Писатели города Вентспилса. Отрывки из дневника
Вентспилс с первого взгляда показался мне аккуратно причесанным спортивным интровертом, который со своими жителями вежлив и предупредителен, но исчезни они совсем - он бы и на минуту не огорчился, продолжив щеголять нордическими пляжами и россыпью разноцветных пластиковых коров, покрывающих его с головы до пят. Зато и аккуратная опека его была отнюдь не навязчивой, так что горожане вольны были разбавлять обязательные добродетели обаятельными пороками, от ночных пьянок в казино, не без иронии названном олимпийским, до современной литературы.
Я приехал в город вечером третьего мая, дабы посвятить ближайший месяц нелегкому писательскому труду за счет местного благотворительного фонда. Пахло морем и недавним дождем. На бреющем полете проносились лощеные европейские чайки. Они вились возле пожарной каланчи и гомонили с удивительно людскими интонациями. Сторож, который должен был отомкнуть мне в назначенный час врата искусства, не явился. Как выяснилось впоследствии, он принял лишнего и храпел в своей берлоге на втором этаже. К счастью, из магазина возвращался невысокий бородач с круглыми очками и доброй улыбкой, который впустил меня в темный коридор и представился как греческий писатель.
Кроме нас в доме литераторов были француженка, исландец, бельгиец и несколько прибалтов, а также превосходная кухня, встроенная сауна и домик с велосипедами. Вдобавок, мою комнату, по-видимому, планировал человек, знающий толк в писательском ремесле - сетевая розетка была так ловко расположена, что в интернете я мог работать только лежа на кровати.
Прибалтика - удивительное место, по которому можно представить, как бы выглядела европейская часть России, будь мы без нефти и в составе ЕС. Особенно это заметно по супермаркетам, где есть и заморские разносолы, и сугубо наши гречка с пельменями. На рынках продают копченое сало и настоящий березовый сок. Но есть один особый продукт, волшебным образом объединяющий в себе и русскую культуру, и европейское внимание к потребностям человека, который просто обязан был появиться на перекрестке наших культур. И он возник - в аккуратных пластиковых емкостях по триста грамм. Это - бутилированный рассол.
Латышки милые, потчуют литераторов домашней едой. Сегодня за щавелевым супом одна рассказала, что ее подруге в лесу привиделся гном. Все как полагается - с бородой и в колпачке. Подмигивал и звал с собой в кусты. А она, дура, не пошла.
Греческого писателя я встречаю каждый день, однако недавно выяснилось, что никто кроме меня его не видит. Странно - я думал, что обычно воображаемые друзья бывают в детстве. И они столько не пьют.
Исландский поэт принес мне для перевода несколько своих стихов. Чуть не в половине из них встречается слово Эйяфьядлайёкюдль. Хорошо хоть это верлибр, и не надо искать к нему рифмы.
А француженка забеременела.
Город окутал плотный холодный туман, из которого вдруг выплыла пара дюжин военных кораблей. Бросили якоря прямо возле пешеходной улицы и два дня пускали к себе всех желающих, демонстрируя звериный оскал натовской военщины.
Бельгиец обиженно ворчит: "Один все время с бабой, другой на велосипеде, третий бухает, четвертого и вовсе не видно... Что ж, я сюда один приехал книжки писать?"
Наивный человек.
В городе ЧП - натовские моряки подрались в баре с местными гопниками, и те им наваляли. Один матрос даже в реанимацию угодил. Знакомая латышка очень переживает - как, говорит, я могу быть спокойна, что они защитят меня от внешних врагов, если их может вырубить обычный городской хулиган!
Приехал к нам литератор из небольшого латышского городка. Хотя приехал - это мягко сказано. Он ворвался без всякого приглашения - взъерошенный, с погнутыми очками и без половины зубов, а узнал я об этом стихийном бедствии по взрывам хохота, от которых звенели стекла - это незваный гость гоготал над собственными шутками. Он болтал без умолку на чистейшем английском, и единственным чужеродным словосочетанием, прозвучавшим за вечер, был granyony stakan. Даже и не знаю, откуда его подцепил человек, родившийся в Чикаго.
