Пимен с ноутбуком
Георгий КОВАЛЕВСКИЙ, "Санкт-Петербургские ведомости"
Последней премьерой сезона - оперой «Борис Годунов» в Мариинском театре стартовал XX, юбилейный, музыкальный фестиваль «Звезды белых ночей». Поставить шедевр Модеста Мусоргского, как уже знают наши читатели, было доверено английскому режиссеру Грэму Вику.
«Борис Годунов» в Мариинке - рекордсмен по количеству режиссерских версий за последние двадцать лет. Спектакль Грэма Вика четвертый по счету, и так же, как и в предыдущей постановке, за основу была взята первая редакция оперы (в семи картинах, без польского акта). Однако если десять лет назад режиссер Виктор Крамер совместно со сценографом Георгием Цыпиным поместили действие оперы в мир причудливой фантасмагории, то трактовка Вика стала, скорее, жестким политическим памфлетом. Действие драмы Мусоргского переносится в современность с практически документальным воспроизведением тревожной хроники, которой сейчас наводнены СМИ.
Первая картина пролога разворачивается в обветшавшем пространстве недавно рухнувшей империи, где советский герб со стены Дворца съездов просто скинули на пол. Завершающая картина оперы проходит в интерьерах современной Думы, где под сверкающим двуглавым орлом красуется неряшливая надпись граффити «Народ хочет перемен!» (художник-сценограф - Стюарт Нанн). Эти картины стали аркой, внутри которой расположен мир беспредельного насилия.
Вываливающийся в первой картине на авансцену народ (здесь и рабочие в зеленых безрукавках, и отставные десантники, и торговки, и проститутки, и студенты, и прогуливающийся с собачкой пенсионер) воспринимает суровые возгласы омоновца Микитича как данность, от которой никуда не денешься, разве что откупишься ненадолго.
В сцене коронации тряпичные грязные покровы спадают, обнажая сверкающий пятиярусный иконостас, от которого по заднику сцены отходит позолоченный театральный балкон, a la Большой театр после ремонта. И пропасть между властью и народом становится еще явственней.
Утопающая в роскоши верхушка живет по собственному регламенту, иногда делая широкие театральные жесты вроде разбрасывания пятитысячных купюр в сцене коронации или показного помилования Юродивого. Но по сути до людей ей нет дела.
Между властью и народом расположена прослойка силовых структур, которые подавляют любые попытки бунта. В этом плане одной из самых страшных сцен стала картина собора Василия Блаженного: ОМОН разгоняет демонстрацию, избивая особо непокорных. Оцепление стоит, а за ним дефилирует гламурная публика, и происходящее на сцене слишком уж явно напоминает кадры шествия «сильных мира сего» на открытии Большого театра. И, наконец, сильное впечатление производит отчаянная попытка народа с возгласами «Хлеба!» прорваться к власти и быть услышанным.
Православная церковь показана в этом спектакле либо как обслуживающая сфера, способная придать мероприятиям особую торжественность (после коронации Борис с сидящим на плечах сыном поднимается навстречу духовенству), либо как некая форма кликушества (крестный ход каликов, мужичков и женщин, идущих в дождевиках с рюкзачками). Отдельные честные представители, вроде диссидентствующего Пимена (Михаил Кит), который с помощью ноутбука ведет свой блог, - скорее исключение в среде общего лицемерия. Его воспитанник Григорий Отрепьев (Сергей Семишкур), зараженный вирусом безоглядного стремления к власти, бежит от старика, похитив у него компрометирующий ноутбук. Он попадает вначале в стрип-бар хозяйки корчмы - сутенерши (Ольга Савова), заигрывает с девицами легкого поведения и оттуда уже совершает отчаянный прыжок за границу.
Параллельно с «честным блогером» Пименом свою версию событий представляет съемочная группа телевидения. Оператор в жилете с единичкой на спине не стесняется направлять свою камеру на царя во время его прощания с сыном и последующей финальной агонии. Собственно, Борису и умереть то до конца не дают: по команде Шуйского (Евгений Акимов) на сцену выходит процессия старушек в черных платках, которые заваливают упавшего царя траурными венками. В финальном просветлении ему отказано, несмотря на звучащий в музыке волшебный мажорный аккорд.
