Удивительные приключения портрета Корнея Чуковского кисти Ильи Репина
Картина, которую помотало между континентами.
Недавно я нашла западное сообщество, посвященное мужской красоте в живописи. Оказалось, что иностранцы считают из наших привлекательными, сексуальными мужчинами -- императора Николая II, Корнея Чуковского (на портрете Репина) и почему-то Льва Толстого (мода на барбершопы, видимо).
Портрет молодого Чуковского кисти Репина действительно очень приятен, и сам он очень мил, недаром его интерес к переводам Оскара Уайльда и Уолта Уитмана внушал ошибочные надежды многим дореволюционным ценителям мужской красоты.
И.Е. Репин. Портрет К. Чуковского (1910)
А история его бытования -- вообще приключение.
***
В дневнике Чуковского за 1968 год мы читаем:
История моего портрета, написанного Репиным.
Репин всегда писал сразу несколько картин. Я позировал ему для двух: для «Черноморской вольницы» и для «Дуэли». Раздевался до пояса и лежал на ковре, в качестве раненого дуэлянта.
Картин под названием "Дуэль" у Репина несколько, опознать на них Чуковского затруднительно.
[Несколько Дуэлей]1897. ГТГ
1896. Частное собрание
1913. Н.г. Армении
1913. ГМИИ
И. Репин. "Черноморская вольница". 1909-1919. 360 х 254 см. Частное собрание (Швеция)
А вот этюд для этой картины.
Что Чуковский и тут позировал, это я утверждать не берусь.
И. Репин. "Казак". Этюд для картины "Черноморская вольница". 1908. Частное собрание (Лондон)
В 1910 году он предложил мне позировать ему для портрета....
***
Здесь мы прерываем чтение дневника и заглянем в его же книгу "Репин" (1936 год), рассказывающую о процессе написания картины.
В марте 1910 года Репин начал писать мой портрет, и тут я мог еще ближе всмотреться в процесс его творчества. Так как в качестве рефлектора передо мной было поставлено длинное зеркало, я видел свой портрет во всех стадиях его бытия.
Раньше всего Репин взял уголь и широко, размашисто, с необыкновенной легкостью, несколькими твердыми штрихами нарисовал меня в профиль от головы до колен.
Меня не в первый раз поразила молниеносная быстрота его стариковской руки.
Он вычертил контур с такой поспешностью, словно хотел поскорей отвязаться от угля, от всей этой неизбежной, но малоинтересной работы.
Так оно и было в действительности: ему не терпелось приняться за краски.
К масляным краскам он испытывал такое благодарное и нежное чувство, что каждое утро руки у него дрожали от радости, когда после ночного перерыва он снова принимался за палитру.
В масляных красках была вся его жизнь: уже лет пятьдесят, даже больше, они от утренней до вечерней зари давали ему столько счастья, что всякая разлука с ними, даже самая краткая, была для него нестерпима.
Он томился без них, как голодный без хлеба. (...)
И теперь, едва только был закончен набросок углем, он со знакомой мне нетерпеливой страстью быстро повесил себе на шею палитру, словно боясь опоздать; и через десять-пятнадцать минут на холсте уже возникли передо мной мои брови, мой лоб, мои волосы и тут же, заодно, мои руки. Все свои портреты Репин писал «враздробь», не соблюдая никакой очередности в изображении отдельных частей человеческого лица и фигуры, и той же кистью, которой только что создал мой глаз, вылепил одним ударом и пуговицу у меня на груди, и складку у меня на пиджаке. (...)
По силе характеристики и по чисто живописным достоинствам мой портрет после двух первых сеансов оказался, вне всякого сравнения, лучшим из всех портретов, написанных Репиным в этот поздний период творчества. Но следующие три или четыре сеанса, к сожалению, так засушили портрет, что я, приходя в мастерскую позировать, всякий раз испытывал тяжелое чувство, которое не укрылось от его проницательных глаз. Впрочем, он и сам утверждал, что «душа из портрета ушла». (...)
Я позировал ему до самой зимы, и кое-что удалось ему в моем портрете исправить. Но напрасно мечтал он вернуть ему первозданную свежесть: эта свежесть оказалась, по его выражению, «невозвратной, как молодость». (...)
Я и прежде нередко позировал Репину, хотя едва ли был пригоден для этого по причине моей тогдашней подвижности. Однажды, когда он писал мой портрет, он сказал мне без всякого гнева:
- Натурщики делятся на два разряда: одни хорошие, другие плохие. Вы же совершенно особый разряд: от-вра-ти-тельный.
***
Возвращаемся к предыдущему отрывку из дневника:
....В 1910 году он предложил мне позировать ему для портрета. Портрет удался. Репин подарил его мне. Но в Риме в 1912 году открылась выставка - и Репин попросил у меня разрешения отправить на выставку мой портрет. Портрет был послан.
Карл Булла. И. Е. Репин читает сообщение о смерти Л.Н. Толстого. Присутствуют К. И. Чуковский, Н. Б. Нордман-Северова (жена Репина). Куоккала. 1910 год
Через месяц Илья Ефимович приходит смущенный и сообщает, что портрет купили какие-то Цейтлины. «Произошла ошибка,- пояснил он.- Я застраховал портрет за определенную очень малую сумму, а администрация выставки вообразила, что это цена портрета, продала ваш портрет по дешевке». Я был огорчен. Репин, утешая меня, обещал, что напишет с меня новый портрет.
