Баллада о пианисте

[shaulataciturna]

Когда его били фашисты
в концлагере
и ухмылялись:
«Попался...» -
он прятал одно -
свои руки костлявые,
только бы не по пальцам.
Потом его вызвал
к себе вертухай -
фашистик розовый,
чистый:
«Дадим инструмент...
для начальства сыграй...» -
а он процедил:
«Разучился...».
И он выступал с лопатой в руках
в изысканном обществе мусора,
но в пальцах его -
в десяти тайниках
пряталась музыка,
музыка.
И ночью,
когда прорезался сквозь мглу
лунный крамольный краешек,
углём
он грубо чертил на полу
клавиши,
клавиши,
клавиши.
В ком-то урчала гнилая фасоль,
кто-то вышёптывал имя зазнобы,
а от неструганых
«фа»
и «соль»
в пальцы
вонзались
занозы.
И он играл до рассвета,
как мог, -
срывался,
мучился,
пробовал,
хотя получить он
только и мог -
букет из колючей проволоки.
Было не страшно ему,
что убьют, -
в гибели нету позора,
было страшнее,
что слаб этюд,
особенно в части мажора,
И он, возвратившись,
не пил,
не рыдал,
Весь, как сплошное
оттуда,
он от холстины
продрогший рояль,
словно ребенка,
откутал.
И старец
со скрепками в бороде -
владыка консерватории,
прослушав, спросил озадаченно:
«Где
вы так хорошо подготовились?»
...Играй, пианист!
Отплывает барак -
ковчег твоей музыки Ноев,
но, криком крича,
проступает сквозь фрак
невидимый лагерный номер...

Евгений Евтушенко