Ника Батхен. Монеты под снегом
Перед вами подборка одного из самых живых и бесшабашных поэтов 21-го века(!) - Ники Батхен. В ней мне чудятся юннаморицевский драйв, булгаковская маскарадная инфернальность, пастернаковский хаос, что еще? да много всего совершенно замечательного. Лучше Слепухина я о Батхен все равно не напишу, так что читайте стихи.
___________________
Баллада о собачьих бегах
Ночь прячет все звезды в карманы пальто.
Сегодня не время садиться в авто
И мчаться в огни ресторана…
Они просыпаются рано -
Сто гончих, что ловят бродяг и бомжей,
Хозяев подъездов и серых мышей,
Съедают от молний до пальцев
Трамвайных худых опоздальцев.
И если промчится, сверкая, авто
По улице черной и вычурной, то
Хвостами в полете свистая,
По следу отправится стая.
Водитель, водитель, смотри в зеркала.
Ты видишь, ты видишь, как туча легла.
Собаки несутся волною,
Асфальт орошая слюною.
Пустые проспекты, сухие огни.
Кто выглянет в окна, господь сохрани?
В квартирах лежат человеки,
Зажмурив трусливые веки.
Водитель, водитель, кидайся с моста!
Летучая смерть весела и проста.
Уж лучше объятия льдины,
Чем пасть петербургской скотины.
Колеса скрипят в семиснежной пыли.
Скорее, скорее, мосты развели.
А в воздухе копоть и псина,
И плачущий запах бензина.
Прощай же, обитель дворцов и лачуг,
Газует водитель и с воплем «лечу»
Пчелой неуклюже свинцовой
Парит в небесах за Дворцовой.
Прощай же, мы встретимся в Летнем саду!
А злые собаки на мутном на льду
Скулят в безответную крышу
И лапы холодные лижут.
Прощайте и вы, укрощенье очей,
До новых дурных високосных ночей
В тени продуктовых палаток,
Где выпил по сто и порядок.
Мои амулеты, мои покрова,
Входные билеты на лето - Москва.
И в книжном прокуренном прахе
Лежат петербургские страхи.
Игрой поцелуев, пиров и ключей
Гремят фейерверки столичных ночей.
…Мы спим только днем, не желая
Впотьмах просыпаться от лая…
Точка ноль
В пробуждении во сне ли
Мне приданое дано -
Гимназической шинели
Позапрошлое сукно.
Бормотание шарманки,
Запах ладана и слез.
Гробовщик наладил санки
И меня из дома свез.
Шубы мокрые висели,
У ворот дремали львы,
Черный с белым рядом сели
У кудрявой головы.
В небеса церковным хором
Проводили, но опять
Я вернулся с первым скорым
На платформе постоять.
Постоять, повеселиться
В окружении людей.
Так фарфоровые лица
Примеряет лицедей.
Так меняет очертанья
Быстротечная вода.
Расстоянье до свиданья
Не тогда и не туда.
Путь - пустыня. В самом деле -
Где колодец, где бадья…
Плачет мальчик в колыбели.
Может это буду я?
Баллада Эллады
Одиссей в Одессе провел неделю -
Семь кругов платанов, притонов, трюмов.
Рыбаки и шлюхи, дивясь, глядели
Как он ел руками, не пил из рюмок,
Золотой катал по столу угрюмо,
На цветастых женщин свистел с прищура,
И любая Розочка или Фрума
Понимала враз, что халда и дура.
Рыбаки хотели затеять бучу,
Но Язон Везунчик сказал ребятам:
«Он бросает ножик, как буря - тучу.
В этой драке лучше остаться рядом».
Одиссей допил свой кагор и вышел.
Мостовая кладка скребла мозоли.
Вслед за ним тянулся до самой крыши
Резкий запах весел, овец и соли.
…Не по-детски Одесса мутила воду.
Он базарил с псами вокруг Привоза,
Обошел сто лавок шитья «под моду»
И казались рыжи любые косы,
Остальное - серое, неживое.
Как твердил напев скрипача Арона:
«Уходить грешно, возвращаться - вдвое».