В 1916 году я был в Париже - с Ал. Толстым, Вл. Набоковым и Вас. Немировичем-Данченко. К нам в гостиницу явился сладкоречивый г. Цейтлин и от имени своей супруги пригласил нас к ним на обед. Мы пришли. Цейтлины оказались просвещенными, гостеприимными людьми, понаторелыми в светском радушии. После десерта мадам Цейтлин порывисто схватила меня за руку и повела в одну из дальних комнат. Там я увидел портреты ее детей, написанные Бакстом, и мой портрет, написанный Репиным.
Валентин Серов. Портрет Марии Цетлин. На сегодняшний момент - самая дорогая картина художника из проданных на аукционе, 9 млн. фунтов. Коллекция семьи Цетлиных была в 1959 году передана в дар израильскому городу Рамат-Ган Марией Цетлиной, и ее недавняя распродажа вызвала большой скандал.
Лев Бакст. Портрет Марии Цетлиной (Тумаркиной). 1915. Музей русского искусства имени Марии и Михаила Цетлиных. Рамат Ган, Израиль.
Леон Бакст. Портреты Валентина и Александры Цетлиных. 1916. Музей русского искусства имени Марии и Михаила Цетлиных. Рамат Ган, Израиль. Кстати, Александра вырастет и под фамилией Прегель станет достаточно известной художницей.
Я сказал, что этот портрет подарен мне художником, что они заплатили лишь сумму страховки, что я готов уплатить им эту сумму немедленно. Порывистая мадам уже хотела было распорядиться, чтобы принесли лестницу и сняли портрет со стены, но ее муж, войдя в комнату, воспротивился: «Куда в военное время вы повезете портрет? Ведь вам ехать в Питер Балтийским морем, через Скандинавию, портрет может утонуть, достаться немцам... Вот кончится война, и мы привезем вам портрет».
Михаил Осипович Цетлин (не Цейтлин!), писавший под псевдонимом "Амари" -- не какой-нибудь мрачный толстосум, а вполне культурный человек, поэт, редактор, меценат. На портрете неизвестного автора (музей тот же).
Война кончилась большевиками, ленинскими декретами - все же Цейтлины воротились в Москву. В записках Крандиевской (жены Ал. Толстого) есть повествование о том, как Цейтлины, у коих было конфисковано все имущество, пробирались вместе с Толстыми в Одессу. Мой портрет, конфискованный у Цейтлиных, очутился в Третьяковке. Там он был повешен в зале, где портрет Павлова (работы Нестерова)....
Тут забавно обратиться к более раннему дневнику 1932 года:
18/III. Вчера с утра были мы с М. Б. в Третьяковке. Раньше всего я хотел повидать свой портрет работы Репина. Дали мне в провожатые некую miss Гольдштейн. Пошли мы в бывшую церковь, где хранятся фонды Третьяковки. Там у окна среди хлама висит мой разнесчастный портрет. Но что с ним сталось? Он отвратителен. Дрябло написанное лицо, безвкусный галстух, вульгарный фон. Совсем не таким представлялся мне этот портрет - все эти годы. Вначале в качестве фона была на этом портрете малиновая бархатная кушетка, очень хорошо написанная, отлично был передан лоснящийся желтый шелк, а здесь чорт знает что, смотреть не хочется. С души воротит. Гадка эта яркая рубаха с зеленым галстухом.
***
Возвращаемся к основному рассказу:
...очутился в Третьяковке. Там он был повешен в зале, где портрет Павлова (работы Нестерова).
Но висел не более месяца. Пришло какое-то начальство, удивилось:
- Почему Чуковский? Отчего Чуковский?
Портрет убрали в подвал. Когда я снова приехал в Москву, я увидел его в витрине магазина «Торгсин».
- Охотно продадим, но только за валюту, за золото.
- Are you really Mr. Chukovsky?*
* Неужели вы действительно м-р Чуковский? (англ.)
Мы разговорились. Она сказала мне, что репинский портрет куплен ее мужем, находится (кажется) в Иллинойсе. Я объяснил ей, что портрет - моя фамильная собственность, что я прошу их продать мне этот портрет за советские деньги. Она обещала поговорить об этом с мужем. Муж работал в Амторге, и советская валюта представляла для него ценность. Условились, что он привезет репинский портрет из Иллинойса, а я уплачу ему стоимость портрета советскими червонцами. Так как американка (кажется, Mrs. Edward, или что-то в этом роде) тоже жила в «Национале», я каждое утро приходил к ней пить кофе, и мы близко познакомились. Потом она уехала к мужу - и долго не возвращалась.
Наступил год сталинского террора - 1937-й. Отечественные хунвейбины распоясались. Шло поголовное уничтожение интеллигенции. Среди моих близких были бессмысленно арестованы писатели, переводчики, физики, художники, артисты. Каждую ночь я ждал своей очереди.
