(no subject)
На Мини-прозе прекрасная тема.
Белкина Мать молодечик. Только мне писать некогда.
Так что я тут щас выложу в борхесовском духе типаконспект, может напишу когда-нибудь. Зверя Коалу (ну и Лялю наверное тоже) прошу сильно не смеяться, ну и всем любопытным велкам
Жил-был один преуспевающий красильщик, но речь пойдет не о нем. Был у красильщика старший сын, красавец и умница, которому отец со временем передал дело, но речь также пойдет не о нем. Был у красильщика чахлый и бледненький младший сын, и отец понимал, что работать по-человечьи этот парень не сможет, и изобрел выучить его в писцы. сказано - сделано, вьюнош грамотен, каллиграф и бойко читает по арабски. И прямо-таки хорош в чтении и разговорах, и память отменная. Отец понатужился и выучил парня еще и на богослова (что было долго и дорого, и в итоге папа умер). Братья похоронили отца, старший выделил младшему вполне убедительную долю и тоже свалил из нашей истории.
Тем временем оказалось, что всяческие цитаты из хадисов и Корана в исполнении нашего героя являются довольно-таки действенными оберегами и помогаторами, особенно если под их исполнение что-нибудь такое духновенное еще вслух читалось. Уже немолодого младшего сына отправили поучиться в соответствующую ханаку, он заделался ученым и достаточно популярным суфием. Сидел в своем доме, писал пожелания, люди приходили к нему, делали заказы, рассказывали другим, те тоже приходили - на бедненькую жизнь хватало.
Но между делом наш герой обнаружил, что люди регулярно приходят по-новой - бумажка стерлась, надпись попортилась, оберег не работает. Тогда он сходил к брату, попросил у него красителей по чуточке, купил штуку плотного шелка-сырца и стал делать надписи на шелке, а цветом расписывать в соответствии со значением пожелания. После долгих проб и ошибок качество и долговечность дивайсов возросли ощутимо, народ повалил с бОльшими деньгами, но и писать что-то за три копейки, когда совсем у людей подперло, наш герой не брезговал. С голоду не пропадаю, чо. Жены, две, конечно, ворчали, но. Семья не хуже людей, сколько-то там рабов в хозяйстве, муж тихий, ни с чем не пристает - принесли еды и ладно, детки растут. Вот и ладушки.
Однако оказалось, что таланта к благословениям у сыновей его нету. И у племянников нету. Ну то есть написанное написано, ткань окрашена, спецутюгом прокалено, а все равно украшение и не больше. Ну, он погоревал и забил. А тут оказалось, что у одной из семейных рабынь (старая, феерически уродливая баба, которую жены без страха отряжали к нему в мастерскую убираться), есть глазок. раз она где-то с аханьем и поклонами уговорила мастера посмотреть внимательнее на уголок уже раскрашенный - так и есть, в одном месте тушь потекла, чуть-чуть но текст уже стал читаться двояко.
так, постепенно, он ей доверил сначала краску разводить, потом цвета накладывать, - а она к том моменту уже отдельные текстовые узоры запомнила - тут он плюнул и уже по чесноку стал учить тетку арабскому, позволил Книгу читать (ну, не руками трогать, конечно, издалека страницу раскрытую). Производительность растет, жены пришли проверили - все чисто, никаких амуров. Ладно.
Приходят к нему люди очередной раз рыдая. Жил да был в одном городе заика. А у заики был друг, и вот получилось что друг этот заику оболгал, в суд подал - а ясно, что заика перед кади это зрелище неубедительное. Так мало того! Как заика узнал о предательстве, его ваще удар хватил. Чуть не помер, морду набок перекосило, мычит, руки трясутся. А ответить на поклеп может только сам (семья еще знает как что, да кто баб и детей спросит). Ну и короче помоги, суфи.
И срочно, само собой, суд едва не завтра.
Вот он сидит, голову чешет - про здоровье писать? про правосудие? про правосудие через здоровье, или про здоровье после правосудия??? про милость Божью? Без нее-то куда...
А тетка та ему - Да, батюшка господин, вот вам бумажечка с пером для набросочков, я вот уже на платок покамест синеньким с зелененьким узор положу, а пока поставила черное чернило, серебряное для очищения, да золотое - имя Судьи праведного писать, Он-то разберется, ячай!
Мужик думает - а точно, синенькое с зелененьким и на прозрачность праведного давим. Окай!
