История леди Антонии Ли из Аннслея
Благородная леди Эдит Ли воспитывала старшую дочь, как подобает. Рассказала о чести и долге, о послушании отцу, закону и церкви, привила какие-никакие манеры. Но когда мне еще не было десяти, матушка умерла, и результат ее усилий не то чтобы исчез, но преобразился. Моей опорой был брат Бранд, моим товарищем по шалостям и лучшим другом - брат Эдвин, а я сама оказалась любимицей отца, и мне было позволено многое. Да и в замке нравы были простыми, и хоть Марта-монахиня и напоминала мне хотя бы видом своим, чему учила меня матушка, из меня не вышло строгой и безукоризненной леди. При посторонних я старалась быть ею, быть Антонией Ли, дочерью своей матери. Дома - увольте, дома я была Эштон, сестрой своих братьев, не задумывавшейся о словах.
Задумываться, впрочем, пришлось. Участие отца в последнем походе обернулось пленом для него и Бранда, доброта Эдвина к спасшему его йомену обернулась обвинением в пособничестве аутло и сопротивлении страже, всё это обернулось огромными долгами и заложенным городским домом, а грозило и большими бедами. Впрочем, до возвращения отца делать было нечего, кроме как пытаться жить, как прежде. Помогать вести остатки хозяйства, играть с воспитанниками отца Мартина, скучая по своим младшим. Подбадривать Эда на турнире и быть ему колчаном. Пытаться вразумить Эда и уговорить не встречаться с тем аутло. Будь он здесь и сейчас пойман, никто не поверит словам брата. А эти двое того, казалось, не понимали.
Когда отец вернулся, показалось на время, что все будет хорошо. И правда, Эдвина оправдали и назначили штраф. То есть можно было еще на стенах работать, но не пристало это наследнику Ли. Пять шиллингов мы нашли, два из них - сохраненные мной. Было ли жалко хотя бы призрачной возможности не отказать себе ну, например, в мотке шерсти? Очень жалко. Но со мной была моя семья, да и у меня была новая шаль, переданная загадочным другом отца из Палестины. Впрочем, с долгами и налогами это помогало мало, и будущее было неясным. Отец сказал, если все будет плохо, держаться сэра Джеральда. Я и тогда понимала, что этот совет хорош, но всё бы отдала, чтобы мы справились, всё наследство от матери, всю себя. Впрочем, потребовалась лишь брошь, подарок Эдвина. Впрочем, описано и отдано было всё, что представляло ценности земные хоть немного более, чем сентиментальные. Это было стыдно, и не хотелось в доме видеть никого, кроме семьи, в то время. Совсем так не вышло. Невил - часть семьи, да и был он предельно корректен. А вот городскую шлюху я видеть не хотела в принципе, а тут пришлось дважды, да еще и заявлялась она по делу к секретарю шерифа без спроса и стука.
Я сосредоточена в своем повествовании на делах моего семейства, да и в принципе в то время редко выходила из дома без сопровождения и надолго, но в городе также шло время и появлялись события. По городу как у себя в лесу ходили подозрительные люди, был суд над ведьмой, сорвавшей Пасхальную мессу, я играла на сарацинском барабане Аделаиды, сочиняла вместе с Джонатаном и Норбертом сказку о драконах и ходила в гости к леди Элинор читать роман о Тристане и Изольде, получив между делом одобрение этого от отца - скорее всего, потому что он не знал, о чем речь. А вышло это при весьма печальных обстоятельствах. В дом забежал шут Клем и рассказал, что сэр Гай был ранен и лежит в Роттермуре, а рыцари идут в лес разбираться. Леди Элинор пошла туда, а леди Джейн, ее компаньонка, за ней, а я просто не пересилила любопытство и желание отвлечься от пасмурных дум. Далеко, впрочем, мы не ушли: нас заметил сэр Ричард Ли и отправил обратно в город, разрешив чтение романа. Еще я свалилась просто вся, споткнувшись о бревно (видимо, родственное не дуре-сосне, упавшей перед Брандом). Леди Элинор благородно не заострила на этом внимания.
Леди Элинор в принципе воплощенное благородство, что уж там. Я всегда смотрела на нее и думала, действительно так ли важна кровь, если в этой женщине, сестре Гая Гисборна, заключены вся та мягкость, доброта и чистые помыслы, которых так не хватает мне. А вот леди Джейн другая и по нраву мне ближе, даром что может позволить себе речи и дела, о которых мне думать не стоит. Ну да в любом случае это мои единственные в городе подруги, и даже помолвки обеих с де Клерами и дальнейшие трагические события, смею верить, эту дружбу не расстроили.