И вот как раз в это время приходит ко мне посыльный, на фуражке которого вышито: «Astoria» (из гостиницы «Астория»), вручает мне письмо и пакет. Я разворачиваю пакет: там томики Уолта Уитмена, О'Неnгу, чулки, карандаши и еще что-то. Я даже не взглянул на конверт, не попытался узнать, от кого посылка, а завернул все вещи в тот же пакет, в каком они были, и отдал рассыльному вместе с нераспечатанным письмом. «Вот... вот... вот... я не читал... не смотрел... возьмите и несите назад»,- бормотал я в отчаянии, ибо всякая встреча любого гражданина с иностранцем сразу же в глазах хунвейбинов превращала этого гражданина в шпиона. Хунвейбины и представить себе не могли, что есть хоть один интеллигент не шпион. Я почему-то вообразил, что письмо и подарки прислали мне «Эдварды» и что в письме было сообщение о прибытии моего портрета в Ленинград.
Я думал, что портрет навеки исчез с моего горизонта.
Но нет! Уже в 50-х годах я познакомился в Барвихе с нашим израильским послом, и он сказал мне, что часто бывал в Иерусалиме у тамошнего богача Шеровера и любовался репинским портретом. Я, конечно, сейчас же позабыл фамилию богача, но позднее, вступив в переписку с жительницей Иерусалима Рахилью Марголиной, очень милой женщиной, сообщил ей о своем портрете. Она установила при помощи радио, что портрет находится у г. Шеровера, большого друга СССР. Я вступаю с Шеровером в переписку. Он сообщил, что после его смерти портрет отойдет по завещанию Третьяковской галерее - и любезно прислал мне фотоснимок с этого портрета. <...> В 1968 году он посетил меня - типичный американский коммерсант*.
***
Итак, из "Торгсина" картина попадает в Иллинойс (?), затем в Израиль. Кто такой Шеровер, большой друг СССР?
Что было дальше?
Евгений Ковалёв в своей весьма многословной и запутанной статье "Портрет молодого человека" (Иерусалимский журнал, 2020) рассказывает нам и об этом периоде, причем всплывают некоторые противоречия.
Оказывается, в 1961 году Чуковский записал:
«Познакомился я с нашим израильским послом.
Он недавно приехал из Иерусалима. У одного из американских богачей в Иерусалиме есть вилла; в молодости этот богач был (по линии бизнеса) связан с Советским Союзом - поэтому он пригласил к себе нашего посла - и первое, что тот увидел, был Мой портрет работы Репина.
Вот куда он перекочевал из Америки. Итак, путь этого портрета: Куоккала, Рим, Москва, Нью-Йорк, Иерусалим. Интересно, куда метнет его дальше. Между тем Репин торжественно подарил его мне».
Выяснение имени одного из американских богачей занимает несколько лет, в Иерусалиме очень помогают недавно приехавшие Рахель Марголина и Сильва Хайтина, и в конце 1965-го Чуковский пишет Марголиной: «Портрет работы Репина! Вы отыскали его. Вы сообщили мне телеграммой о его находке, и, наконец, Вы убедили господина Майлза Шеровера снять с этого портрета чудесное фото и прислать это фото мне. Сколько усилий, сколько хлопот! Я у Вас в неоплатном долгу. Как бы мне хотелось сделать Вам что-нибудь приятное!».
Богача зовут Майлз Шеровер (Miles Sherover). Его вилла находится в центре Иерусалима.
Из некролога мы узнаем, что Шеровер
"родился в Кракове, Польша, 16 октября 1896 года, в детстве был привезен в Нью-Йорк. После Первой мировой войны он много путешествовал по Азии в качестве независимого журналиста и свободно говорил на японском и китайском языках. Затем он стал первым андеррайтером (underwriter) советских облигаций в Соединенных Штатах и выступал в качестве официального агента по закупкам испанского республиканского правительства в США. Шеровер сосредоточил свою деловую деятельность в Венесуэле после Второй мировой войны, основав Sivensa -- Венесуэльскую сталелитейную корпорацию в 1949. С 1960-х годов он делил свое время между Каракасом и Иерусалимом. Он основал Иерусалимский театр и поселился рядом с ним в красивом новом доме. Шероверы помогли привлечь многих зарубежных артистов на концертную и оперную сцену в Иерусалиме. В 1974 году он был удостоен звания «Достойный Иерусалима». Скончался в 1976 году".
(А вот статья в киберленинке о его деятельности как торгового агента.)
Ковалев цитирует письмо, которое Шеровер прислал Чуковскому вместе с фото портрета:
«Глубокоуважаемый Корней Иванович!
Госпожа Марголина сообщила, что Вы интересуетесь Вашим портретом, написанным Репиным. Я заказал фотоснимок портрета у одного из лучших фотографов и с искренним удовольствием направляю его Вам. Вам, вероятно, будет интересно знать, как этот портрет попал ко мне. Я его приобрёл в Париже в 32-м году у советской экспортной торговой организации, кажется, она называлась Торгсин. Позволяю себе напомнить Вам следующий эпизод. В 36-м году я был в Москве. Проходя по улице, я обратил внимание на человека, очень похожего на портрет, который находился у меня. Я тогда подошёл и спросил: “Вы ли господин Чуковский?” Оказалось, что это именно так. Если Вы помните, мы провели тогда очень приятно время в кафе, время, о котором я с удовольствием вспоминаю. Я очень рад возможности выполнить Вашу просьбу. Будем очень рады видеть Вас в нашем городе.