Грэм Вик, талантливый режиссер, ухватил суть жестокого механизма, который на протяжении веков с разной интенсивностью действует в России. Но вместе с тем английский режиссер поддался на заложенную в тексте Пушкина - Мусоргского провокацию, сделав крен в сферу политики и почти отбросив область «идеального». Отблески утерянного света, который воплощен в гениальной музыке Мусоргского лейтмотивом царевича Димитрия, постановщиком почти никак не отмечен.
Но ведь драма Бориса - это не просто терзания добившегося трона политика, но и чувства человека, глубоко осознающего пропасть между миром насилия, торжествующего отчасти по его вине, и миром светлых идеалов, где есть любовь, сострадание и милосердие. И здесь нельзя не отметить исполнившего на премьере роль «преступного царя» Евгения Никитина, у которого каждая пропеваемая интонация и фраза были глубоко прочувствованы и прожиты, его актерская игра захватывала, не позволяя отвлечься ни на секунду.
Музыкальное воплощение оказалось выше постановочных эффектов, выше сиюминутных впечатлений и поверхностных ассоциаций, и солисты Мариинки взяли заложенный Мусоргским внутренний смысл на себя, поднявшись над «злободневной хроникой». «Прошедшее в настоящем», что столь настойчиво декларировал Мусоргский в своих письмах и музыкальных драмах, - это не просто перемена костюмов на современный фасон, но чувство универсальных законов человеческого общества, в котором никакие внешне благие поступки и слова не скроют в конечном итоге корыстных желаний и мотивов.
Оркестр в тот вечер был в руках Валерия Гергиева, который тонко и импульсивно разворачивал музыкальную нить, обнажая абсолютные красоты партитуры оперы Мусоргского, постигать которую будет еще не одно поколение.
ФОТО Наташи РАЗИНОЙ
http://www.spbvedomosti.ru/article.htm?id=10288859@SV_Articles
Последней премьерой сезона - оперой «Борис Годунов» в Мариинском театре стартовал XX, юбилейный, музыкальный фестиваль «Звезды белых ночей». Поставить шедевр Модеста Мусоргского, как уже знают наши читатели, было доверено английскому режиссеру Грэму Вику.
«Борис Годунов» в Мариинке - рекордсмен по количеству режиссерских версий за последние двадцать лет. Спектакль Грэма Вика четвертый по счету, и так же, как и в предыдущей постановке, за основу была взята первая редакция оперы (в семи картинах, без польского акта). Однако если десять лет назад режиссер Виктор Крамер совместно со сценографом Георгием Цыпиным поместили действие оперы в мир причудливой фантасмагории, то трактовка Вика стала, скорее, жестким политическим памфлетом. Действие драмы Мусоргского переносится в современность с практически документальным воспроизведением тревожной хроники, которой сейчас наводнены СМИ.
Первая картина пролога разворачивается в обветшавшем пространстве недавно рухнувшей империи, где советский герб со стены Дворца съездов просто скинули на пол. Завершающая картина оперы проходит в интерьерах современной Думы, где под сверкающим двуглавым орлом красуется неряшливая надпись граффити «Народ хочет перемен!» (художник-сценограф - Стюарт Нанн). Эти картины стали аркой, внутри которой расположен мир беспредельного насилия.
Вываливающийся в первой картине на авансцену народ (здесь и рабочие в зеленых безрукавках, и отставные десантники, и торговки, и проститутки, и студенты, и прогуливающийся с собачкой пенсионер) воспринимает суровые возгласы омоновца Микитича как данность, от которой никуда не денешься, разве что откупишься ненадолго.
В сцене коронации тряпичные грязные покровы спадают, обнажая сверкающий пятиярусный иконостас, от которого по заднику сцены отходит позолоченный театральный балкон, a la Большой театр после ремонта. И пропасть между властью и народом становится еще явственней.