А с де Клерами мою семью связали крайне сложные узы родства, вражды и непонимания. Ричард де Клер своими вопросами, в общем, помог Эдвину на суде, и я сочла нужным засунуть свою гордость куда подальше и поблагодарить его. Он ответил, что не может принять благодарность, поскольку не желал моему брату ничего хорошего. Мне осталось поблагодарить его за честность, порядком меня восхитившую и, на мой вкус, достойную подражания. Я всегда старалась держать дурные мысли при себе и не жаловалась на то, что наша нищета для меня порядком унизительна, а беды нашей семьи вызваны характерами ее мужчин, и я в итоге смертельно устала поддерживать их во всём. Мне хотелось покоя и защищенности, а приходилось думать о том, как, будучи женщиной, со своего места ободрять и защищать. Я безгранично люблю мою семью, но постепенно это стало мне в тягость, о чем я молчала. Впрочем, я забегаю вперёд, проблемой это стало гораздо позже.
После того, как мы смогли выплатить таллаж и оставить себе дом (хорошо еще, налоги простили до времени), больших проблем, меня касавшихся напрямую, было две. Первая - замужество. Мне шел семнадцатый год, и мысль о том, чтобы покинуть дом, не внушала мне того отвращения, что в пятнадцать. Да только Ноттингем был скуден на женихов, по мнению отца, хоть как-то достойных моей руки. И у каждого был некий изъян. Де Клеры были... де Клерами (впрочем, скоро они оказались не свободны, чему я была счастлива). Гай Гисборн - весьма недавний рыцарь. Сэр Джеральд - норманн, и это отцу мнилось большим препятствием, чем его возраст. Я не знала, впрочем, ни одного и подозревала, что мне в тех домах будут не слишком рады. И понять, кто будет менее не рад, не представлялось возможности. А еще я с детства была помолвлена с сыном друга моего отца, чьи земли отдали сэру Гаю. Я не знала, жив ли тот человек, а когда оказалось, что жив, не обрадовалась. Это был шут Клем, непредсказуемого нрава которого я, что уж там, боялась и до того. Отец пообещал ради меня нарушить это слово - тем более что тогда этот мальчик никак не был мне ровней. Но поговорить с ним я тогда побоялась, да и вторая проблема не давала думать ни о чем другом.
Вторая проблема - отец с Ричардом де Клэром должны были везти таллаж в Лондон, и хорошо бы им не убить друг друга по дороге. Я рассудила, что если они точно будут знать, как и когда будут... прояснять свои вопросы друг к другу, будет лучше. И рассказала отцу о том, как сэр де Клер публично надо мной смеялся, зная, что у этого будут последствия. Был вызов, и отец не был рад ему и, кажется, чуть ли не единственный раз отчитал меня, поскольку время было неподходящим. Я изложила свои мысли и считала, что права, пока не оказалось так, что отец с таллажем уехал, да не вернулся. Он упоминал, что возвращение из Палестины было сложным, и вполне возможно серьезное обвинение. Впрочем, что обвинят его в предательстве, повлекшем за собой плен короля, я и думать не могла. А отца заключили в Тауэр, и де Клер свидетельствовал против него, и что он говорил, мне было неизвестно. До поры.
Он имел то ли наглость, то ли огромное мужество прийти к нашему дому, где его ненавидели, и просить меня об услуге. Леди Джейн Бартлетт, его невеста, не могла оставаться при замужней леди Элинор де Клер - главным образом потому что таким образом жила бы в доме своего жениха до свадьбы, что недопустимо. Прежде чем принять решение, я потребовала от него разговор, и братья мне достаточно доверяют, чтобы позволить переговорить с ним без лишних ушей - раз де Клер почему-то считал меня хорошим человеком и был просителем, нужно было извлечь из этой ситуации все, что я могла. Я потребовала от него рассказать, что он говорил против моего отца. Если вкратце, сэр Ли слишком хвастал благоволением и близостью короля, и потому его все и заподозрили. Я же уверилась в обратном. Никто из семьи Ли не может предать того, кого назвал другом, будь то король или йомен-аутло. А значит, Ричард де Клер предал отца заточению в Тауэр, предал всех нищете, предал короля и вместе с ним - Господа. Я снова восхитилась его цельностью и последовательностью, испытала ненависть к этой черной душе, а еще впервые в жизни испытала всепоглощающее презрение. Я, конечно, пообещала взять леди Джейн под свою опеку: главным образом потому что она была обрученной невестой Ричарда де Клера, а значит, отличной заложницей. Он спросил меня, хочу ли я что-то еще. Я ответила, да, но это невыполнимо. Он предложил делать, что хочу, а я честно сказала, мол, вот еще, руки марать, и ушла к ждущим меня братьям, чтобы рассказать о беседе и попросить подтвердить мое слово и позволить леди Джейн остаться. Ричард де Клер догнал меня и спросил, слышал ли то, что он слышал. Я ответила, да. А он сказал, он мой должник, и ушел. Через полчаса он был убит в поединке пешим рыцарем, сэром Брандом Блэкмуром. Леди Джейн осталась на моем попечении.
