Любовь в анамнезе или история о том, как мальчик рисовал настроение
Любовь в анамнезе или история о том, как мальчик рисовал «настроение»
Настроение было отвратительное. Мало того, что завал с выписками, и сегодня раньше семи я домой точно не уйду, так еще мне дежурство в субботу поставили. Нет, может кто-то и любит в выходные дежурить, но только не я. Ненавижу эти пустые коридоры, тишину в ординаторской, бурлящую жизнь за окнами больницы, обход, во время которого больные нехотя выключают свои маленькие телевизоры, не досмотрев программу «Смак» или «Пока все дома». Чувствую себя в этот момент преступницей, отобравшей у этих и без того несчастных людей, ощущение дома и уюта. Такое вот ходячее напоминание, где они и зачем. Я честно стараюсь обойти всех быстро, но это не всегда получается. И вот меня ждет субботнее дежурство: кошмар.
Почему-то все думают, что раз ты выбрал себе тернистый путь медика, и когда-то прочел на выпускном по бумажке «священную» клятву Гиппократа, то все! Теперь ты не !имеешь права жаловаться на плохую зарплату или трудности работы. Мне кажется, если человеку не чужды понятия морали и нравственности, которые очень лаконично и, в то же время, ёмко отражены в «10 заповедях», то ему не нужны никакие клятвы Гиппократа, чтобы добросовестно и честно выполнять свою работу.
Летят в тартарары все мои планы на поездку в Обнинск к Маринке. Я уже неприличное количество раз откладывала. А там: друзья, тепло и уютно, камин и баня, там меня ждут. Эх! «Вот так всегда - на самом интересном месте». Даааааа, такие меланхолические волнения в душе эскулапа в середине недели до добра не доводят. Сегодня же еще обход заведующего! Черт возьми… Опять этот «петух ощипанный» будет устраивать «концерт по вашим заявкам» и все растянется до часу дня. Совершенно не представляю, когда я все успею. Еще и новеньких трое. Так, кто там у нас: Митрошина - рак молочной железы, Гусева - аналогично, Теслер - легкое, Калитин - лимфома. Хм, 20 лет, студент. День явно не задался. Пойду-ка я познакомлюсь со всеми до обхода.
Так, а это кто там у 18-й палаты караулит меня? Маленькая пухленькая, с заплаканным лицом и виноватой улыбкой. Видимо, мама. Как там у Цоя: «Пожелай мне удачи в бою, пожелай мнеее»
«Здравствуйте…»
* * *
Черт возьми, совершенно не могу сосредоточиться, за три часа всего четыре выписки сделала, так я и к девяти не закончу. Совсем что-то не идет из головы этот Слава Калитин. Надо с Ермолаевой о нем поговорить, она умная тетка, может, что-то придумаем вместе.
«Светлана Алексеевна, а как вам показался этот мальчик Калитин, с лимфомой, из 18 палаты? И температура шпарит… Просидол добавила… Хм… Не нравится мне он. Гормоны придется назначать. Надо с мамой поговорить, а то он не совсем адекватен, по-моему, все время улыбается…»
Когда я зашла в палату, Слава лежал. Под головой несколько подушек, на согнутых коленях альбом. Правую руку он придерживал левой, чтоб не тряслась. Он рисовал. Скорее всего лимфома проросла плечевое сплетение, надо снимки посмотреть. Увидев меня, он вскочил, вернее попытался это сделать, но только с помощью подоспевшей мамы получилось сесть. Мы недолго побеседовали. Он волновался, и его рассказ получился очень сбивчивым и сумбурным. Понятно было одно - его уже около 4 месяцев мучает высокая температура, около месяца дикие боли в груди и плече и потерял он за все это время около 20 кг веса.
Снимки, которые у них были на руках подтвердили мою догадку относительно плечевого сплетения. Его очень расстраивало то, что трудно рисовать стало. И он с такой надеждой смотрел на меня, словно, я сейчас скажу ему: «Ерунда, Славочка, вот мы тебя полечим и ты снова будешь рисовать, как и прежде!»
Я сразу заторопилась на обход.
Обход, как всегда, походил на спектакль. Шеф был в ударе. Если бы он еще спел и !сплясал в палатах, то никто бы даже не удивился. Только одного не понимаю, зачем врачей-то при больных опускать? Нет слов… Но больные явно получили удовольствие от осмотра такого «внимательного и грамотного» доктора. Фу, эту самодовольную рожу видеть уже не могу. А потом: «Марья Сергеевна, пригласите-ка мне родственников того-то и того-то на предварительную беседу».
