"Книга Иова", эссе, часть 1
Загадочность и необычность «Книги Иова» сказалась как на самом формате, так и на действии мифодрамы. Впервые за первый семестр курса сюжет был проигран дважды от начала и до конца, и при этом не ради исправления ошибок, а в силу многогранности самого мифа и потребности пройти вглубь сюжета, посмотреть «следующий», не проявившийся в первый день мифодрамы «слой».
Что касается особенностей и даже странностей действа: так же впервые обнаружила себя размытость и взаимоперетекаемость ролей, которая тем не менее не ощущалась как нечто неправильное, указывающее на неверный ход мифодрамы, а органично раскрывала одну из сторон мифологемы - общую связь и взаимозависимость всех частей психики, вовлечённых в процесс (это же свойство обнаруживают и архетипы, согласно Юнгу). Яркие телесные переживания большинства участников группы можно считать подтверждением идеи Юнга о том, что «в комплексах всегда есть физический компонент» (цит. по Мак-Нили «Прикосновение»)
Обратила на себя внимание скорость и одновременно вязкость проигрывания - что, вероятно, является прямым указание на то, как опасно для Эго протекает невротическая захваченность. И, конечно, одной из самых ярких странностей явилось недоверие процессу (как групповому, так и личному) и сомнение во всём, возникавшее циклично и постоянно, что вполне соответствует эпиграфу «Всегда нужно быть готовым всё начать сначала».
Мы начали всё сначала во второй день учебного модуля.
Итак, первая сцена, призванная показать «счастливого праведника Иова», со всем семейством разместившегося «перед троном» Иеговы и его советников (ангелов) продемонстрировала вовсе не счастье - и сам Иов, и его жена испытывают противоречивые чувства. Жене от чего-то страшно, между ней и Иовом нет душевной связи, дети Иова заброшены, и в воздухе витает ощущение неявного, но пугающего обмана. Раздаются реплики о том, что «мы всё делаем неправильно, и из-за этого что-то случится (мы будем наказаны)». Ожидаемые по описанию в тексте мифа радость и благоденствие оказываются ложными, показными; внешняя маска богатого, благополучного человека, у которого «есть всё» не наполнена внутренним содержанием - словно у Иова есть правильное намерение, но оно не находит правильного использования, воплощается «без души». Иов богобоязнен, но не боголюбив. В его отношении к близким (жене и детям) нет ни тепла, ни заботы, он чувствует странное «отупение», мешающее ему услышать что-то важное для себя, что в итоге приводит его к ощущению раздражённой усталости от всего происходящего.
Проявляется наличие «формы Иова» (Персоны) и отдельной фигуры «эмоциональности Иова», которая чувствует себя очевидно неуютно в общей картине, и когда благообразная Персона начинает довольно высокомерно хвастаться «социальными достижениями» Иова, это вызывает две яркие реакции: во-первых, всеобщее раздражение и боль среди воинства Иеговы, и, во-вторых, отсоединение и уход «эмоциональной части».
В ответ на это один из ангелов-помощников (Сатана) включается в действие, взывая к Иову словами о том, что он променял жизнь на ответственность, на что у Иова рождается фраза «А как же мои слёзы по ночам?» Эти слёзы Иов объясняет тем, что он давно уже не ведает ничего другого, кроме огромной ответственности, что делает ежедневно всё, на что только способен, но этого не достаточно, потому что нет ощущение радости, а есть непонимание, почему так, почему нет возможности «слышать бога»?
И хотя Иегова не хочет вмешиваться, взирая на мечущегося Иова со спокойствием и любовью (а также со стремлением сохранить «статус кво»), у Сатаны зреет желание выяснить, разобраться, что же такого есть «внутри» у Иова, что может составить саму его суть (которая на данный момент не видна, но представлена в ощущении «кажется, в нём что-то есть»). Таким образом, незримое переживание наличия чего-то ценного рождает стремление понять, что же это, а ночные «слёзы Иова» свидетельствуют о том, что только «во сне» (т. е. при достаточном ослаблении контроля со стороны Персоны и Эго) Иов обретает возможность «поговорить с богом», временно «ожить» и открыться для восприятия своей вытесненной духовной части.
На второй день мифодрамы к этой сцене добавляются новые краски, давая возможность увидеть, что же лежит на более глубоком уровне переживания. Интересны чувства и ощущения Иеговы - божественная фигура оказывается захваченной совсем не подобающими ей по статусу чувствами - виной и ощущением несоответствия занимаемой роли. К фигуре Иова добавляется новая часть, проявляющая его отношение к богу как к старому отцу-царю, к которому он, Иов-сын, испытывает одновременно и почтение, и недоверие (ведь «отец» выглядит не так, как ожидал Иов, он старый, он какой-то... «не такой»). «Эмоциональная часть» наконец раскрывает себя как фигура вытесненной «неправедности Иова», его жизненности, его страстей и стремлений, не прописанных в Торе, и следовательно, скрываемых от Персоны и от чужих глаз. И именно эта часть становится тем «незримо ценным», что привлекает внимание Сатаны, становится предметом приложения его усилий по «испытанию» Иова с целью проявить, сделать доступной (в первую очередь, самому Иову) эту часть его личности.
Показная праведность Иова теперь выглядит как ещё более яркий обман, обман с примесью неизбывной гордыни за себя самого - но причина не в злонамеренности, а в неосознанности Иова. «Небезопасный мир и перебор социальной нагрузки приводит Иова к выбору сценария просто строго жить по закону. Но эмоционально живая часть Иова при этом изгоняется в тень» (комментарий Марины Владимировны).
Вся картина в целом проявляет основной конфликт отцовского комплекса: не выдержав в какой-то момент огромной ответственности за всё, что имеет, устав от необходимости воспринимать и взаимодействовать с устрашающей непредсказуемостью внешнего мира, Иов (человек) решает «придумать» для себя бога, изобрести собственный закон - и таким образом «обмануть» «неправильного Отца», создавшего слишком сложный для понимания мир.
На связь между архетипом Духа и упомянутым комплексом прямо указывал Юнг: «Известный всем вид отцовского комплекса имеет, так сказать, «духовный» характер, т. е. от образа отца исходят высказывания, поступки, тенденции, побуждения мнения и т. д. - в отношении которых совершенно не возбраняется использовать атрибут «духовный». У мужчин позитивный комплекс отца приводит нередко к некоторой авторитарной набожности и к выраженной готовности подчиняться всем духовным устремлениям и ценностям. В сновидениях это фигура отца, от которой исходят решительные наставления, запреты, советы; невидимость источника часто подчёркивается тем, что он появляется лишь как авторитарный голос, который выносит окончательный приговор.» (цит. по «Бог и бессознательное»)
Продолжение следует.
Буду рад вашим комментариям (и вопросам, если таковые имеются).