С глубоким уважением.
Шеровер».
Запись Чуковского от 3 октября 1968-го:
«Получил известие, что завтра, в пятницу, ко мне приедет Шеровер, владелец моего портрета в Иерусалиме. Интересно, каков он окажется».
4 октября: «Ну вот только что уехал Шеровер. Маленького роста джентльмен 62-х лет, очень учтивый, приятный - он приехал на симпозиум по черной металлургии; приехал из Венесуэлы, где он участвовал в строительстве сталелитейного завода. Он рассказывал свою жизнь - как молодым человеком он организовал заем Сов. Союза в Америке - уплатив нам в виде гарантии собственные 10 000 долларов. Рассказал историю моего портрета - совсем не ту, какая помнится мне; он купил этот портрет за 2 500 долларов. В Иерусалиме у него вилла, там и висит мой портрет. Показал портрет сына, который сражался в Израиле-Арабской войне. Эта война волнует его. Он рассказал, как Насер за несколько дней до войны заявил, что русские друзья предупредили его, что Израиль собирается напасть на арабов. Премьер Израиля предложил русскому посланнику в Израиле убедиться, что это не так, но тот отказался, и т. д. По словам Шеровера, он пожертвовал на кафедру русского языка в израильском университете 10 000 долларов и теперь на постройку театра в Иерусалиме один миллион долларов. - “Люблю искусство!” - скромно признается он».
Вилла (израильские иллюстрации -- из статьи Киселева)
Ковалев красочно рисует, в каких условиях бытовал портрет Чуковского на вилле Шеровера и его жены Гиты (родившейся в Прибалтике):
"...Гита предоставила Рут Даян, жене Моше, виллу для презентации фонда поддержки народных промыслов, пригласили оркестр; когда Илана Ровина показывала работы йеменских евреев из золота, все вдруг увидели, что с оград, привлечённые музыкой, во двор заглядывают прокаженные из больницы Хансена, она через дорогу. Это имеет смысл воображать постепенно: ступающая в белом платье вдоль бассейна с какими-то золотыми кисточками в руках певица и манекенщица Илана, дочь актрисы Ханы из Березина и поэта Александра из Нижнеколымска; серьёзный оркестр; вдохновлённые жёны министров и профессоров; забравшиеся на каменные стены странные люди в белых масках. И надо всем этим портрет Чуковского в гостиной на верхней террасе."
Интерьер виллы
Супруги Шеровер на вилле, портрет -- в левом верхнем уголке кадра кусочек
***
Шеровер умел в 1976 году, Третьяковке картину не завещал, кому досталась картина -- неизвестно, но очевидно вдове. Она выставила часть семейного собрания на аукцион в начале 90-х. Картина всплыла в 1993 году на аукционе. Кто же ее купил?
Ковалев цитирует запись фотохудожника Юрия Феклистова в фейсбуке:
«В 1997 году я снимал в Париже 70-летие М. Ростроповича для “7 Дней”. И в этом репортаже был опубликован снимок семьи маэстро в столовой, где в три ряда висели картины русских художников. Галина Вишневская покупала их на аукционах. И вдруг после публикации мне звонит Павел Крючков - научный сотрудник Музея К. Чуковского в Переделкино - и спрашивает: “А нет ли у тебя этого кадра пошире?” Я посмотрел негатив, нет. Оказалось, что Павел по нижней части “обрезанной” картины понял, что на стене висит портрет Чуковского работы Репина».
Я не нашла этой съемки Феклистова, но вот например, свадебные фото их дочери, и сзади "Юсупов-ст." кисти Серова. Для понимания наполненности интерьера.
UPD: уважаемый Юрий Николаевич прислал мне обсуждаемое фото!
***
Дальше уже не цитирую, пишу сама.
Итак! Продажа оказалась счастливой для картины: в 1993 году ее приобретает чета Ростропович-Вишневская, собиравшая русское искусство и знавшая его ценность.
Фото: Юрий Феклистов. Мстислав Ростропович с автоматом и уснувшим охранником. 21 августа 1991 год. Белый дом в Москве
В 2007 годуэта блестящая частная коллекция была выставлена на аукцион Sotheby's.
Портрет Чуковского оценивался в 600 тыс. долл - 1 млн. долл.
До удара молотком, однако, не дошло, целиком до них она была выкуплена Усмановым.
В 2008 году Алишер Усманов подарил приобретенную коллекцию Константиновскому дворцу (много фото размещения коллекции во дворце).
С тех пор картина вполне доступна российскому зрителю.
На выставке в ГТГ в 2019 году
Фото картины в интерьере дворца я не нашла, если у вас есть возможность снять, сделайте плиз кадр!
Недавно я нашла западное сообщество, посвященное мужской красоте в живописи. Оказалось, что иностранцы считают из наших привлекательными, сексуальными мужчинами -- императора Николая II, Корнея Чуковского (на портрете Репина) и почему-то Льва Толстого (мода на барбершопы, видимо).