Утопающая в роскоши верхушка живет по собственному регламенту, иногда делая широкие театральные жесты вроде разбрасывания пятитысячных купюр в сцене коронации или показного помилования Юродивого. Но по сути до людей ей нет дела.
Между властью и народом расположена прослойка силовых структур, которые подавляют любые попытки бунта. В этом плане одной из самых страшных сцен стала картина собора Василия Блаженного: ОМОН разгоняет демонстрацию, избивая особо непокорных. Оцепление стоит, а за ним дефилирует гламурная публика, и происходящее на сцене слишком уж явно напоминает кадры шествия «сильных мира сего» на открытии Большого театра. И, наконец, сильное впечатление производит отчаянная попытка народа с возгласами «Хлеба!» прорваться к власти и быть услышанным.
Православная церковь показана в этом спектакле либо как обслуживающая сфера, способная придать мероприятиям особую торжественность (после коронации Борис с сидящим на плечах сыном поднимается навстречу духовенству), либо как некая форма кликушества (крестный ход каликов, мужичков и женщин, идущих в дождевиках с рюкзачками). Отдельные честные представители, вроде диссидентствующего Пимена (Михаил Кит), который с помощью ноутбука ведет свой блог, - скорее исключение в среде общего лицемерия. Его воспитанник Григорий Отрепьев (Сергей Семишкур), зараженный вирусом безоглядного стремления к власти, бежит от старика, похитив у него компрометирующий ноутбук. Он попадает вначале в стрип-бар хозяйки корчмы - сутенерши (Ольга Савова), заигрывает с девицами легкого поведения и оттуда уже совершает отчаянный прыжок за границу.
Параллельно с «честным блогером» Пименом свою версию событий представляет съемочная группа телевидения. Оператор в жилете с единичкой на спине не стесняется направлять свою камеру на царя во время его прощания с сыном и последующей финальной агонии. Собственно, Борису и умереть то до конца не дают: по команде Шуйского (Евгений Акимов) на сцену выходит процессия старушек в черных платках, которые заваливают упавшего царя траурными венками. В финальном просветлении ему отказано, несмотря на звучащий в музыке волшебный мажорный аккорд.
Грэм Вик, талантливый режиссер, ухватил суть жестокого механизма, который на протяжении веков с разной интенсивностью действует в России. Но вместе с тем английский режиссер поддался на заложенную в тексте Пушкина - Мусоргского провокацию, сделав крен в сферу политики и почти отбросив область «идеального». Отблески утерянного света, который воплощен в гениальной музыке Мусоргского лейтмотивом царевича Димитрия, постановщиком почти никак не отмечен.
Но ведь драма Бориса - это не просто терзания добившегося трона политика, но и чувства человека, глубоко осознающего пропасть между миром насилия, торжествующего отчасти по его вине, и миром светлых идеалов, где есть любовь, сострадание и милосердие. И здесь нельзя не отметить исполнившего на премьере роль «преступного царя» Евгения Никитина, у которого каждая пропеваемая интонация и фраза были глубоко прочувствованы и прожиты, его актерская игра захватывала, не позволяя отвлечься ни на секунду.
Музыкальное воплощение оказалось выше постановочных эффектов, выше сиюминутных впечатлений и поверхностных ассоциаций, и солисты Мариинки взяли заложенный Мусоргским внутренний смысл на себя, поднявшись над «злободневной хроникой». «Прошедшее в настоящем», что столь настойчиво декларировал Мусоргский в своих письмах и музыкальных драмах, - это не просто перемена костюмов на современный фасон, но чувство универсальных законов человеческого общества, в котором никакие внешне благие поступки и слова не скроют в конечном итоге корыстных желаний и мотивов.
Оркестр в тот вечер был в руках Валерия Гергиева, который тонко и импульсивно разворачивал музыкальную нить, обнажая абсолютные красоты партитуры оперы Мусоргского, постигать которую будет еще не одно поколение.
ФОТО Наташи РАЗИНОЙ
http://www.spbvedomosti.ru/article.htm?id=10288859@SV_Articles