По пути из Трои - ни пня ни трона.
Одиссей дремал на клопастых нарах,
Покупал на ужин печенку с хреном,
Заводил друзей на блатных бульварах,
Отдыхал и лень отдавала тленом.
...«Пенелопа Малкес, белье и пряжа».
Завитушки слов, а внутри витрины
Покрывало: море, кусочек пляжа,
Козопас и пес, за спиной руины,
А по краю ткани волнами Понта
Синий шелк на белом ведет узорик.
И хозяйка, лоб промокнув от пота,
Улыбнулась - возраст. Уже за сорок.
У прилавка тяжко, а как иначе?
Сын-студент. В столице. На пятом курсе.
Хорошо б купить уголок для дачи:
Молоко, крыжовник, коза и гуси.
...До утра рыдала на вдовьей койке,
Осыпались слезы с увядшей кожи.
Кабы волос рыжий да говор - койне,
Как бы были с мужем они похожи!
Будто мало греков маслиновзорых
Проходило мимо закрытых окон...
Одиссей очнулся на куче сора
Лишь луна блестела циклопьим оком,
Да хрустели стыдно кусты сирени,
Да шумели волны о дальних странах...
Сорок зим домой, разгоняя тени,
Провожая в отпуск друзей незваных,
Памяти пути, покорясь, как птица,
Кочевые тропы по небу торя,
Чтоб однажды выпало возвратиться
В россыпь островов у родного моря.
Асфодель асфальта, усталость, стылость,
Узкоплечий гонор оконных впадин,
И вода на сохлых ресницах - милость
Дождевых невидимых виноградин.
И глядишь, как чайка, с пролета в реку,
Понимая ясно - не примут волны.
И зачем такая Итака греку?
Как ты был никто, так и прибыл вольный.
Чужаки обжили живьем жилище,
У былой любви телеса старухи.
Про погост Улисса расскажет нищий,
Молодым вином освежая слухи.
Рыжина проступит в белесых прядях -
Город, как жена, не простил измены.
Остается плюнуть и плыть, не глядя,
За края обкатанной Ойкумены.
…Завтра день светлее и небо выше,
Завтра корка хлеба прочней и горче.
Обходя сюжеты гомерьей вирши,
Парус над волной направляет кормчий.
И не знаю - будет ему удача,
Или сгинет в черных очах пучины.
Поперек судьбы и никак иначе
Выбирают имя и путь мужчины.
Авемария
«…Во-первых они были вместе, второе
И важное было, что их было трое…»
И. Бродский
Родила легко, у холма, на глазах луны.
Муж помог и принял, даром, что не пастух.
Улеглась на сене, подобно скотам земным
И кормила. Клевала носом под хруст и стук.
До заката мужчины строили шалаши,
Распевали гортанно во славу исхода из.
Ей казался младенец, припрятанный в камыши
И за ради плача оставленный парадиз
Понимаешь, Боже, рай - он когда болит,
А потом проходит и делается легко.
Ели сено волы и мулы. Ручьем текли,
Уходили в землю крови и молоко.
...Пахло теплой глиной. Ласкал чело
Лоскуток хамсина. Была среда.
Все огни закончились, но звезда
В облаках над крышей вилась пчелой…
Постучались трое, что за ночь прошли песок,
Отворили дверцу, благо, не заперта.
Увидали сына и женщину и сосок,
Что улиткой сонной выскользнул изо рта.
Опоздать к Рождеству
Чем потешиться, ночь? Расписным куличом
В белоснежной январской глазури.
По пустым переулкам бродить ни о чем,
Наблюдать, как шановный мазурик
Потащил виртуозно пустой кошелек
У пьянчуги, счастливого в доску,
Как законченный год вышел тенью и лег
У столба по фонарному воску.
Этот свет, что любого состарит на век,
Одиночество первой морщины.
Потаенную грусть увядающих век
По достоинству ценят мужчины.
Электричество. Связь. Необъятный поток.
Мыслеформы двоичной системы.
Мандарины попарно ложатся в лоток,
Ночь молчит. Двери прячутся в стены.
