,была не забыта и в тех краях, где происходит их действие - во фьордахСкандинавии, на берегах Рейна и Дуная, В то же время под самым "стольным городом Киевом" мы не найдем и следа былинных преданий. Ниже мы подробно рассмотрим причины такого странного положения.
Из работы Л. Прозорова „Времена русских богатырей”.