Мечты сбываются (кое что обо мне)
В раннем детстве я мечтала стать зоологом. Обязательно с художественным уклоном.
Зачитавшись неосторожно приобретенной родителями книгой ‘Животные воронежского заповедника’, я так прониклась идеей спасения исчезающей популяции бобров, что решила провести остаток жизни, вблизи поселка Краснолесный.
Пяти уроков сольфеджио, по два в неделю и одного урока хорового пения было достаточно, чтобы определиться по поводу будущего. Предстояло только изыскать субсидирование для переезда в бобровый край.
Я серьезно готовилась, решив, что эффектнее выступить с планом-программой в день приезда Питерской родни.
В назначенный день, моя внезапная эксцентричная диатриба, свела на "нет" всё торжество родителей от демонстрации гостям, недавно привезенного двухкассетного Шарпа. Дослушали меня с гордостью, но, вероятно из мести за сорванный эффект, твердо обещали не помогать, сославшись на неудобство кирзовых сапог и прадедушкину славу композитора.
Этот удар судьбы я приняла молча и молчала до момента, когда отправившись с мамой на рынок, увидела привязанного за ногу к прилавку матерого индюка.
Индюк изнывал от жажды и значимости, одновременно пытаясь сохранить остатки достоинства.
Мое сердце, лишенное возможности заботиться о бобрах, среагировало моментально. Начав жадно искать в глазах индюка мольбу о спасении, разумеется, я нашла ее, где-то в самой глубине.
Мама была против спасения пернатых, но хоровое пение открыло во мне диапазон до «ля» четвертой октавы с частотой колебаний в 3520.0 Гц., который я продемонстрировала тут же, у прилавка.
На звук голоса, поставленного школой дирижера Кансберга, собиралась толпа. Но у мамы принципиально не было 18 рублей на непотрашенную птицу.
Нервы кавказского реализатора сдавали. По глазам было видно, что он предпочитает чианури и горные хоралы моему диапазону в 4 актавы. В итоге, под давлением герцев, горец сдался, а на вырученные - не истраченные деньги, мы взяли такси.
Индюк о 15 кило в хрущевской двушке - обуза, даже если двушка с лоджией, а птица дармовая.
Мама металась между гуманизмом и запахом, доносящимся со стороны лоджии. В компенсацию моральных страданий, я послушно сопровождала ее на базар, в глубине души надеясь найти там пернатому одиночеству пару.
Это продолжалось три месяца, но при первых холодах, неожиданно ночью, птица улетела на юг.
Папа успокаивал, убеждая, что проводил и даже собрал еды в дорогу.
А в мамино меню, в дань памяти о покинувшем нас в поисках лучших краев друге, надолго вошли блюда из индейки.
Мои мечты о создании популяции индеек в девятиэтажке были безнадежно разрушены.
И еще несколько дней слезы капали на клавиши Becker-а, мешая разрабатывать технику левой руки.
А с бобрами я все-таки позже встретилась.
Но это уже другая история.