Не укрыться в подъезде от взглядов витрин,
Не спастись от свистка постового.
Перекрыты все трассы, ведущие в Рим, -
Вдруг да выпустят бога - живого.
За душой ни души. Мостовые Москвы
Кроет ветер безбожно и люто.
...По Арбату устало плетутся волхвы
И в снегу утопают верблюды.
Пасторалька
Элизабет Бахман стирала кальсоны
В сиреневой речке по имени О,
Ворочалась речка сварливо и сонно,
Мычала овечка, а так ничего.
Шел важный сеньор по окраине луга,
Шел важный сеньор на кого-то войной.
- Элизабет Бахман, полюбим друг друга!
Элизабет Бахман, поедем со мной!
Она отвечала, зардевшись, как роза,
От выпуклой попы до самых ушей:
- Кто в милые грядки подсыплет навоза?
Кто будет лелеять овечку и вшей?
Проехал солдат на брюхатой кобыле,
Под солнцем сверкает доспех вороной.
- Элизабет Бахман, где раньше мы были?
Элизабет Бахман, поедем со мной.
Она отвечала: - Ах, жалко мне что ли -
Не век же девицей торчать на лугу!
Тебя бы, красавчик, я съела без соли,
Но порох и пули терпеть не могу.
Подкрался цыган, ущипнул ее сзади
И бросился в ноги с усмешкой шальной:
- Ты будешь ходить в семицветном наряде,
Элизабет Бахман, поедем со мной!
Гордячка ему отвечать не хотела.
Вспылил кавалер, закусив удила.
Бачок для белья на цыгана надела,
Вальком для белья с луга вон прогнала.
Элизабет Бахман - ни кожи ни рожи,
Но все же выходит на дождик и зной
К реке одиноко - вдруг скажет прохожий:
- Элизабет Бахман, поедем со мной!
Баллада о будет
А зима будет долгой, приятель.
Посреди белокаменных льдин
И бетонных боков предприятий
Ты уснешь совершенно один.
Будет тачка по стекла в сугробе
И собака по сердце в снегу.
Леди Норд холода поторопит
И умчится, смеясь на бегу,
По волнам зарассветного смога
На далекий немыслимый юг.
Ходатаи бульваров не смогут
Спрятать снег от ботинок и брюк.
Будет белое таять на шубах,
Обшлагах, отворотах, полях.
Будут стекла седыми от шума.
Будут куры в рогожных кулях.
Письма с юга доставит на запад
Вестовой в серой шапке с гербом.
Будет свечный и пряничный запах
И весна в узелке голубом
Под подушкой дитя. Но вначале
Разорвав на груди айлавью,
Пробивая засовы плечами,
Ты войдешь на собрание вьюг,
Разглядишь сквозь оконную призму
Их сухие слепые тела
И поймешь, что отныне и присно
На земле не осталось тепла.
Вот тогда без идей и петиций
На ступенях от Эр в январе
Мы сгорим, как почетные птицы,
Словно газ в голубом фонаре.
Будет шарик качаться от ветра.
Будет мальчик бежать за лисой.
И опять не заметив ответа,
Кто-ни-будь повернет колесо.
* * *
А. Жестову
Вот один и одна - не един ли хрен,
Если в сумме два сапога,
Если грех - то плен, если влет - то лень,
Вышел в поле - и там пурга.
В городах дают по звезде на лоб,
Хорошо не фонарь под глаз.
Краше - только в гроб. Каждый пятый - жлоб,
Каждый сотый горит на раз.
Был один, как гвоздь, да у двери гость.
Скинул крест - хоть штаны надень!
Из постели в пост, по пути погост,
А в руках - по синице в день.
Посмотри вокруг - где твой дом, дружок -
Впору год посчитать за шаг.
Кто упал в прыжок, кто звезду зажег,
Кто без боя сложил очаг.
Вот принцесса спит, только в сказке ложь -
По душе подошла тюрьма.
Поцелуй - не грош, не любил - не трожь,
А полюбишь - придет сама.
Одному не в лад и вдвоем невмочь.