Портрет молодого Чуковского кисти Репина действительно очень приятен, и сам он очень мил, недаром его интерес к переводам Оскара Уайльда и Уолта Уитмана внушал ошибочные надежды многим дореволюционным ценителям мужской красоты.
И.Е. Репин. Портрет К. Чуковского (1910)
А история его бытования -- вообще приключение.
***
В дневнике Чуковского за 1968 год мы читаем:
История моего портрета, написанного Репиным.
Репин всегда писал сразу несколько картин. Я позировал ему для двух: для «Черноморской вольницы» и для «Дуэли». Раздевался до пояса и лежал на ковре, в качестве раненого дуэлянта.
Картин под названием "Дуэль" у Репина несколько, опознать на них Чуковского затруднительно.
[Несколько Дуэлей]1897. ГТГ
1896. Частное собрание
1913. Н.г. Армении
1913. ГМИИ
И. Репин. "Черноморская вольница". 1909-1919. 360 х 254 см. Частное собрание (Швеция)
А вот этюд для этой картины.
Что Чуковский и тут позировал, это я утверждать не берусь.
И. Репин. "Казак". Этюд для картины "Черноморская вольница". 1908. Частное собрание (Лондон)
В 1910 году он предложил мне позировать ему для портрета....
***
Здесь мы прерываем чтение дневника и заглянем в его же книгу "Репин" (1936 год), рассказывающую о процессе написания картины.
В марте 1910 года Репин начал писать мой портрет, и тут я мог еще ближе всмотреться в процесс его творчества. Так как в качестве рефлектора передо мной было поставлено длинное зеркало, я видел свой портрет во всех стадиях его бытия.
Раньше всего Репин взял уголь и широко, размашисто, с необыкновенной легкостью, несколькими твердыми штрихами нарисовал меня в профиль от головы до колен.
Меня не в первый раз поразила молниеносная быстрота его стариковской руки.
Он вычертил контур с такой поспешностью, словно хотел поскорей отвязаться от угля, от всей этой неизбежной, но малоинтересной работы.
Так оно и было в действительности: ему не терпелось приняться за краски.
К масляным краскам он испытывал такое благодарное и нежное чувство, что каждое утро руки у него дрожали от радости, когда после ночного перерыва он снова принимался за палитру.
В масляных красках была вся его жизнь: уже лет пятьдесят, даже больше, они от утренней до вечерней зари давали ему столько счастья, что всякая разлука с ними, даже самая краткая, была для него нестерпима.
Он томился без них, как голодный без хлеба. (...)
И теперь, едва только был закончен набросок углем, он со знакомой мне нетерпеливой страстью быстро повесил себе на шею палитру, словно боясь опоздать; и через десять-пятнадцать минут на холсте уже возникли передо мной мои брови, мой лоб, мои волосы и тут же, заодно, мои руки. Все свои портреты Репин писал «враздробь», не соблюдая никакой очередности в изображении отдельных частей человеческого лица и фигуры, и той же кистью, которой только что создал мой глаз, вылепил одним ударом и пуговицу у меня на груди, и складку у меня на пиджаке. (...)
По силе характеристики и по чисто живописным достоинствам мой портрет после двух первых сеансов оказался, вне всякого сравнения, лучшим из всех портретов, написанных Репиным в этот поздний период творчества. Но следующие три или четыре сеанса, к сожалению, так засушили портрет, что я, приходя в мастерскую позировать, всякий раз испытывал тяжелое чувство, которое не укрылось от его проницательных глаз. Впрочем, он и сам утверждал, что «душа из портрета ушла». (...)
Я позировал ему до самой зимы, и кое-что удалось ему в моем портрете исправить. Но напрасно мечтал он вернуть ему первозданную свежесть: эта свежесть оказалась, по его выражению, «невозвратной, как молодость». (...)
Я и прежде нередко позировал Репину, хотя едва ли был пригоден для этого по причине моей тогдашней подвижности. Однажды, когда он писал мой портрет, он сказал мне без всякого гнева:
- Натурщики делятся на два разряда: одни хорошие, другие плохие. Вы же совершенно особый разряд: от-вра-ти-тельный.
***
Возвращаемся к предыдущему отрывку из дневника:
....В 1910 году он предложил мне позировать ему для портрета. Портрет удался. Репин подарил его мне. Но в Риме в 1912 году открылась выставка - и Репин попросил у меня разрешения отправить на выставку мой портрет. Портрет был послан.
Карл Булла. И. Е. Репин читает сообщение о смерти Л.Н. Толстого. Присутствуют К. И. Чуковский, Н. Б. Нордман-Северова (жена Репина). Куоккала. 1910 год
Через месяц Илья Ефимович приходит смущенный и сообщает, что портрет купили какие-то Цейтлины. «Произошла ошибка,- пояснил он.- Я застраховал портрет за определенную очень малую сумму, а администрация выставки вообразила, что это цена портрета, продала ваш портрет по дешевке». Я был огорчен. Репин, утешая меня, обещал, что напишет с меня новый портрет.