Тем временем, отец вернулся из Лондона - за него поручился шериф. Его ждал суд, и единственной его надеждой было, что проведет его король. При неблагоприятном исходе нас ждала бы судьба семьи предателя короны. Единственной моей надеждой было Господне милосердие и доброта, которая до тех пор обращала действия наших врагов нам на благо.
А в городе искали аутло странными путями - например, взяв в заложники старосту Роттермура. Это, впрочем, помогло разве что только моему твердому решению просить отца не выдавать меня за сэра Гая, который этим решением нажил себе достаточно врагов, чтобы надолго не задержаться на этой грешной земле, что сказано было в шутку, когда его второй раз ранили, уже в городе. Преступника схватили, сэра Гая выходили - неожиданно, в нашем доме, а я получила возможность оценить, насколько весомо моё слово, за которым стоит слово Ричарда Ли.
Леди Джейн в своем горе в суматохе после ранения сэра Гая нашла где-то короткий меч и напала на сэра Блэкмура. Тот блокировал ее движение одной рукой, а там уже ее и схватили и отвели к шерифу. Сэр Джеральд не обрадовался перспективе еще одного суда и потребовал опекуна, который мог бы дать слово, что леди Джейн не уйдет из города и не попытается кого-нибудь еще убить. Я сказала, что леди была оставлена на моё попечение, и я готова дать слово, которое, думаю, сэр Ли подтвердит. Отец на суде подтвердил, конечно, и разрешил говорить на суде, но я отчетливо поняла в тот момент, что четкое разделение между домом и миром, между Эштон и леди Ли, дало трещину. Мое большое счастье, что у меня достаточно свободы и доверия со стороны отца и братьев, хотя я и подобралась уже к краю. А отец сказал еще до отъезда, сэр Джеральд, в общем, не против был забрать меня в свой дом - правда, потом выходило, что если отца сочтут виновным, шерифу, за него поручившемуся, висеть рядом с ним. И "не против" - это вроде как "не совсем уж окажутся не рады навязанной девице с богатой историей семейной чести", да?
Судьба моей семьи была неведома, а тем временем, случился суд над леди Сарой Джейн Бартлет. Я пообещала ей всю возможную помощь и посоветовала, если уж ей дорога в монастырь, не возвращаться в ближний, а отправиться в другое место, которое не напоминало бы ей о недавних событиях и где можно было бы начать что-то новое. На суде все произошло наилучшим образом - сэр Бранд отказался от претензий, поскольку леди явно была вне себя от горя, а в наказание ей следовало все рассказать отцу Мартину, чтобы тот решил, какое покаяние на нее наложить, что, впрочем, было сделано еще до суда. Леди Джейн рассказала, что приняла мой совет, и наш священник отправил рекомендательное письмо в дальний монастырь. Я искренне обрадовалась за то, что все складывается. Как бы ни была печальна разлука, так будет лучше. Леди Джейн пережила слишком многое и заслуживает покоя, да и письма существуют на белом свете.
Тем временем, должна была состояться казнь псевдолесничего, напавшего на сэра Гая. Я оказалась должной Дженни-пряхе, когда еще не знала цены своим словам, и теперь она попросила меня, чтобы кто-то из моих братьев выстрелил в того мальчишку. Эдвин - второй стрелок прошлогоднего турнира, и был бы он рад помочь мне, да его вздернули бы рядом с тем аутло. С ядом тоже не вышло (я дошла в поисках даже до непредсказуемой и потому страшной Аделаиды), и выполнить свое слово не представлялось возможным. Я не могла ни помочь, ни закрыть глаза и уйти, и ждала казни. Она, впрочем, не свершилась. Сперва Уилл, владелец жуткой мандолины, убил бедного сэра Гая, да и сам полёг тут же от руки Джимми, а потом пришедший на площадь черный рыцарь обнажил лицо и щит и оказался королём. Он забрал себе обвинённого и вскоре отправился в ратушу вершить свой суд и выслушивать просьбы. Его величество был невероятно милостив. Он забрал аутло всем составом к себе, восстановил в правах и посвятил в рыцари Клемента Кинрика, разрешил всем желающим пожениться сделать это, принял копченого угря девятимесячной выдержки и сделал все, кроме как огласил решение по делу моего отца, волновавшему меня, понятное дело, больше всего.