Будет все, но не как хотел -
Вместо утра - ночь, вместо сына - дочь,
Дальше - вилами по воде…
Февралиды
…Никуда не укрыться от снежной слюды.
По февральски назойливо, блестко
Начинаются ночи. И контур звезды
Процарапан в небесной известке.
Из вестей - ни письма. И о чем говорить -
Даже тени вещей исхудали.
От поста пустовать. Разве щей наварить?..
Быль - блины, золотые медали.
Свежий воздух пьянит, как глоток молока.
С полусонных и темных окраин
По февральски легко подступает тоска.
Каждый сам нераскаянный Каин,
Одинокий Адам в персональном аду,
Пан Тантал в чечевичной похлебке.
Виноватые водят грехи в поводу,
Ожидая божественной трепки.
Под холодной рукой ни рубля, ни руля,
Оробев поделиться ночлегом,
Мы утонем в бездонных глазах февраля
И уснем, как монеты под снегом…
Ярким утром от света заломит виски,
Зачернеют проспекты и парки,
И кусочки вяленой февральской тоски
Запасут по кладовкам кухарки.
Разбежится играть до весны ребятня
И на дальней из мокрых дорожек
В клочьях снега случайно найдут от меня
Бедный, медный, разменянный грошик.
Баллада на счастье
Тикки Шельен
Фрисосоя Херблюм и Кондратий Катетер
Поженились вчера в ресторане "Дельфин"
Их свидетели были старуха и сеттер,
А венчал молодых одноногий раввин.
За счастливый союз гости били бокалы,
За счастливый развод самовары вина
Выпивали, пока Фрисосоя икала,
А смущенный Кондратий жевал каплуна.
Ждал их брачный чердак над каморкой портного
И насущный сухарь, неподзубный коню.
Местечковый амур - им не нужно иного,
Чем на плоскость доски расстелить простыню.
И от счастья они полетели наверно
В сладкий миг, над холмами горбов бытия,
Над костяшками крыш, над гостиницей скверной,
Над чугунной решеткой шального литья.
Если жаждет рука пулеметной гашетки,
По проспектам и паркам ты бродишь, угрюм -
Погляди, как на облачной белой кушетке
Обнимает супруг Фрисосою Херблюм.
___________________
(с) Ника Батхен
___________________
Баллада о собачьих бегах
Ночь прячет все звезды в карманы пальто.
Сегодня не время садиться в авто
И мчаться в огни ресторана…
Они просыпаются рано -
Сто гончих, что ловят бродяг и бомжей,
Хозяев подъездов и серых мышей,
Съедают от молний до пальцев
Трамвайных худых опоздальцев.
И если промчится, сверкая, авто
По улице черной и вычурной, то
Хвостами в полете свистая,
По следу отправится стая.
Водитель, водитель, смотри в зеркала.
Ты видишь, ты видишь, как туча легла.
Собаки несутся волною,
Асфальт орошая слюною.
Пустые проспекты, сухие огни.
Кто выглянет в окна, господь сохрани?
В квартирах лежат человеки,
Зажмурив трусливые веки.
Водитель, водитель, кидайся с моста!
Летучая смерть весела и проста.
Уж лучше объятия льдины,
Чем пасть петербургской скотины.
Колеса скрипят в семиснежной пыли.
Скорее, скорее, мосты развели.
А в воздухе копоть и псина,
И плачущий запах бензина.
Прощай же, обитель дворцов и лачуг,
Газует водитель и с воплем «лечу»
Пчелой неуклюже свинцовой
Парит в небесах за Дворцовой.
Прощай же, мы встретимся в Летнем саду!
А злые собаки на мутном на льду
Скулят в безответную крышу
И лапы холодные лижут.
Прощайте и вы, укрощенье очей,
До новых дурных високосных ночей
В тени продуктовых палаток,
Где выпил по сто и порядок.
Мои амулеты, мои покрова,
Входные билеты на лето - Москва.
И в книжном прокуренном прахе
Лежат петербургские страхи.
Игрой поцелуев, пиров и ключей
Гремят фейерверки столичных ночей.
