Читая мемуары Видока-4
Продолжаю свои литературные упражнения в жанре рекапа (про Бальзака-то я вам целенаправленно интеллектуальные рецензии без спойлеров выдавать пытаюсь, а про Видока как раз пересказываю).
Все никак не доберусь до конца первого тома, а их вообще-то четыре. Итак, наш герой на хазе в Лионе, и братва недовольна тем, что он (якобы) отказывается ходить на дело. Его арестовывает полиция. И вот, наконец, спустя столько арестов и побегов, Видок начинает "стучать" (по его собственной официальной версии, возможно, он делал это и раньше, но стесняется признаваться).
Сотрудничать с полицией он начинает на эмоциях: "С первых слов на допросе я узнал, что меня продали; это открытие привело меня в ярость, и я решился на сильную меру. Это был, так сказать, первый дебют в новой для меня карьере. Я написал к генеральному комиссару полиции Дюбуа с просьбой поговорить со мной наедине." Тут, как мы понимаем, два варианта: либо следователь очень грамотно его спровоцировал, либо действительно был таким придурком, что выдал Видоку, что его сдали. Учитывая предыдущие эпизоды невероятной наивности французских органов 1790-х годов, второе вполне вероятно.
Итак, Видок впервые сдает фараонам какого-то жигана (1800 год?). Из Лиона его отпускают и он перебирается к мамочке, в Аррас. Мамочка только что потеряла мужа (отца Видока), и поэтому не хочет отпускать сыночку от себя. Три месяца Видок живет в родительском доме, не высовывая носу наружу (все в городе знают, что он беглый). Когда приходит полиция с обысками, а это происходит регулярно, он прячется в тайник. В итоге нервы у детины не выдерживают, и он отправляется на сельскую дискотеку клеить телок (зачеркнуто) на бал-маскарад. Его узнают, преследуют, он вынужден скрыться из города, бросить мамочку.
Следующие несколько лет (?) проходят спокойно, Видок занимается торговлей, заводит себе гражданскую жену, жилье, его принимают за буржуа. Прибыли хватает даже на то, чтобы снять мамочке квартиру в Версале и хорошо ее обеспечивать. Но вдруг его опять узнают, арестовывают, он сбегает, и оказывается в армейском лагере. Поскольку упоминается провал наполеоновского вторжения в Англию, это должен быть 1805 год.
Далее текст опять меняет антураж, теперь это снова армейские воспоминания (а Видок уже был в армии лет в 18, теперь ему 30). Подробно зафиксирована речь вербовщика Бель-Реза, очень классная, прямо сказки 1001 ночи, так заманивает. Описаны пикарески с армейскими проститутками, тоже с бодрящими бытовыми подробностями. Классная комическая сцена -- драка в борделе, девицы бомбардируют врагов ночными горшками и всякое такое. Видок завербован, он при пушке артиллеристом. Англичане нападают, и тут патетический момент, из тех, которые так мило обстебывал Лев Толстой: "клубы дыма и пламени подымаются над хижиной и пылающие искры летят вокруг. До нас доходят жалобные крики - это голос ребенка. Меня охватывает ужас: что, если теперь уже поздно? - думается мне. Я жертвую собой; ребенок спасен, я отдаю его матери, которая в отчаянии бежала спасать его. Моя честь была достаточно восстановлена - никто более не посмел бы обозвать меня трусом. Когда я вернулся на батарею, все стали поздравлять меня".
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
__________________
+ цитаты
Речь вербовщика
[Spoiler (click to open)]
Погруженные в печальные размышления, мы медленно подвигались по набережной Феррайль, как вдруг нас пробудил звук военной музыки - два кларнета, барабан и цимбалы. Вокруг этого оркестра собралась густая толпа зевак. Музыканты помещались на телеге, над ними развевался пестрый флаг и разноцветные султаны. Когда музыканты перестали играть, барабан забил дробь. Какой-то господин, в мундире с галуном по всем швам, встал и обратился к публике с речью, показывая на большую карту, на которой был намалеван солдат в мундире.
- С соизволения Его Величества я пришел объяснить подданным французского короля те выгоды, те льготы, которые он им дарует, допуская их в колонии. Вы, молодые люди, вероятно, не могли не слышать о стране Кокань - нужно ехать в Индию, чтобы попасть в эту блаженную страну. Там всего вдоволь.
Хотите вы золота, жемчуга, бриллиантов? Стоит только наклониться - все дороги ими вымощены, да и наклоняться-то не нужно, за вас это сделают дикие.