Но и этому пришел свой час. Король не усомнился в верности своего преданного слуги, пожурил его и приказал никогда при нем не пить вина, после чего, впрочем, велел выпить кубок горячего вина со специями. Делом чести для меня оказалось ему помочь в том, чтобы не нарушить ни одного из повелений сюзерена. Но потом пришел сэр Клемент, которому требовался отчего-то поединок с моим отцом. Сэр Ричард Ли был согласен, а также поднял вопрос моей с Клемом помолвки - что, если найдется другой. Тот сказал, что готов ждать, пока девица не захочет за него замуж. Король сказал, что кто бы ни нашелся, мнение девицы он спросит. А я так устала, что не услышала все эти слова ни сердцем, ни разумом, и решила, что жизнь моя кончена.
Я ушла и расплакалась впервые за полтора, что ли, года. Мою семью миновала и эта беда, но видит Господь, я устала переживать наши беды в самом их сердце и быть лучше и сильнее, чем я есть, ради отца и братьев. Я люблю их беззаветно, но очень быстро сгорю, продолжайся всё так. И складно обо всем я могу сказать сейчас, обдумав все, а тогда я просто чувствовала, что мне нужно отступить на шаг от этой огромной любви и гордости. Не было важно, как: выйти замуж, отправиться в монастырь, выпросить у отца возможность попасть в Лондон, что угодно. Я сбивчиво сказала все это отцу, а он объяснил, что даст мне то, чего я хочу, но мне нужно понять, что именно. Моя свобода обернулась и моей ответственностью, и я в тот момент не смогла совладать с собой и спокойно признаться хотя бы себе, чего я хочу и чего не хочу.
Я сказала отцу, что даже шуту я не нужна, и я верила в тот момент в эти слова. Но правда в том, что несчастный Клем, рыдавший у меня на руках, потому что не успел убить Гисборна сам, не был нужен мне. Если бы я осталась с ним, то смогла бы стать его опорой, но опора была нужна мне. Мне все еще были нужны спокойствие, достаток, возможность говорить и ровное уважение, которое, на мой взгляд, важнее воспетой в романах любви. Трагичнее истории Тристана и Изольды Златокудрой для меня история Изольды Белорукой, вверившей себя человеку, сжигаемому страстью, и любившей и поддерживавшей его, что сожгло ее честь. А страсть к мести, мне кажется, более разрушительна, чем страсть к женщине. И я не захотела соревноваться с ней, не зная точно, что получу взамен. Я не знала, как сказать это, и предпочла поверить в то, что сама не нужна. Боюсь, эта низость - мой вклад в то, что Клема на следующий день не стало, и я не знаю, как искупить свою вину за то, что испугалась, солгала, выбрала другого.
Я не знала сэра Джеральда, но слышала о нем только хорошее (особенно от Бранда), а потом и сама присматривалась к его словам и поступкам. И я почувствовала, что да, все может быть хорошо, пусть и не вполне понятно, чем в этом союзе я буду хороша и полезна я. А для меня это было важно, он мне действительно понравился. Но - не против, да? И я попросила отца всё устроить, что он и сделал, а король одобрил. Было крайне неловко, но мы с сэром Джеральдом вскоре поговорили, и я объяснила, как могла, зачем мне это все и что я ни в коем случае не хочу быть обузой. Он сказал, что довольно смутно представляет себе, как оно должно быть устроено, и выразил желание разбираться вместе, а потом попросил прощения, поскольку нужно было разобраться с оставшимися делами, и пообещал вернуться ну хотя бы на свадьбу. Я заверила его в полном уважении к делам и поблагодарила за добрые намерения. И кажется, это начало прекрасной дружбы. Стать сэру Джеральду второй дочерью, как он в какой-то момент сказал, наверное, было бы легче всего, но у меня есть собственный отец, и отец Мартин - куда мне третьего?