* * *
Не могу уже пить этот дурацкий растворимый кофе, но у нас в ординаторской, как всегда, ничего съестного, кроме каких-то сухариков. Ах да, все же худеют. Пойду-ка я уже домой, сил никаких. Бедный мой кот, наверное, в двери уже дырка от его обиды на меня. Зачем только заводила? «От одиночества», настаивала Маринка, притащив мне однажды маленькое лохматое чудо, жутко голодное и совершенно невоспитанное. Кто бы его теперь спасал от одиночества с такой хозяйкой. Личная жизнь замкнулась на коте и герани. Самые верные признаки старой девы. Так, что-то я не хочу об этом сегодня думать…
«Что рисуешь, Слава?» «Я рисую Настроение». «И какое оно у тебя?» «Чудесное»…
!Лежу и не хочу даже шевелиться, как овощ, в спальне, прямо в тапках и банном халате, в руках пульт от телевизора, просто переключаю каналы, не всматриваясь, давно в «ящике» ничего толкового не смотрела, фоном служит, без него как-то совсем тихо. Заметила уже давно, что после работы на восстановление мне нужно часа два тупого «ничегонеделанья». Смена деятельности, спорт или еще что-то в этом роде, в смысле, активное, не для меня. Диван. Телевизор. Я вообще терпеть не могу тишину. «Настроение чудесное». Неужели так бывает? Что-то не выходит у меня этот Слава из головы… Устала, видимо.
* * *
Разговор с мамой Славы привел меня в состояние анабиоза. Потом меня вызвал шеф, я сидела и слушала, что он вещает относительно моей «замершей» диссертации, и не слышала ни слова.
Я при самой первой нашей встрече подумала, что глаза у нее блестят от слез, а теперь я понимаю, что от нее исходит какой-то теплый свет, а слезы - это так, наживное, это пройдет…
«Славочка у меня один, понимаете? Я его в 37 лет родила, без мужа. Мне еще тогда говорили, что не выношу, тяжелая беременность была. А ведь выносила и родила! И 20 лет счастья позади… У меня еще мама есть и сестра - инвалид детства, но вы же понимаете, сын ест сын».
«Чем он болел в детстве?»
«У него была свинка в 3 годика, в декабре, прямо перед новым годом заболел. Он так переживал, что не сможет рассказать стишок на утреннике Деду Морозу. Тогда я истратила все наши «праздничные» деньги на то, чтобы пригласить Деда Мороза и Снегурочку домой. А в новогоднюю ночь мы легли спать, а праздничного стола не было. Никто и не расстроился даже. Такой хороший получился Новый год».
«Простите, а кроме свинки?»
«ОРВИ, краснуха, ветрянка. У него еще от ветрянки 2 рубчика остались - на носу и подбородке. Он ранки сильно расчесывал, так я его с собой укладывала и ручки держала всю ночь, чтоб он их не трогал».
«Антонина Геннадьевна, как и когда Слава заболел?»
«Это было в начале октября, кажется 3го числа. Температура резко подскочила до 39 градусов. И никак не снижалась. Я врача утром вызвала. Думали простуда, потом - воспаление легких. А когда 2 недели лечения сильными антибиотиками ничего не дали, его в больницу положили. Его бы и раньше положили, но он отказывался. Не хотел, говорил - там скучно, нет компьютера. Когда уже в больнице снимок сделали, и направили под наблюдение онколога…
И началась наша эпопея с районным онкодиспансером… Мы долго амбулаторно лечились. Даже помогало ненадолго - температура спадала на какое-то время. Но через 2 !месяца, в декабре, появились боли в груди. Вот так мы и попали к вам».
«Скажите, а до октября Слава не жаловался на плохое самочувствие? Когда в последний раз ему делали рентген грудной клетки или флюорографию, я имею в виду до болезни?»
«Так в июне и делали! Он же летом как раз в институт поступал, в Плехановскую академию, и проходил диспансеризацию. Никто ничего не находил. Он, знаете ли, все мечтал в институт поступить, после школы поступал в Академию художеств, но не прошел. Очень тогда горевал. А потом в армию забрали. Я не могла себе позволить, по деньгам, его от армии освободить. Да. Он и не хотел, чтоб я ему в этом помогла. Их тогда с другом, Сашей Архиповым, вместе призвали. Они росли вместе. Очень обрадовались, что в одну часть попали. Только вот вернулся Славик из армии совсем другим человеком, сломленным,
замкнутым, чужим каким-то. Ни с кем не хотел общаться, все в комнате своей сидел. Закроется и сидит в тишине. Я пыталась с ним поговорить - молчит и все тут. Пришлось мне буквально силой его к психотерапевту вести. Там ему назначили лекарства. И вот спустя какое-то время Слава стал постепенно приходить в себя. И смог мне, в итоге, все рассказать… Взрыв там у них случился. Помните, еще в новостях было про то, что в Забайкальском военном округе склады с оружием взорвались? Так вот, это как раз в их части случилось. После этого взрыва у них почти все начальство поувольняли. И дело очень быстро замяли. Говорили по телевизору тогда, что ничего страшного в этих складах-то и не было, ну, боеприпасы взорвались, и что никто не пострадал. А на самом деле - было. Ребята во время этого взрыва 2 «гриба» видели. Там были какие-то секретные хранилища, что ли.