Рисует, здоровье в правосудие вписывает, а в правосудие совсем меленько здоровье, и все по арабски цитатами из сами понимаете откуда.
Пришли родня к заике на суд, набросили платочек на шею, он к судье вышел и кое-как выдавил - ПППППППеро! БББББББББББумагу!
Ну, судья видит - чел после инсульта, явно к устному изложению не готов, свистнули письменные принадлежности, тот на диво все внятненко, хоть и не каллиграфично, изложил, клеветник побрился, все в восторге.
Суфи говорит тетке - ты мне идею подсунула, не отпирайся. проси у меня теперь чего-нить.
Та просит - дай мне, батюшка хозяин, платочек некрашеный, да позволь его самой расписать.
Тот - нивапрос, бери.
Тетка три года ковыряется в свободное время над платком, суфи и не смотрит, ну своих дел хватает. наконец тетка платок выносит утюгом сушить, а утюг такой -большая полированная железа метеоритного (пипец дорогая) пластина, на нее кладут платок, сверху придавливают такой же пластиной и равномерно прогревают. Раскаленной солью сверху, солевым поддоном снизу. ну, и тетка открывает остывший-то утюг, картина запеклась, уже не переделать - мужик смотрит понять ниче не может - какие-то пятна разные, ну цвета чистые, хорошие но узора толком нет. исписано все, места нет чистого, но меееленеько-меленько, и все добрые пожелания, ну неописуемое количество. В одном только месте тоже меленько, трехволосковой кисточкой, про разлуку - ваще не пришей к чему написано, почти посередине - а так все пожелашки, пожелашки, пожелашки. где черным, где синим, где серебром, где золотом. Золота много пошло, эх.
Махнул он рукой (вот дура баба), отшагнул и присел. С платка лицо человечесое смотрит. женщина, с дитем, голова покрыта, по бокам узорчики всякие. Глазища - во! Тощая, некрасивая, грустная. На щеке как помарка - эта самая надпись про разлуку. Помотал головой, подошел. Нет лица. Отошел. есть лицо. Блджад, харам!
Ну чо с ней теперь делать?
Взял платок, пошел к учителю по магии. Тот развернул, ахнул, заплакал. Наш суфи - ты чо? - да, говорит, стыдно смотреть, хоть ниче и не понимаю. Наш отнес на шажок - тот глаза вытаращил - харам! Хотя нет, не харам. Может, чудо? Ты уверен, что твоя дура-баба сознательно лицо рисовала? Потому что силы в платке немеряно, и вся добрая, но как же?
А не говорит! а чо говорит-то? А говорит вот что: продай говорит, меня, хозяин ласковый, тому кто при виде платка моего засмеется и заплачет.
Старший суфи и отвечает - ну так ты так и сделай. Вот, я заплакал а смеяться что-то не хочется.
Понес наш герой платочек по людям. Торговцы развернут - смеются - что за чушь, как некрасиво! Суфи молчат, отворачиваются, глаза утирают. Дети смеются - сблизи корючки, сдали тетенька. Судьи хмурятся - сомнительная вещь, весьма. Мотался-мотался наш герой, из стрны в страну уже, в море Черном захватили кораблик с ним разбойники, стали грабить, вытащили платочек у него из-за пазухи, ахнули, посовещались, покрестились, отдали и не убили ни его ни корабельщиков, так, в лодку ссадили и воды-еды оставили. Был у епископа даже какого-то, тот только руками замахал - видано ли, икона вся в письменах сарацинских!
Наконец в городе Истанбуле, весь грязный-зачуханный, попался наш суфи на глаза янычарской страже. Велели осмотреть его, ну рядовые смотрят, башар важный (в слове не уверена) с коня смотрит. развернули перед ним плакто, он поперхнулся, засмеялся, а потом а! - погрустнел и слезу утер. Наш-то суфий обалдел - прости, господин говорит, но мастерица просила продать себя тому кто засмеется и заплачет.
Да на хрена мне - отвечает янычар, а сам седой ус теребит - твоя мастерица? Я ж просто вспомнил, как мальцом еще с родителями жил, стояла в красном углу икона, да я ее играя своротил, и вот в середине-то и покорябал, ох мне от матушки-то влетело! А заплакал, что не видал я ее с тех пор, да и в живых ее нет давно. А хороша хоть собой мастерица твоя, хаха?
да ну, отвечает суфи, люто нехороша. стара, седа, шрам поперек морды и глаз вытекший.
Как - шрам поперек лица? - тихо спрашивает башар и рукой показывает - да разве ж после таких ударов живут?...