А если отставить плохие шутки и закончить это письмо никому и в никуда, как подобает... Господь справедлив, и да будут живые в руках Его, а мертвые - милосердно судимы согласно их деяниям, и что бы ни случилось, пусть и далее мне будет нечего сказать, кроме как восславить его от всей души.
На поименные благодарности меня уже не хватает, но!
Огромное спасибо мастерам за игру, семье за любовь, друзьям за смех, врагам за бесценный жизненный опыт, городу - за то, что он был.
Ваша Эш.
Задумываться, впрочем, пришлось. Участие отца в последнем походе обернулось пленом для него и Бранда, доброта Эдвина к спасшему его йомену обернулась обвинением в пособничестве аутло и сопротивлении страже, всё это обернулось огромными долгами и заложенным городским домом, а грозило и большими бедами. Впрочем, до возвращения отца делать было нечего, кроме как пытаться жить, как прежде. Помогать вести остатки хозяйства, играть с воспитанниками отца Мартина, скучая по своим младшим. Подбадривать Эда на турнире и быть ему колчаном. Пытаться вразумить Эда и уговорить не встречаться с тем аутло. Будь он здесь и сейчас пойман, никто не поверит словам брата. А эти двое того, казалось, не понимали.
Когда отец вернулся, показалось на время, что все будет хорошо. И правда, Эдвина оправдали и назначили штраф. То есть можно было еще на стенах работать, но не пристало это наследнику Ли. Пять шиллингов мы нашли, два из них - сохраненные мной. Было ли жалко хотя бы призрачной возможности не отказать себе ну, например, в мотке шерсти? Очень жалко. Но со мной была моя семья, да и у меня была новая шаль, переданная загадочным другом отца из Палестины. Впрочем, с долгами и налогами это помогало мало, и будущее было неясным. Отец сказал, если все будет плохо, держаться сэра Джеральда. Я и тогда понимала, что этот совет хорош, но всё бы отдала, чтобы мы справились, всё наследство от матери, всю себя. Впрочем, потребовалась лишь брошь, подарок Эдвина. Впрочем, описано и отдано было всё, что представляло ценности земные хоть немного более, чем сентиментальные. Это было стыдно, и не хотелось в доме видеть никого, кроме семьи, в то время. Совсем так не вышло. Невил - часть семьи, да и был он предельно корректен. А вот городскую шлюху я видеть не хотела в принципе, а тут пришлось дважды, да еще и заявлялась она по делу к секретарю шерифа без спроса и стука.
Я сосредоточена в своем повествовании на делах моего семейства, да и в принципе в то время редко выходила из дома без сопровождения и надолго, но в городе также шло время и появлялись события. По городу как у себя в лесу ходили подозрительные люди, был суд над ведьмой, сорвавшей Пасхальную мессу, я играла на сарацинском барабане Аделаиды, сочиняла вместе с Джонатаном и Норбертом сказку о драконах и ходила в гости к леди Элинор читать роман о Тристане и Изольде, получив между делом одобрение этого от отца - скорее всего, потому что он не знал, о чем речь. А вышло это при весьма печальных обстоятельствах. В дом забежал шут Клем и рассказал, что сэр Гай был ранен и лежит в Роттермуре, а рыцари идут в лес разбираться. Леди Элинор пошла туда, а леди Джейн, ее компаньонка, за ней, а я просто не пересилила любопытство и желание отвлечься от пасмурных дум. Далеко, впрочем, мы не ушли: нас заметил сэр Ричард Ли и отправил обратно в город, разрешив чтение романа. Еще я свалилась просто вся, споткнувшись о бревно (видимо, родственное не дуре-сосне, упавшей перед Брандом). Леди Элинор благородно не заострила на этом внимания.
Леди Элинор в принципе воплощенное благородство, что уж там. Я всегда смотрела на нее и думала, действительно так ли важна кровь, если в этой женщине, сестре Гая Гисборна, заключены вся та мягкость, доброта и чистые помыслы, которых так не хватает мне. А вот леди Джейн другая и по нраву мне ближе, даром что может позволить себе речи и дела, о которых мне думать не стоит. Ну да в любом случае это мои единственные в городе подруги, и даже помолвки обеих с де Клерами и дальнейшие трагические события, смею верить, эту дружбу не расстроили.