В 1916 году я был в Париже - с Ал. Толстым, Вл. Набоковым и Вас. Немировичем-Данченко. К нам в гостиницу явился сладкоречивый г. Цейтлин и от имени своей супруги пригласил нас к ним на обед. Мы пришли. Цейтлины оказались просвещенными, гостеприимными людьми, понаторелыми в светском радушии. После десерта мадам Цейтлин порывисто схватила меня за руку и повела в одну из дальних комнат. Там я увидел портреты ее детей, написанные Бакстом, и мой портрет, написанный Репиным.
Валентин Серов. Портрет Марии Цетлин. На сегодняшний момент - самая дорогая картина художника из проданных на аукционе, 9 млн. фунтов. Коллекция семьи Цетлиных была в 1959 году передана в дар израильскому городу Рамат-Ган Марией Цетлиной, и ее недавняя распродажа вызвала большой скандал.
Лев Бакст. Портрет Марии Цетлиной (Тумаркиной). 1915. Музей русского искусства имени Марии и Михаила Цетлиных. Рамат Ган, Израиль.
Леон Бакст. Портреты Валентина и Александры Цетлиных. 1916. Музей русского искусства имени Марии и Михаила Цетлиных. Рамат Ган, Израиль. Кстати, Александра вырастет и под фамилией Прегель станет достаточно известной художницей.
Я сказал, что этот портрет подарен мне художником, что они заплатили лишь сумму страховки, что я готов уплатить им эту сумму немедленно. Порывистая мадам уже хотела было распорядиться, чтобы принесли лестницу и сняли портрет со стены, но ее муж, войдя в комнату, воспротивился: «Куда в военное время вы повезете портрет? Ведь вам ехать в Питер Балтийским морем, через Скандинавию, портрет может утонуть, достаться немцам... Вот кончится война, и мы привезем вам портрет».
Михаил Осипович Цетлин (не Цейтлин!), писавший под псевдонимом "Амари" -- не какой-нибудь мрачный толстосум, а вполне культурный человек, поэт, редактор, меценат. На портрете неизвестного автора (музей тот же).
Война кончилась большевиками, ленинскими декретами - все же Цейтлины воротились в Москву. В записках Крандиевской (жены Ал. Толстого) есть повествование о том, как Цейтлины, у коих было конфисковано все имущество, пробирались вместе с Толстыми в Одессу. Мой портрет, конфискованный у Цейтлиных, очутился в Третьяковке. Там он был повешен в зале, где портрет Павлова (работы Нестерова)....
Тут забавно обратиться к более раннему дневнику 1932 года:
18/III. Вчера с утра были мы с М. Б. в Третьяковке. Раньше всего я хотел повидать свой портрет работы Репина. Дали мне в провожатые некую miss Гольдштейн. Пошли мы в бывшую церковь, где хранятся фонды Третьяковки. Там у окна среди хлама висит мой разнесчастный портрет. Но что с ним сталось? Он отвратителен. Дрябло написанное лицо, безвкусный галстух, вульгарный фон. Совсем не таким представлялся мне этот портрет - все эти годы. Вначале в качестве фона была на этом портрете малиновая бархатная кушетка, очень хорошо написанная, отлично был передан лоснящийся желтый шелк, а здесь чорт знает что, смотреть не хочется. С души воротит. Гадка эта яркая рубаха с зеленым галстухом.
***
Возвращаемся к основному рассказу:
...очутился в Третьяковке. Там он был повешен в зале, где портрет Павлова (работы Нестерова).
Но висел не более месяца. Пришло какое-то начальство, удивилось:
- Почему Чуковский? Отчего Чуковский?
Портрет убрали в подвал. Когда я снова приехал в Москву, я увидел его в витрине магазина «Торгсин».
- Охотно продадим, но только за валюту, за золото.
- Каталог выставки Репина (2019, ГТГ) уточняет, что картина была продана в Риме на Всемирной выставке в 1911 году, в 1925-1932 годах находилась в Румянцевском музее.
- Are you really Mr. Chukovsky?*
* Неужели вы действительно м-р Чуковский? (англ.)
Мы разговорились. Она сказала мне, что репинский портрет куплен ее мужем, находится (кажется) в Иллинойсе. Я объяснил ей, что портрет - моя фамильная собственность, что я прошу их продать мне этот портрет за советские деньги. Она обещала поговорить об этом с мужем. Муж работал в Амторге, и советская валюта представляла для него ценность. Условились, что он привезет репинский портрет из Иллинойса, а я уплачу ему стоимость портрета советскими червонцами. Так как американка (кажется, Mrs. Edward, или что-то в этом роде) тоже жила в «Национале», я каждое утро приходил к ней пить кофе, и мы близко познакомились. Потом она уехала к мужу - и долго не возвращалась.
Наступил год сталинского террора - 1937-й. Отечественные хунвейбины распоясались. Шло поголовное уничтожение интеллигенции. Среди моих близких были бессмысленно арестованы писатели, переводчики, физики, художники, артисты. Каждую ночь я ждал своей очереди.