Что он писал, никто так и не понял, зато все, от исландца до бельгийца, получили по дюжине совершенно неполиткорректных грубых шуток об их странах. Про Россию и Путина я уж просто молчу. Он выпил чуть ли не весь алкоголь, запасенный поэтами для вдохновения, и нажрался в хлам, а потом часами травил байки про окрестных проституток и содержательниц литературных салонов, периодически путая одних с другими. Помню только, что какая-то из них родила ему сына, а у другой его спустили с лестницы, сломав половину ребер. Словом, более очаровательного человека здесь еще не было. Писатели ходили за ним по городским барам, как утята за мамашей, так что наутро выйти к завтраку сумели немногие, да и те выглядели довольно скверно.
Выяснилось, что вчерашний алкописатель долгое время был официальным переводчиком президента Латвии.
Сегодня мы - вот неожиданность! - нажрались. Бельгиец спьяну признался, что это он прибил натовского матроса, о котором до сих пор трезвонят в газетах. Невидимый грек угодил в больницу то ли с почками, то ли с печенью. А хозяйка наша и распорядительница поведала печальную историю о том, как год назад некий писатель был приговорен за вождение в пьяном виде к недолгому заключению. Проблема была в том, что в камерах не оказалось свободных мест. Пришлось бедняге стоять в очереди на отсидку и несколько раз плестись в тюрьму. Сесть удалось только с третьей попытки, после чего он написал об этом книгу и неплохо заработал.
В Вентспилсе замечательный коррумпированный градоначальник, который имеет две привычки - запрещать пассажирские поезда и строить гору, прозванную в народе мэрской кепкой. Едва он пришел к власти, как отменил электричку Рига - Вентспилс, которая возобновилась только однажды - когда мэр находился под следствием. А поскольку он удачно отмазался, железнодорожный вокзал города снова пустует, зато искусственный холм с горнолыжными трассами в ближайшем времени обещает стать высочайшей точкой Латвии.
- Нравится мне фейсбук, не нравится, а быть я в нем должен. Выбора нет, - задумчиво сказал бельгиец. - Фейсбук - это современный Сталин.
Он залпом осушил полстакана виски, огляделся и добавил критически:
- Сидим мы тут, кругом пошлые красоты, море, закат... Такое благообразие, что и вдохновиться нечем. Даже комаров нет. Какой же это, к черту, реализм - без комаров?
Он посмотрел на нас с осуждением, будто это мы выдумали столь недостоверный мир, который вот-вот развалится подобно карточному домику. Но, к счастью, тут послышалось тоненькое, словно извиняющееся жужжание и появились комары.
А потом было прощание, и звенели стаканы, а пустые бутылки скромно прятались под стол. Маленький грек, недавно вышедший из больницы, блаженно щурился на заходящее солнце, и его по-прежнему никто не замечал. Бельгиец рассказывал, что собирается на родину, дабы в торжественной обстановке, облачившись в парадный фрак, не получить какую-то престижную премию, ведь литература похожа на лото - ты можешь никогда не выиграть, но обязан надеяться, а значит - покупать билеты каждого тиража. Исландец, которого я опрометчиво приучил к украинской водке, торжественно басил: "У нас в стране живут очень творческие люди. Каждый - или писатель, или художник, или композитор, или русский". А потом стемнело, и кончилось наше время, одобренное благотворительным фондом города Вентспилса, и мы взлетели, тяжело взмахивая крыльями, да так, что опрокинулся бокал и вино черной змейкой выползло на скатерть, и понеслись кругами над пластиковыми коровами, мэрской кепкой и олимпийским гнездом порока, над занесенной песком дорогой к маяку и неспокойным морем, и ныряли в него, ловко хватая рыбу щербатыми клювами, и продолжали наш бесконечный разговор, и только улыбчивый грек, словно бы ничего не заметив, остался сидеть у дома литераторов, приветливо поджидая новых гостей.