А с де Клерами мою семью связали крайне сложные узы родства, вражды и непонимания. Ричард де Клер своими вопросами, в общем, помог Эдвину на суде, и я сочла нужным засунуть свою гордость куда подальше и поблагодарить его. Он ответил, что не может принять благодарность, поскольку не желал моему брату ничего хорошего. Мне осталось поблагодарить его за честность, порядком меня восхитившую и, на мой вкус, достойную подражания. Я всегда старалась держать дурные мысли при себе и не жаловалась на то, что наша нищета для меня порядком унизительна, а беды нашей семьи вызваны характерами ее мужчин, и я в итоге смертельно устала поддерживать их во всём. Мне хотелось покоя и защищенности, а приходилось думать о том, как, будучи женщиной, со своего места ободрять и защищать. Я безгранично люблю мою семью, но постепенно это стало мне в тягость, о чем я молчала. Впрочем, я забегаю вперёд, проблемой это стало гораздо позже.
После того, как мы смогли выплатить таллаж и оставить себе дом (хорошо еще, налоги простили до времени), больших проблем, меня касавшихся напрямую, было две. Первая - замужество. Мне шел семнадцатый год, и мысль о том, чтобы покинуть дом, не внушала мне того отвращения, что в пятнадцать. Да только Ноттингем был скуден на женихов, по мнению отца, хоть как-то достойных моей руки. И у каждого был некий изъян. Де Клеры были... де Клерами (впрочем, скоро они оказались не свободны, чему я была счастлива). Гай Гисборн - весьма недавний рыцарь. Сэр Джеральд - норманн, и это отцу мнилось большим препятствием, чем его возраст. Я не знала, впрочем, ни одного и подозревала, что мне в тех домах будут не слишком рады. И понять, кто будет менее не рад, не представлялось возможности. А еще я с детства была помолвлена с сыном друга моего отца, чьи земли отдали сэру Гаю. Я не знала, жив ли тот человек, а когда оказалось, что жив, не обрадовалась. Это был шут Клем, непредсказуемого нрава которого я, что уж там, боялась и до того. Отец пообещал ради меня нарушить это слово - тем более что тогда этот мальчик никак не был мне ровней. Но поговорить с ним я тогда побоялась, да и вторая проблема не давала думать ни о чем другом.
Вторая проблема - отец с Ричардом де Клэром должны были везти таллаж в Лондон, и хорошо бы им не убить друг друга по дороге. Я рассудила, что если они точно будут знать, как и когда будут... прояснять свои вопросы друг к другу, будет лучше. И рассказала отцу о том, как сэр де Клер публично надо мной смеялся, зная, что у этого будут последствия. Был вызов, и отец не был рад ему и, кажется, чуть ли не единственный раз отчитал меня, поскольку время было неподходящим. Я изложила свои мысли и считала, что права, пока не оказалось так, что отец с таллажем уехал, да не вернулся. Он упоминал, что возвращение из Палестины было сложным, и вполне возможно серьезное обвинение. Впрочем, что обвинят его в предательстве, повлекшем за собой плен короля, я и думать не могла. А отца заключили в Тауэр, и де Клер свидетельствовал против него, и что он говорил, мне было неизвестно. До поры.
Он имел то ли наглость, то ли огромное мужество прийти к нашему дому, где его ненавидели, и просить меня об услуге. Леди Джейн Бартлетт, его невеста, не могла оставаться при замужней леди Элинор де Клер - главным образом потому что таким образом жила бы в доме своего жениха до свадьбы, что недопустимо. Прежде чем принять решение, я потребовала от него разговор, и братья мне достаточно доверяют, чтобы позволить переговорить с ним без лишних ушей - раз де Клер почему-то считал меня хорошим человеком и был просителем, нужно было извлечь из этой ситуации все, что я могла. Я потребовала от него рассказать, что он говорил против моего отца. Если вкратце, сэр Ли слишком хвастал благоволением и близостью короля, и потому его все и заподозрили. Я же уверилась в обратном. Никто из семьи Ли не может предать того, кого назвал другом, будь то король или йомен-аутло. А значит, Ричард де Клер предал отца заточению в Тауэр, предал всех нищете, предал короля и вместе с ним - Господа. Я снова восхитилась его цельностью и последовательностью, испытала ненависть к этой черной душе, а еще впервые в жизни испытала всепоглощающее презрение. Я, конечно, пообещала взять леди Джейн под свою опеку: главным образом потому что она была обрученной невестой Ричарда де Клера, а значит, отличной заложницей. Он спросил меня, хочу ли я что-то еще. Я ответила, да, но это невыполнимо. Он предложил делать, что хочу, а я честно сказала, мол, вот еще, руки марать, и ушла к ждущим меня братьям, чтобы рассказать о беседе и попросить подтвердить мое слово и позволить леди Джейн остаться. Ричард де Клер догнал меня и спросил, слышал ли то, что он слышал. Я ответила, да. А он сказал, он мой должник, и ушел. Через полчаса он был убит в поединке пешим рыцарем, сэром Брандом Блэкмуром. Леди Джейн осталась на моем попечении.