И вот как раз в это время приходит ко мне посыльный, на фуражке которого вышито: «Astoria» (из гостиницы «Астория»), вручает мне письмо и пакет. Я разворачиваю пакет: там томики Уолта Уитмена, О'Неnгу, чулки, карандаши и еще что-то. Я даже не взглянул на конверт, не попытался узнать, от кого посылка, а завернул все вещи в тот же пакет, в каком они были, и отдал рассыльному вместе с нераспечатанным письмом. «Вот... вот... вот... я не читал... не смотрел... возьмите и несите назад»,- бормотал я в отчаянии, ибо всякая встреча любого гражданина с иностранцем сразу же в глазах хунвейбинов превращала этого гражданина в шпиона. Хунвейбины и представить себе не могли, что есть хоть один интеллигент не шпион. Я почему-то вообразил, что письмо и подарки прислали мне «Эдварды» и что в письме было сообщение о прибытии моего портрета в Ленинград.
Я думал, что портрет навеки исчез с моего горизонта.
Но нет! Уже в 50-х годах я познакомился в Барвихе с нашим израильским послом, и он сказал мне, что часто бывал в Иерусалиме у тамошнего богача Шеровера и любовался репинским портретом. Я, конечно, сейчас же позабыл фамилию богача, но позднее, вступив в переписку с жительницей Иерусалима Рахилью Марголиной, очень милой женщиной, сообщил ей о своем портрете. Она установила при помощи радио, что портрет находится у г. Шеровера, большого друга СССР. Я вступаю с Шеровером в переписку. Он сообщил, что после его смерти портрет отойдет по завещанию Третьяковской галерее - и любезно прислал мне фотоснимок с этого портрета. <...> В 1968 году он посетил меня - типичный американский коммерсант*.
***
- Примечание в издании дневника гласит: В письме ко мне [т.е. к подготовившей издание дневника Е. Ц. Чуковской] (лето 1991 г.) К. И. Лозовская, присутствовавшая на этой встрече, сообщает: «Когда Шеровер был в Переделкине, Корней Иванович за обедом сказал ему (и довольно категорично), что считает репинский портрет своей собственностью, потому что Илья Ефимович подарил ему свою работу... Шеровер обещал, что после его (шероверской) смерти наследники вернут репинскую работу лично Корнею Ивановичу». Осенью 1993 года портрет продан на аукционе Сотби новому владельцу.
Итак, из "Торгсина" картина попадает в Иллинойс (?), затем в Израиль. Кто такой Шеровер, большой друг СССР?
Что было дальше?
Евгений Ковалёв в своей весьма многословной и запутанной статье "Портрет молодого человека" (Иерусалимский журнал, 2020) рассказывает нам и об этом периоде, причем всплывают некоторые противоречия.
Оказывается, в 1961 году Чуковский записал:
«Познакомился я с нашим израильским послом.
Он недавно приехал из Иерусалима. У одного из американских богачей в Иерусалиме есть вилла; в молодости этот богач был (по линии бизнеса) связан с Советским Союзом - поэтому он пригласил к себе нашего посла - и первое, что тот увидел, был Мой портрет работы Репина.
Вот куда он перекочевал из Америки. Итак, путь этого портрета: Куоккала, Рим, Москва, Нью-Йорк, Иерусалим. Интересно, куда метнет его дальше. Между тем Репин торжественно подарил его мне».
Выяснение имени одного из американских богачей занимает несколько лет, в Иерусалиме очень помогают недавно приехавшие Рахель Марголина и Сильва Хайтина, и в конце 1965-го Чуковский пишет Марголиной: «Портрет работы Репина! Вы отыскали его. Вы сообщили мне телеграммой о его находке, и, наконец, Вы убедили господина Майлза Шеровера снять с этого портрета чудесное фото и прислать это фото мне. Сколько усилий, сколько хлопот! Я у Вас в неоплатном долгу. Как бы мне хотелось сделать Вам что-нибудь приятное!».
Богача зовут Майлз Шеровер (Miles Sherover). Его вилла находится в центре Иерусалима.
Из некролога мы узнаем, что Шеровер
"родился в Кракове, Польша, 16 октября 1896 года, в детстве был привезен в Нью-Йорк. После Первой мировой войны он много путешествовал по Азии в качестве независимого журналиста и свободно говорил на японском и китайском языках. Затем он стал первым андеррайтером (underwriter) советских облигаций в Соединенных Штатах и выступал в качестве официального агента по закупкам испанского республиканского правительства в США. Шеровер сосредоточил свою деловую деятельность в Венесуэле после Второй мировой войны, основав Sivensa -- Венесуэльскую сталелитейную корпорацию в 1949. С 1960-х годов он делил свое время между Каракасом и Иерусалимом. Он основал Иерусалимский театр и поселился рядом с ним в красивом новом доме. Шероверы помогли привлечь многих зарубежных артистов на концертную и оперную сцену в Иерусалиме. В 1974 году он был удостоен звания «Достойный Иерусалима». Скончался в 1976 году".
(А вот статья в киберленинке о его деятельности как торгового агента.)
Ковалев цитирует письмо, которое Шеровер прислал Чуковскому вместе с фото портрета:
«Глубокоуважаемый Корней Иванович!