Белкина Мать молодечик. Только мне писать некогда.
Так что я тут щас выложу в борхесовском духе типаконспект, может напишу когда-нибудь. Зверя Коалу (ну и Лялю наверное тоже) прошу сильно не смеяться, ну и всем любопытным велкам
Жил-был один преуспевающий красильщик, но речь пойдет не о нем. Был у красильщика старший сын, красавец и умница, которому отец со временем передал дело, но речь также пойдет не о нем. Был у красильщика чахлый и бледненький младший сын, и отец понимал, что работать по-человечьи этот парень не сможет, и изобрел выучить его в писцы. сказано - сделано, вьюнош грамотен, каллиграф и бойко читает по арабски. И прямо-таки хорош в чтении и разговорах, и память отменная. Отец понатужился и выучил парня еще и на богослова (что было долго и дорого, и в итоге папа умер). Братья похоронили отца, старший выделил младшему вполне убедительную долю и тоже свалил из нашей истории.
Тем временем оказалось, что всяческие цитаты из хадисов и Корана в исполнении нашего героя являются довольно-таки действенными оберегами и помогаторами, особенно если под их исполнение что-нибудь такое духновенное еще вслух читалось. Уже немолодого младшего сына отправили поучиться в соответствующую ханаку, он заделался ученым и достаточно популярным суфием. Сидел в своем доме, писал пожелания, люди приходили к нему, делали заказы, рассказывали другим, те тоже приходили - на бедненькую жизнь хватало.
Но между делом наш герой обнаружил, что люди регулярно приходят по-новой - бумажка стерлась, надпись попортилась, оберег не работает. Тогда он сходил к брату, попросил у него красителей по чуточке, купил штуку плотного шелка-сырца и стал делать надписи на шелке, а цветом расписывать в соответствии со значением пожелания. После долгих проб и ошибок качество и долговечность дивайсов возросли ощутимо, народ повалил с бОльшими деньгами, но и писать что-то за три копейки, когда совсем у людей подперло, наш герой не брезговал. С голоду не пропадаю, чо. Жены, две, конечно, ворчали, но. Семья не хуже людей, сколько-то там рабов в хозяйстве, муж тихий, ни с чем не пристает - принесли еды и ладно, детки растут. Вот и ладушки.
Однако оказалось, что таланта к благословениям у сыновей его нету. И у племянников нету. Ну то есть написанное написано, ткань окрашена, спецутюгом прокалено, а все равно украшение и не больше. Ну, он погоревал и забил. А тут оказалось, что у одной из семейных рабынь (старая, феерически уродливая баба, которую жены без страха отряжали к нему в мастерскую убираться), есть глазок. раз она где-то с аханьем и поклонами уговорила мастера посмотреть внимательнее на уголок уже раскрашенный - так и есть, в одном месте тушь потекла, чуть-чуть но текст уже стал читаться двояко.
так, постепенно, он ей доверил сначала краску разводить, потом цвета накладывать, - а она к том моменту уже отдельные текстовые узоры запомнила - тут он плюнул и уже по чесноку стал учить тетку арабскому, позволил Книгу читать (ну, не руками трогать, конечно, издалека страницу раскрытую). Производительность растет, жены пришли проверили - все чисто, никаких амуров. Ладно.
Приходят к нему люди очередной раз рыдая. Жил да был в одном городе заика. А у заики был друг, и вот получилось что друг этот заику оболгал, в суд подал - а ясно, что заика перед кади это зрелище неубедительное. Так мало того! Как заика узнал о предательстве, его ваще удар хватил. Чуть не помер, морду набок перекосило, мычит, руки трясутся. А ответить на поклеп может только сам (семья еще знает как что, да кто баб и детей спросит). Ну и короче помоги, суфи.
И срочно, само собой, суд едва не завтра.
Вот он сидит, голову чешет - про здоровье писать? про правосудие? про правосудие через здоровье, или про здоровье после правосудия??? про милость Божью? Без нее-то куда...
А тетка та ему - Да, батюшка господин, вот вам бумажечка с пером для набросочков, я вот уже на платок покамест синеньким с зелененьким узор положу, а пока поставила черное чернило, серебряное для очищения, да золотое - имя Судьи праведного писать, Он-то разберется, ячай!
Мужик думает - а точно, синенькое с зелененьким и на прозрачность праведного давим. Окай!
Рисует, здоровье в правосудие вписывает, а в правосудие совсем меленько здоровье, и все по арабски цитатами из сами понимаете откуда.
