Греческий (кафаревуса) был официальным языком чиновного сословия и Византии и Оттоманской Порты. Причём до сих пор не ясно, насколько верна реконструкция, и существовали эти две сущности последовательно или же в симбиозе (то есть являются описаниями одного и того же объекта с позиций разных сословий).
Когда я в детстве читал Апулея, у меня было стойкое ощещение, что он - явный современник Гриммельсгаузена. Очень трудно подделать стиль и характер стереотипов и архетипов эпохи. Весь строй текста, представлений, манера письма характерны для той эпохи. так что скорее всего Апулей жил именно в XVII веке, и его игривая манера вполне понятна для интеллигенции допотопной (т.е. богатой) эпохи. Понятно, что после потопа и последовавших за ним десятилетий деградации всё это воспринималось как очень далёкий золотой век, а такая манера письма была невозможна.
Стала возможной та манера, в которой писал Кантемир - унылая и декадентская. Потоп погубил не только цветущие города, но и характерное для античности превосходство торгового сословия и интеллигенции, что повлекло возвышение племенной военной аристократии и опускание старых элит. В Византии это означало возвышение черкесов, которых потом и стали звать турками, так что фанариоты, хотя и сохранили гражданскую власть, но стали зависеть от янычар, как нынешние главы администраций в РФ от чеченских смотрящих.
Деметриос Константин Кантемир был Господарь Молдавии, то есть генерал-губернатор и наместник провинции, но зависел от янычар. Его сын Антиох Дмитриевич был в числе первого поколения пытавшихся создать Русский литературный язык, наряду с Тредиаковским и Ломоносовым, но он следовал греческой манере и пытался навязать не только греческую грамматику, но и строй языка. Но славяне и угры, составлявшие население Российской Империи, имеют аспиративный тип произношения, то есть в словах есть ударные гласные, выделяемые приддыханием. В латыни и греческом совсем другой строй - там нет ударений, но есть зато выделение базовой гласной долготой, сохранившееся ныне разве что у эстонцев.
Кантемир пытался заставить туземцев произносить ударную гласную как греческую долготную. Поэтому его стихи сегодня нечитабельны, хотя в церковном служении до сих пор приходится употреблять эту манеру, поскольку музыкальный строй литургии приспособлен изначально для языка греческого, и потому силлабичен, а не аспиративен. Стих Кантемира выглядит нерусским, ибо его чтение в привычной ныне аспиративной манере выходит весьма кривым. Но попробуйте озвучить его в манере силлабической, читайте хотя бы наподобие церковного дьячка нараспев - и стих заиграет.
Правда, это уже отредактированный в прошлом веке Пушкинским домом вариант, оригинал мне сейчас взять неоткуда. Когда текст переводили со старой грамматики на новую, заодно подредактировали и лексически - убирали архаизмы, а заодно (думаю, бессознательно, на автоматизме) адаптировали к аспиративной манере произношения.
***
На одном из заседаний Академи де сиянс, посвящённом процессу создания языковой нормы, многие стали возражать, что русскому языку не нужна буква ё, которая в европейских языках не буква, а е-умляут. На что княгиня Дашкова, президент Акадедеми, возразила: - Но как же вы запишете без этой буквы такие слова, как онёр, энтрепринёр (полный список я не помню)? И букву ё оставили. Но никто не возразил княгине, что все приведённые ей слова - французские. И русские ныне прекрасно обходятся, произнося вместо онёр - гонор, вместо инженёр - инженер, вместо шёдёвр - шедевр и даже фамилию доктора Фрёйда переиначили на русский лад и обзывают его Фрейдом :)
А не возразили княгине по простой причине. Русского языка ещё не было (собственно, к его формированию только и приступила Академи де сиянс по высочайшему распоряжению), и заседание шло на французском.
***
Как-то Пушкин знакомил Вяземского и ещё нескольких друзей со своими переводами Шекспира. Пушкин английского не знал, а Вяземский только что вернулся из Англии и играл в лондонского дэнди. Он рассмеялся и стал читать Пушкину первый же попасшийся английский текст с правильным лондонским произношением. Пушкин сильно удивился тому, как нынешние англичане коверкают речь и высказал предположение, что они не могут понять Шекспира, ибо не знают, как его читать. Это очень рассмешило Вяземского, и он предложил Пушкину показать, как надо читать Шекспира.