Тем временем, отец вернулся из Лондона - за него поручился шериф. Его ждал суд, и единственной его надеждой было, что проведет его король. При неблагоприятном исходе нас ждала бы судьба семьи предателя короны. Единственной моей надеждой было Господне милосердие и доброта, которая до тех пор обращала действия наших врагов нам на благо.
А в городе искали аутло странными путями - например, взяв в заложники старосту Роттермура. Это, впрочем, помогло разве что только моему твердому решению просить отца не выдавать меня за сэра Гая, который этим решением нажил себе достаточно врагов, чтобы надолго не задержаться на этой грешной земле, что сказано было в шутку, когда его второй раз ранили, уже в городе. Преступника схватили, сэра Гая выходили - неожиданно, в нашем доме, а я получила возможность оценить, насколько весомо моё слово, за которым стоит слово Ричарда Ли.
Леди Джейн в своем горе в суматохе после ранения сэра Гая нашла где-то короткий меч и напала на сэра Блэкмура. Тот блокировал ее движение одной рукой, а там уже ее и схватили и отвели к шерифу. Сэр Джеральд не обрадовался перспективе еще одного суда и потребовал опекуна, который мог бы дать слово, что леди Джейн не уйдет из города и не попытается кого-нибудь еще убить. Я сказала, что леди была оставлена на моё попечение, и я готова дать слово, которое, думаю, сэр Ли подтвердит. Отец на суде подтвердил, конечно, и разрешил говорить на суде, но я отчетливо поняла в тот момент, что четкое разделение между домом и миром, между Эштон и леди Ли, дало трещину. Мое большое счастье, что у меня достаточно свободы и доверия со стороны отца и братьев, хотя я и подобралась уже к краю. А отец сказал еще до отъезда, сэр Джеральд, в общем, не против был забрать меня в свой дом - правда, потом выходило, что если отца сочтут виновным, шерифу, за него поручившемуся, висеть рядом с ним. И "не против" - это вроде как "не совсем уж окажутся не рады навязанной девице с богатой историей семейной чести", да?
Судьба моей семьи была неведома, а тем временем, случился суд над леди Сарой Джейн Бартлет. Я пообещала ей всю возможную помощь и посоветовала, если уж ей дорога в монастырь, не возвращаться в ближний, а отправиться в другое место, которое не напоминало бы ей о недавних событиях и где можно было бы начать что-то новое. На суде все произошло наилучшим образом - сэр Бранд отказался от претензий, поскольку леди явно была вне себя от горя, а в наказание ей следовало все рассказать отцу Мартину, чтобы тот решил, какое покаяние на нее наложить, что, впрочем, было сделано еще до суда. Леди Джейн рассказала, что приняла мой совет, и наш священник отправил рекомендательное письмо в дальний монастырь. Я искренне обрадовалась за то, что все складывается. Как бы ни была печальна разлука, так будет лучше. Леди Джейн пережила слишком многое и заслуживает покоя, да и письма существуют на белом свете.
Тем временем, должна была состояться казнь псевдолесничего, напавшего на сэра Гая. Я оказалась должной Дженни-пряхе, когда еще не знала цены своим словам, и теперь она попросила меня, чтобы кто-то из моих братьев выстрелил в того мальчишку. Эдвин - второй стрелок прошлогоднего турнира, и был бы он рад помочь мне, да его вздернули бы рядом с тем аутло. С ядом тоже не вышло (я дошла в поисках даже до непредсказуемой и потому страшной Аделаиды), и выполнить свое слово не представлялось возможным. Я не могла ни помочь, ни закрыть глаза и уйти, и ждала казни. Она, впрочем, не свершилась. Сперва Уилл, владелец жуткой мандолины, убил бедного сэра Гая, да и сам полёг тут же от руки Джимми, а потом пришедший на площадь черный рыцарь обнажил лицо и щит и оказался королём. Он забрал себе обвинённого и вскоре отправился в ратушу вершить свой суд и выслушивать просьбы. Его величество был невероятно милостив. Он забрал аутло всем составом к себе, восстановил в правах и посвятил в рыцари Клемента Кинрика, разрешил всем желающим пожениться сделать это, принял копченого угря девятимесячной выдержки и сделал все, кроме как огласил решение по делу моего отца, волновавшему меня, понятное дело, больше всего.