…Мы спим только днем, не желая
Впотьмах просыпаться от лая…
Точка ноль
В пробуждении во сне ли
Мне приданое дано -
Гимназической шинели
Позапрошлое сукно.
Бормотание шарманки,
Запах ладана и слез.
Гробовщик наладил санки
И меня из дома свез.
Шубы мокрые висели,
У ворот дремали львы,
Черный с белым рядом сели
У кудрявой головы.
В небеса церковным хором
Проводили, но опять
Я вернулся с первым скорым
На платформе постоять.
Постоять, повеселиться
В окружении людей.
Так фарфоровые лица
Примеряет лицедей.
Так меняет очертанья
Быстротечная вода.
Расстоянье до свиданья
Не тогда и не туда.
Путь - пустыня. В самом деле -
Где колодец, где бадья…
Плачет мальчик в колыбели.
Может это буду я?
Баллада Эллады
Одиссей в Одессе провел неделю -
Семь кругов платанов, притонов, трюмов.
Рыбаки и шлюхи, дивясь, глядели
Как он ел руками, не пил из рюмок,
Золотой катал по столу угрюмо,
На цветастых женщин свистел с прищура,
И любая Розочка или Фрума
Понимала враз, что халда и дура.
Рыбаки хотели затеять бучу,
Но Язон Везунчик сказал ребятам:
«Он бросает ножик, как буря - тучу.
В этой драке лучше остаться рядом».
Одиссей допил свой кагор и вышел.
Мостовая кладка скребла мозоли.
Вслед за ним тянулся до самой крыши
Резкий запах весел, овец и соли.
…Не по-детски Одесса мутила воду.
Он базарил с псами вокруг Привоза,
Обошел сто лавок шитья «под моду»
И казались рыжи любые косы,
Остальное - серое, неживое.
Как твердил напев скрипача Арона:
«Уходить грешно, возвращаться - вдвое».
По пути из Трои - ни пня ни трона.
Одиссей дремал на клопастых нарах,
Покупал на ужин печенку с хреном,
Заводил друзей на блатных бульварах,
Отдыхал и лень отдавала тленом.
...«Пенелопа Малкес, белье и пряжа».
Завитушки слов, а внутри витрины
Покрывало: море, кусочек пляжа,
Козопас и пес, за спиной руины,
А по краю ткани волнами Понта
Синий шелк на белом ведет узорик.
И хозяйка, лоб промокнув от пота,
Улыбнулась - возраст. Уже за сорок.
У прилавка тяжко, а как иначе?
Сын-студент. В столице. На пятом курсе.
Хорошо б купить уголок для дачи:
Молоко, крыжовник, коза и гуси.
...До утра рыдала на вдовьей койке,
Осыпались слезы с увядшей кожи.
Кабы волос рыжий да говор - койне,
Как бы были с мужем они похожи!
Будто мало греков маслиновзорых
Проходило мимо закрытых окон...
Одиссей очнулся на куче сора
Лишь луна блестела циклопьим оком,
Да хрустели стыдно кусты сирени,
Да шумели волны о дальних странах...
Сорок зим домой, разгоняя тени,
Провожая в отпуск друзей незваных,
Памяти пути, покорясь, как птица,
Кочевые тропы по небу торя,
Чтоб однажды выпало возвратиться
В россыпь островов у родного моря.
Асфодель асфальта, усталость, стылость,
Узкоплечий гонор оконных впадин,
И вода на сохлых ресницах - милость
Дождевых невидимых виноградин.
И глядишь, как чайка, с пролета в реку,
Понимая ясно - не примут волны.
И зачем такая Итака греку?
Как ты был никто, так и прибыл вольный.
Чужаки обжили живьем жилище,
У былой любви телеса старухи.
Про погост Улисса расскажет нищий,
Молодым вином освежая слухи.
Рыжина проступит в белесых прядях -
Город, как жена, не простил измены.
Остается плюнуть и плыть, не глядя,
За края обкатанной Ойкумены.
…Завтра день светлее и небо выше,
Завтра корка хлеба прочней и горче.
Обходя сюжеты гомерьей вирши,
Парус над волной направляет кормчий.