Пушкин стал читать, и по мере чтения усмешка Вяземского исчезала. Пушкин не только произносил все буквы, но и делал это нараспев, на латинский манер. Не в чистой силлабике, каковая присуща классической латыни, но в средневековой, уже переходной к аспирации, но ещё сохранившей элементы силлабики. И с этим пушкинским произношением текст Шекспира вдруг заиграл красками сочного живого стиха. И Вяземский понял, что таков был староанглийский язык времён Шекспира. Не знавший английского Пушкин, опираясь лишь на свой опыт переводов с латыни и греческого, интуитивно осознал и воспроизвёл строй забытого языка, живых носителей которого уже не осталось.
***
Конечно, не все тексты Шекспира принадлежат одному человеку (даже если конкретный Шекспир и существовал), но многие из его текстов очевидно допотопные, ибо отображают реалии именно античной географии, в послепотопное время уже забытой. У него купцы причаливают к берегам Богемии, герцог Афинский живёт среди античных героев, а язык комедий содержит явные латинизмы, явно выдающие, что родным языком автора был один из диалектов лынгва латына вулгарэ. Да и реалии жизни Вероны автор знает не по-наслышке. С другой стороны, хроники написаны явно позже, уже в эпоху близкого к нынешнему произношения английского языка.
Впрочем, тут скорее всего вполне обычная история для такого рода дел. В ряде случаев "национальных гениев" создавали ради престижа, а иногда и коммерческой цели ради. Например, голландский художник Хан Антониус Ван Меегерен(1889-1947), будучи обвинён в том, что продавал нацистам национальное достояние (картины Вермеера и Франца Хальса) на суде не только признался, что все картины нарисовал сам, но даже и изготовил в порядке следственного эксперимента ещё пару Вермееров. Понятно, что если бы его не притащили в суд за сотрудничество с нацистами, так он бы и не признался. Так что любой владеющий логикой человек может сделать следующий шаг и прикинуть, сколько голландцев, пуссенов, рафаэлей, рокотовых и кандинских являются подделками.
Известна скандальная история, как некий одесский ювелир в 20-е годы в парижской эмииграции подробно описал, как изготавливал "золото скифов" и какая это таки была наваристая афёра. Показал. Но "золото скифов" из музеев после этого не исчезло. А уж когда старик Фаберже валил в Париж, ОГПУ отжало у него все клейма, и этими клеймами до сих пор клеймят продукцию фабрики "Русские самоцветы", удовлетворяя растущий спрос на яйца.
Но это всё примеры коммерческого использования раскрученных брэндов, а были и другие истории. Например, когда во второй половине XIX века сложилось патентное право, всякое появление нового изобретения вызывало тут же "открытие в архивах" других стран патентов, выданных ещё до появления патентного права. Тогда и появились "Национальные гении" - Лавуазьё у французов, Ньютон у англичан, Ломоносов у русских и Леонардо да Винчи у итальянцев. Ломоносов умудрился открыть атмосферу Венеры до появления прозрачного стекла (не говоря уже о телескопах), а чедесным образом обретённые дневники Леонардо содержали все технические решения на уровне представлений 90-х годов XIX века, не раньше и не позже...
То же самое случалось и с литературой. И если Шекспиру приписывали сочинения, явно современные Шиллеру, скорее из соображений коммерческих (раскрученный брэнд = успех постановки), то труды Пушкинского дома по приписыванию Пушкину, а затем и другим назначенным гениям текстов явно более позднего происхождения было уже государственным заказом, как и изготовление многолетней подшивки никогда не существовавшей в реальности петровской газеты "Санкт-Петербургские Ведомости" с выдающими эпоху шрифтами и явными приколами авторов.
Доходило до смешного. Отвечавший в Пушкинском доме за подготовку к столетию Пушкина текстов господин Барков, сочинивший, впрочем и сам, некоторое количество пушкинских текстов и любивший приколоться, стал и сам жертвою прикола, когда его сотрудники сочинили приписываемые Пушкину "исторические анекдоты" про Баркова. Но смех смехом, а изготовленная по всем правилам пушкинского "гусиного пера" рукопись попала на сторону и была признана аутентичной, после чего господин Барков отправился в XVIII век, получив там "предка", а сочинённая Барковым как пародийная подделка о Луке Мудищеве, отправивилась к предку на сто лет назад. Однако же, идентичность манеры с множеством приписываемых Пушкину текстов натолкнула последующих филологов на мысль, что автор текста всё же Пушкин, приписавший его Баркову из соображений цензурных.
Так что литературные мистификации стали к концу XIX века средством государственной языковой политики. Впрочем, раз уж зашла речь о литературных мистификациях, о них я напишу отдельно.