Но и этому пришел свой час. Король не усомнился в верности своего преданного слуги, пожурил его и приказал никогда при нем не пить вина, после чего, впрочем, велел выпить кубок горячего вина со специями. Делом чести для меня оказалось ему помочь в том, чтобы не нарушить ни одного из повелений сюзерена. Но потом пришел сэр Клемент, которому требовался отчего-то поединок с моим отцом. Сэр Ричард Ли был согласен, а также поднял вопрос моей с Клемом помолвки - что, если найдется другой. Тот сказал, что готов ждать, пока девица не захочет за него замуж. Король сказал, что кто бы ни нашелся, мнение девицы он спросит. А я так устала, что не услышала все эти слова ни сердцем, ни разумом, и решила, что жизнь моя кончена.
Я ушла и расплакалась впервые за полтора, что ли, года. Мою семью миновала и эта беда, но видит Господь, я устала переживать наши беды в самом их сердце и быть лучше и сильнее, чем я есть, ради отца и братьев. Я люблю их беззаветно, но очень быстро сгорю, продолжайся всё так. И складно обо всем я могу сказать сейчас, обдумав все, а тогда я просто чувствовала, что мне нужно отступить на шаг от этой огромной любви и гордости. Не было важно, как: выйти замуж, отправиться в монастырь, выпросить у отца возможность попасть в Лондон, что угодно. Я сбивчиво сказала все это отцу, а он объяснил, что даст мне то, чего я хочу, но мне нужно понять, что именно. Моя свобода обернулась и моей ответственностью, и я в тот момент не смогла совладать с собой и спокойно признаться хотя бы себе, чего я хочу и чего не хочу.
Я сказала отцу, что даже шуту я не нужна, и я верила в тот момент в эти слова. Но правда в том, что несчастный Клем, рыдавший у меня на руках, потому что не успел убить Гисборна сам, не был нужен мне. Если бы я осталась с ним, то смогла бы стать его опорой, но опора была нужна мне. Мне все еще были нужны спокойствие, достаток, возможность говорить и ровное уважение, которое, на мой взгляд, важнее воспетой в романах любви. Трагичнее истории Тристана и Изольды Златокудрой для меня история Изольды Белорукой, вверившей себя человеку, сжигаемому страстью, и любившей и поддерживавшей его, что сожгло ее честь. А страсть к мести, мне кажется, более разрушительна, чем страсть к женщине. И я не захотела соревноваться с ней, не зная точно, что получу взамен. Я не знала, как сказать это, и предпочла поверить в то, что сама не нужна. Боюсь, эта низость - мой вклад в то, что Клема на следующий день не стало, и я не знаю, как искупить свою вину за то, что испугалась, солгала, выбрала другого.
Я не знала сэра Джеральда, но слышала о нем только хорошее (особенно от Бранда), а потом и сама присматривалась к его словам и поступкам. И я почувствовала, что да, все может быть хорошо, пусть и не вполне понятно, чем в этом союзе я буду хороша и полезна я. А для меня это было важно, он мне действительно понравился. Но - не против, да? И я попросила отца всё устроить, что он и сделал, а король одобрил. Было крайне неловко, но мы с сэром Джеральдом вскоре поговорили, и я объяснила, как могла, зачем мне это все и что я ни в коем случае не хочу быть обузой. Он сказал, что довольно смутно представляет себе, как оно должно быть устроено, и выразил желание разбираться вместе, а потом попросил прощения, поскольку нужно было разобраться с оставшимися делами, и пообещал вернуться ну хотя бы на свадьбу. Я заверила его в полном уважении к делам и поблагодарила за добрые намерения. И кажется, это начало прекрасной дружбы. Стать сэру Джеральду второй дочерью, как он в какой-то момент сказал, наверное, было бы легче всего, но у меня есть собственный отец, и отец Мартин - куда мне третьего?
А если отставить плохие шутки и закончить это письмо никому и в никуда, как подобает... Господь справедлив, и да будут живые в руках Его, а мертвые - милосердно судимы согласно их деяниям, и что бы ни случилось, пусть и далее мне будет нечего сказать, кроме как восславить его от всей души.
На поименные благодарности меня уже не хватает, но!
Огромное спасибо мастерам за игру, семье за любовь, друзьям за смех, врагам за бесценный жизненный опыт, городу - за то, что он был.
Ваша Эш.