И не знаю - будет ему удача,
Или сгинет в черных очах пучины.
Поперек судьбы и никак иначе
Выбирают имя и путь мужчины.
Авемария
«…Во-первых они были вместе, второе
И важное было, что их было трое…»
И. Бродский
Родила легко, у холма, на глазах луны.
Муж помог и принял, даром, что не пастух.
Улеглась на сене, подобно скотам земным
И кормила. Клевала носом под хруст и стук.
До заката мужчины строили шалаши,
Распевали гортанно во славу исхода из.
Ей казался младенец, припрятанный в камыши
И за ради плача оставленный парадиз
Понимаешь, Боже, рай - он когда болит,
А потом проходит и делается легко.
Ели сено волы и мулы. Ручьем текли,
Уходили в землю крови и молоко.
...Пахло теплой глиной. Ласкал чело
Лоскуток хамсина. Была среда.
Все огни закончились, но звезда
В облаках над крышей вилась пчелой…
Постучались трое, что за ночь прошли песок,
Отворили дверцу, благо, не заперта.
Увидали сына и женщину и сосок,
Что улиткой сонной выскользнул изо рта.
Опоздать к Рождеству
Чем потешиться, ночь? Расписным куличом
В белоснежной январской глазури.
По пустым переулкам бродить ни о чем,
Наблюдать, как шановный мазурик
Потащил виртуозно пустой кошелек
У пьянчуги, счастливого в доску,
Как законченный год вышел тенью и лег
У столба по фонарному воску.
Этот свет, что любого состарит на век,
Одиночество первой морщины.
Потаенную грусть увядающих век
По достоинству ценят мужчины.
Электричество. Связь. Необъятный поток.
Мыслеформы двоичной системы.
Мандарины попарно ложатся в лоток,
Ночь молчит. Двери прячутся в стены.
Не укрыться в подъезде от взглядов витрин,
Не спастись от свистка постового.
Перекрыты все трассы, ведущие в Рим, -
Вдруг да выпустят бога - живого.
За душой ни души. Мостовые Москвы
Кроет ветер безбожно и люто.
...По Арбату устало плетутся волхвы
И в снегу утопают верблюды.
Пасторалька
Элизабет Бахман стирала кальсоны
В сиреневой речке по имени О,
Ворочалась речка сварливо и сонно,
Мычала овечка, а так ничего.
Шел важный сеньор по окраине луга,
Шел важный сеньор на кого-то войной.
- Элизабет Бахман, полюбим друг друга!
Элизабет Бахман, поедем со мной!
Она отвечала, зардевшись, как роза,
От выпуклой попы до самых ушей:
- Кто в милые грядки подсыплет навоза?
Кто будет лелеять овечку и вшей?
Проехал солдат на брюхатой кобыле,
Под солнцем сверкает доспех вороной.
- Элизабет Бахман, где раньше мы были?
Элизабет Бахман, поедем со мной.
Она отвечала: - Ах, жалко мне что ли -
Не век же девицей торчать на лугу!
Тебя бы, красавчик, я съела без соли,
Но порох и пули терпеть не могу.
Подкрался цыган, ущипнул ее сзади
И бросился в ноги с усмешкой шальной:
- Ты будешь ходить в семицветном наряде,
Элизабет Бахман, поедем со мной!
Гордячка ему отвечать не хотела.
Вспылил кавалер, закусив удила.
Бачок для белья на цыгана надела,
Вальком для белья с луга вон прогнала.
Элизабет Бахман - ни кожи ни рожи,
Но все же выходит на дождик и зной
К реке одиноко - вдруг скажет прохожий:
- Элизабет Бахман, поедем со мной!
Баллада о будет
А зима будет долгой, приятель.
Посреди белокаменных льдин
И бетонных боков предприятий
Ты уснешь совершенно один.
Будет тачка по стекла в сугробе
И собака по сердце в снегу.
Леди Норд холода поторопит
И умчится, смеясь на бегу,
По волнам зарассветного смога
На далекий немыслимый юг.
Ходатаи бульваров не смогут
Спрятать снег от ботинок и брюк.