Пришли родня к заике на суд, набросили платочек на шею, он к судье вышел и кое-как выдавил - ПППППППеро! БББББББББББумагу!
Ну, судья видит - чел после инсульта, явно к устному изложению не готов, свистнули письменные принадлежности, тот на диво все внятненко, хоть и не каллиграфично, изложил, клеветник побрился, все в восторге.
Суфи говорит тетке - ты мне идею подсунула, не отпирайся. проси у меня теперь чего-нить.
Та просит - дай мне, батюшка хозяин, платочек некрашеный, да позволь его самой расписать.
Тот - нивапрос, бери.
Тетка три года ковыряется в свободное время над платком, суфи и не смотрит, ну своих дел хватает. наконец тетка платок выносит утюгом сушить, а утюг такой -большая полированная железа метеоритного (пипец дорогая) пластина, на нее кладут платок, сверху придавливают такой же пластиной и равномерно прогревают. Раскаленной солью сверху, солевым поддоном снизу. ну, и тетка открывает остывший-то утюг, картина запеклась, уже не переделать - мужик смотрит понять ниче не может - какие-то пятна разные, ну цвета чистые, хорошие но узора толком нет. исписано все, места нет чистого, но меееленеько-меленько, и все добрые пожелания, ну неописуемое количество. В одном только месте тоже меленько, трехволосковой кисточкой, про разлуку - ваще не пришей к чему написано, почти посередине - а так все пожелашки, пожелашки, пожелашки. где черным, где синим, где серебром, где золотом. Золота много пошло, эх.
Махнул он рукой (вот дура баба), отшагнул и присел. С платка лицо человечесое смотрит. женщина, с дитем, голова покрыта, по бокам узорчики всякие. Глазища - во! Тощая, некрасивая, грустная. На щеке как помарка - эта самая надпись про разлуку. Помотал головой, подошел. Нет лица. Отошел. есть лицо. Блджад, харам!
Ну чо с ней теперь делать?
Взял платок, пошел к учителю по магии. Тот развернул, ахнул, заплакал. Наш суфи - ты чо? - да, говорит, стыдно смотреть, хоть ниче и не понимаю. Наш отнес на шажок - тот глаза вытаращил - харам! Хотя нет, не харам. Может, чудо? Ты уверен, что твоя дура-баба сознательно лицо рисовала? Потому что силы в платке немеряно, и вся добрая, но как же?
А не говорит! а чо говорит-то? А говорит вот что: продай говорит, меня, хозяин ласковый, тому кто при виде платка моего засмеется и заплачет.
Старший суфи и отвечает - ну так ты так и сделай. Вот, я заплакал а смеяться что-то не хочется.
Понес наш герой платочек по людям. Торговцы развернут - смеются - что за чушь, как некрасиво! Суфи молчат, отворачиваются, глаза утирают. Дети смеются - сблизи корючки, сдали тетенька. Судьи хмурятся - сомнительная вещь, весьма. Мотался-мотался наш герой, из стрны в страну уже, в море Черном захватили кораблик с ним разбойники, стали грабить, вытащили платочек у него из-за пазухи, ахнули, посовещались, покрестились, отдали и не убили ни его ни корабельщиков, так, в лодку ссадили и воды-еды оставили. Был у епископа даже какого-то, тот только руками замахал - видано ли, икона вся в письменах сарацинских!
Наконец в городе Истанбуле, весь грязный-зачуханный, попался наш суфи на глаза янычарской страже. Велели осмотреть его, ну рядовые смотрят, башар важный (в слове не уверена) с коня смотрит. развернули перед ним плакто, он поперхнулся, засмеялся, а потом а! - погрустнел и слезу утер. Наш-то суфий обалдел - прости, господин говорит, но мастерица просила продать себя тому кто засмеется и заплачет.
Да на хрена мне - отвечает янычар, а сам седой ус теребит - твоя мастерица? Я ж просто вспомнил, как мальцом еще с родителями жил, стояла в красном углу икона, да я ее играя своротил, и вот в середине-то и покорябал, ох мне от матушки-то влетело! А заплакал, что не видал я ее с тех пор, да и в живых ее нет давно. А хороша хоть собой мастерица твоя, хаха?
да ну, отвечает суфи, люто нехороша. стара, седа, шрам поперек морды и глаз вытекший.
Как - шрам поперек лица? - тихо спрашивает башар и рукой показывает - да разве ж после таких ударов живут?...