А через какое-то время, незадолго до демобилизации, случилось еще одно событие. Слава рисует хорошо. Там этот его талант быстро приметили и стали использовать. То столовую разрисовать, то Дом Офицеров, то декорации для самодеятельности местной. Ему для этих целей даже каморку выделили, где у него холсты, краски, кисти, растворители хранились. Ему разрешалось там часть дня проводить, картины для начальства рисовать. И вот, как-то прибежал к нему в мастерскую Саша. А это было запрещено. Он с поста своего самовольно отлучился. Слава его спросил, что случилось, а он молчит, посижу у тебя немножко, говорит. Нельзя этого было делать, ведь и у Славы могли быть неприятности. Только не мог он Сашку прогнать. Трудно там ему было. С ребятами, что постарше и с офицерами. Так и отсиживался он у него несколько раз. А однажды, Слава картину рисовал очередную, Сашка снова прибежал. Посижу, говорит. Ну, Слава, рисовать продолжил, надо было уже сдавать готовую работу. Слышит за спиной что-то разбилось. Обернулся и видит, что Саша горит. Облил себя растворителем и поджег. Так и сгорел. Не спасли его.!На 3й день от ожогов умер. Видимо, после этого в сыне что-то надломилось, словно закрылась какая-то дверца.
Я - человек вероющий, но как-то, знаете, время было такое что ли, даже в голову не приходило сына причащать. Да ведь и не вспоминаешь Бога, когда хорошо все. А вот как беда вошла в нашу семью, я к батюшке пошла. Он сам предложил причастить Славу дома. Они долго с сыном беседовали, а потом было Причастие. После этого в нашей семье будто что-то переменилось. Мы перестали ежедневно плакать и мучиться вопросами «почему?» и «за что?», стали дружнее, что ли, радость появилась, как это ни странно в нашей ситуации. Вокруг тоже стало что-то происходить. Начали появляться в нашей жизни люди и предлагать помощь, о которых мы либо уже не помнили, либо вообще не знали. Нашлись вдруг родственники, с которыми давно была потеряна связь. Чудеса, да и только…
Марья Сергеевна, а можно просьбу?»
«Я вас слушаю».
«А возможно сделать так, чтобы батюшке разрешили освятить палаты в отделении? Может, это тоже кому-то поможет?»
О Боже! Просьба - так просьба. Мне то что, я, конечно, спрошу шефа, но мне совершенно ясно, что он откажет и еще ввернет что-нибудь эдакое: «Марья Сергеевна, а потом вы муллу и раввина пригласите? Чтобы охватить весь контингент больных?». И вообще, в голове не укладывается, что эта маленькая несчастная мама беспокоится о других пациентах в то время, когда ее сыну уже только чудо поможет… Эта треклятая лимфома !убьет его в ближайшие месяцы, в мучительные и невыносимые месяцы… Вообще я ненавижу сроки устанавливать, которыми меня всегда терзают как родственники, так и сами больные: сколько мне осталось или типа такого. Я не Бог и не знаю сколько. Просто сама себе в уме иногда прикидываю зачем-то. Глупо.
А она смотрит на меня с надеждой и кротко улыбается. И этот блеск в глазах.
«Я поговорю с заведующим, Антонина Геннадьевна, но ничего не могу обещать».
* * *
Суббота. Пустынные коридоры, из палат радостными голосами телеведущих сообщают, что «пока все дома» и звучит веселая легкомысленная музыка. Стою в коридоре перед палатой №18 и не решаюсь войти. А там внутри мальчик сидит на кровати и рисует «Настроение». Ненавижу дежурить в выходные.
* * *
Через 2 месяца в ординаторской раздался телефонный звонок: «Марья Сергеевна? Это говорит мама Славы Калитина. 18 марта Славочку похоронили. Спасибо. Я просто звоню, чтобы вам сообщить. Простите. До свидания».
Поднимаю глаза: на стене рисунок, в нижнем правом углу подпись корявым старательным почерком «Настроение» Слава Калитин, 12 января 2004 года. Смотрю на него и вижу 20-летнего юношу без густых черных волос (мама так и не принесла мне его фотографию до болезни, а так хотела, чтобы я увидела каким ее мальчик был до болезни), глубоко посаженные карие глаза, удивленные и сверкающие, капельки пота над верхней губой, румянец на бледной коже, губы - в растерянной улыбке и слегка подрагивают. Он рисует, придерживая непослушную правую руку левой, потому что ему больно, но он рисует, несмотря ни на что… Он рисует настроение, и оно у него самое чудесное на свете…
Обычно я не знаю о судьбе своих пациентов после выписки. Могу только догадываться. Но некоторые родственники почему-то звонят и сообщают нам о том, когда умер наш пациент. Мне не хотелось бы знать об этом.
Я хочу верить, что они живы. Что научились справляться с болью и другими проблемами. Что видят, как растут их дети или внуки. Что рисуют, пишут, творят, ездят, в конце концов, с семьей за город, смотрят дома по выходным веселые передачи, любят и любимы. А значит, живы…