Будет белое таять на шубах,
Обшлагах, отворотах, полях.
Будут стекла седыми от шума.
Будут куры в рогожных кулях.
Письма с юга доставит на запад
Вестовой в серой шапке с гербом.
Будет свечный и пряничный запах
И весна в узелке голубом
Под подушкой дитя. Но вначале
Разорвав на груди айлавью,
Пробивая засовы плечами,
Ты войдешь на собрание вьюг,
Разглядишь сквозь оконную призму
Их сухие слепые тела
И поймешь, что отныне и присно
На земле не осталось тепла.
Вот тогда без идей и петиций
На ступенях от Эр в январе
Мы сгорим, как почетные птицы,
Словно газ в голубом фонаре.
Будет шарик качаться от ветра.
Будет мальчик бежать за лисой.
И опять не заметив ответа,
Кто-ни-будь повернет колесо.
* * *
А. Жестову
Вот один и одна - не един ли хрен,
Если в сумме два сапога,
Если грех - то плен, если влет - то лень,
Вышел в поле - и там пурга.
В городах дают по звезде на лоб,
Хорошо не фонарь под глаз.
Краше - только в гроб. Каждый пятый - жлоб,
Каждый сотый горит на раз.
Был один, как гвоздь, да у двери гость.
Скинул крест - хоть штаны надень!
Из постели в пост, по пути погост,
А в руках - по синице в день.
Посмотри вокруг - где твой дом, дружок -
Впору год посчитать за шаг.
Кто упал в прыжок, кто звезду зажег,
Кто без боя сложил очаг.
Вот принцесса спит, только в сказке ложь -
По душе подошла тюрьма.
Поцелуй - не грош, не любил - не трожь,
А полюбишь - придет сама.
Одному не в лад и вдвоем невмочь.
Будет все, но не как хотел -
Вместо утра - ночь, вместо сына - дочь,
Дальше - вилами по воде…
Февралиды
…Никуда не укрыться от снежной слюды.
По февральски назойливо, блестко
Начинаются ночи. И контур звезды
Процарапан в небесной известке.
Из вестей - ни письма. И о чем говорить -
Даже тени вещей исхудали.
От поста пустовать. Разве щей наварить?..
Быль - блины, золотые медали.
Свежий воздух пьянит, как глоток молока.
С полусонных и темных окраин
По февральски легко подступает тоска.
Каждый сам нераскаянный Каин,
Одинокий Адам в персональном аду,
Пан Тантал в чечевичной похлебке.
Виноватые водят грехи в поводу,
Ожидая божественной трепки.
Под холодной рукой ни рубля, ни руля,
Оробев поделиться ночлегом,
Мы утонем в бездонных глазах февраля
И уснем, как монеты под снегом…
Ярким утром от света заломит виски,
Зачернеют проспекты и парки,
И кусочки вяленой февральской тоски
Запасут по кладовкам кухарки.
Разбежится играть до весны ребятня
И на дальней из мокрых дорожек
В клочьях снега случайно найдут от меня
Бедный, медный, разменянный грошик.
Баллада на счастье
Тикки Шельен
Фрисосоя Херблюм и Кондратий Катетер
Поженились вчера в ресторане "Дельфин"
Их свидетели были старуха и сеттер,
А венчал молодых одноногий раввин.
За счастливый союз гости били бокалы,
За счастливый развод самовары вина
Выпивали, пока Фрисосоя икала,
А смущенный Кондратий жевал каплуна.
Ждал их брачный чердак над каморкой портного
И насущный сухарь, неподзубный коню.
Местечковый амур - им не нужно иного,
Чем на плоскость доски расстелить простыню.
И от счастья они полетели наверно
В сладкий миг, над холмами горбов бытия,
Над костяшками крыш, над гостиницей скверной,
Над чугунной решеткой шального литья.
Если жаждет рука пулеметной гашетки,
По проспектам и паркам ты бродишь, угрюм -
Погляди, как на облачной белой кушетке
Обнимает супруг Фрисосою Херблюм.
___________________
(с) Ника Батхен