Госпожа Марголина сообщила, что Вы интересуетесь Вашим портретом, написанным Репиным. Я заказал фотоснимок портрета у одного из лучших фотографов и с искренним удовольствием направляю его Вам. Вам, вероятно, будет интересно знать, как этот портрет попал ко мне. Я его приобрёл в Париже в 32-м году у советской экспортной торговой организации, кажется, она называлась Торгсин. Позволяю себе напомнить Вам следующий эпизод. В 36-м году я был в Москве. Проходя по улице, я обратил внимание на человека, очень похожего на портрет, который находился у меня. Я тогда подошёл и спросил: “Вы ли господин Чуковский?” Оказалось, что это именно так. Если Вы помните, мы провели тогда очень приятно время в кафе, время, о котором я с удовольствием вспоминаю. Я очень рад возможности выполнить Вашу просьбу. Будем очень рады видеть Вас в нашем городе.
С глубоким уважением.
Шеровер».
Запись Чуковского от 3 октября 1968-го:
«Получил известие, что завтра, в пятницу, ко мне приедет Шеровер, владелец моего портрета в Иерусалиме. Интересно, каков он окажется».
4 октября: «Ну вот только что уехал Шеровер. Маленького роста джентльмен 62-х лет, очень учтивый, приятный - он приехал на симпозиум по черной металлургии; приехал из Венесуэлы, где он участвовал в строительстве сталелитейного завода. Он рассказывал свою жизнь - как молодым человеком он организовал заем Сов. Союза в Америке - уплатив нам в виде гарантии собственные 10 000 долларов. Рассказал историю моего портрета - совсем не ту, какая помнится мне; он купил этот портрет за 2 500 долларов. В Иерусалиме у него вилла, там и висит мой портрет. Показал портрет сына, который сражался в Израиле-Арабской войне. Эта война волнует его. Он рассказал, как Насер за несколько дней до войны заявил, что русские друзья предупредили его, что Израиль собирается напасть на арабов. Премьер Израиля предложил русскому посланнику в Израиле убедиться, что это не так, но тот отказался, и т. д. По словам Шеровера, он пожертвовал на кафедру русского языка в израильском университете 10 000 долларов и теперь на постройку театра в Иерусалиме один миллион долларов. - “Люблю искусство!” - скромно признается он».
Вилла (израильские иллюстрации -- из статьи Киселева)
Ковалев красочно рисует, в каких условиях бытовал портрет Чуковского на вилле Шеровера и его жены Гиты (родившейся в Прибалтике):
"...Гита предоставила Рут Даян, жене Моше, виллу для презентации фонда поддержки народных промыслов, пригласили оркестр; когда Илана Ровина показывала работы йеменских евреев из золота, все вдруг увидели, что с оград, привлечённые музыкой, во двор заглядывают прокаженные из больницы Хансена, она через дорогу. Это имеет смысл воображать постепенно: ступающая в белом платье вдоль бассейна с какими-то золотыми кисточками в руках певица и манекенщица Илана, дочь актрисы Ханы из Березина и поэта Александра из Нижнеколымска; серьёзный оркестр; вдохновлённые жёны министров и профессоров; забравшиеся на каменные стены странные люди в белых масках. И надо всем этим портрет Чуковского в гостиной на верхней террасе."
Интерьер виллы
Супруги Шеровер на вилле, портрет -- в левом верхнем уголке кадра кусочек
***
Шеровер умел в 1976 году, Третьяковке картину не завещал, кому досталась картина -- неизвестно, но очевидно вдове. Она выставила часть семейного собрания на аукцион в начале 90-х. Картина всплыла в 1993 году на аукционе. Кто же ее купил?
Ковалев цитирует запись фотохудожника Юрия Феклистова в фейсбуке:
«В 1997 году я снимал в Париже 70-летие М. Ростроповича для “7 Дней”. И в этом репортаже был опубликован снимок семьи маэстро в столовой, где в три ряда висели картины русских художников. Галина Вишневская покупала их на аукционах. И вдруг после публикации мне звонит Павел Крючков - научный сотрудник Музея К. Чуковского в Переделкино - и спрашивает: “А нет ли у тебя этого кадра пошире?” Я посмотрел негатив, нет. Оказалось, что Павел по нижней части “обрезанной” картины понял, что на стене висит портрет Чуковского работы Репина».
Я не нашла этой съемки Феклистова, но вот например, свадебные фото их дочери, и сзади "Юсупов-ст." кисти Серова. Для понимания наполненности интерьера.
UPD: уважаемый Юрий Николаевич прислал мне обсуждаемое фото!
***
Дальше уже не цитирую, пишу сама.
Итак! Продажа оказалась счастливой для картины: в 1993 году ее приобретает чета Ростропович-Вишневская, собиравшая русское искусство и знавшая его ценность.
Фото: Юрий Феклистов. Мстислав Ростропович с автоматом и уснувшим охранником. 21 августа 1991 год. Белый дом в Москве
В 2007 годуэта блестящая частная коллекция была выставлена на аукцион Sotheby's.
Портрет Чуковского оценивался в 600 тыс. долл - 1 млн. долл.
До удара молотком, однако, не дошло, целиком до них она была выкуплена Усмановым.
В 2008 году Алишер Усманов подарил приобретенную коллекцию Константиновскому дворцу (много фото размещения коллекции во дворце).
С тех пор картина вполне доступна российскому зрителю.
На выставке в ГТГ в 2019 году
Фото картины в интерьере дворца я не нашла, если у вас есть возможность снять, сделайте плиз кадр!