Любите вы женщин? Там их есть вдоволь на всевозможные вкусы: есть и негритянки, принадлежащие всем и каждому; есть креолки, такие же белые, как мы с вами, - они любят белых до страсти, это и понятно в такой стране, где одни черные. И заметьте, что каждая из них богата, как Крез, - условие, выгодное при вступлении в брак.
Имеете вы слабость к вину? И в этом отношении там пречудесно - есть вина всевозможных сортов: и малага, и бордо, и шампанское. Не рассчитывайте только встретить там бургонского - не хочу вас обманывать, бургонское не выносит моря; что касается других вин всего земного шара - то их сколько угодно, по шести су бутылка, принимая в соображение конкуренцию. Да, господа, по шести су, и это вас нисколько не удивит, когда вы узнаете, что часто сто, двести, триста кораблей, нагруженных винами, в одно и то же время входят в гавань. Представьте себе затруднительное положение капитанов; они спешат вернуться и сваливают свой груз на землю, объявляя, что они будут слишком счастливы, если публика согласится черпать бесплатно из их бочонков.
Но это еще не все: как вы думаете, ведь приятно всегда иметь сахар под рукой? Я уже не говорю о кофе, ананасах, апельсинах, гранатах, померанцах и тысяче самых прекрасных плодов, которые растут сами по себе, без ухода, как в земном раю; не стану также распространяться об индийских ликерах, приятно щекочущих глотку.
Если бы я обращался к женщинам и детям, то стоило бы распространиться об этих лакомствах: но я говорю с мужчинами. Я знаю по опыту, что родители обыкновенно из кожи лезут, чтобы отвлечь молодых людей от пути, на котором они могут найти счастье и богатство, но будьте рассудительнее папенек, и в особенности маменек.
Не слушайтесь их, если они станут стращать вас, что дикие живьем пожирают европейцев, - все это дело прошлого, времен Христофора Колумба или Робинзона Крузо.
Не слушайтесь их, если они станут стращать вас желтой лихорадкой. Желтая лихорадка! Господа, если бы она была так ужасна, как уверяют, то по всей стране только и были бы понастроены больницы, а видит Бог, их там ни одной нет!
Понятно, вас еще напугают климатом. Я слишком откровенен, чтобы с этим не согласиться: климат там очень жаркий, но природа так щедро наделила прохладительными напитками всевозможных сортов, что жару даже и не замечаешь.
Вас станут стращать ядовитыми насекомыми, гремучими змеями. Успокойтесь, разве вы не имеете в своем распоряжении толпу невольников, чтобы отгонять насекомых? Что касается змей, то ведь они шумом гремушек объявляют о своем приближении.
Вам наскажут сказок и небылиц о кораблекрушениях. Знайте же, что я пятьдесят семь раз совершал плавание по морям, тысячу раз видел тропики, для меня пропутешествовать от одного полюса до другого - все равно, что выпить стакан воды, и на океане, где нет ни дорог, ни ухабов, я считаю себя в большей безопасности на корабле в 74 тонны, нежели в какой-нибудь душной карете или в омнибусе, который ходит из Парижа в Сен-Клу. Надеюсь, этого довольно, чтобы рассеять ваши опасения. Я мог бы еще дополнить эту картину прелестей жизни в Индии… я мог бы порассказать вам о наслаждениях охоты, рыбной ловли. Представьте себе лес, где дичь до того доверчива, что и не думает спасаться бегством, и так робка, что стоит погромче закричать, чтобы свалить ее на землю. Представьте себе реки и озера, до того обильные рыбой, что вода то и дело выступает из берегов.
Я чуть не забыл упомянуть о лошадях: лошадей, господа, там столько, что шагу н
ельзя сделать, чтобы не встретить их тысячи… словно стада овец. Вы, может быть, любители лошадей, желаете верхом ездить? Стоит только запастись веревочкой подлиннее. Из предосторожности следует завязать петлю. Вы пользуетесь минутой, когда лошади пасутся, тогда они ничего не подозревают, подкрадываетесь, выбираете любую и набрасываете свою петлю. Лошадка - ваша, остается только или сесть на нее верхом или вести ее под уздцы, если сочтете удобным, - здесь всякий свободен в своих действиях.
Да, господа, повторяю, все это сущая правда, уверяю вас. В доказательство этого король французов, Его Величество Людовик XVI, который мог бы меня слышать из своего дворца, уполномочил меня предложить вам от его имени эти благодеяния. Посмел бы ли я обманывать вас чуть ли не в его присутствии?
Король желает одеть, обуть и накормить вас; он хочет осыпать вас богатством; взамен этого он ничего не требует от вас; работать не придется, денег вволю, ешь до отвалу, ложись спать и вставай, когда заблагорассудится, - только раз в месяц королевский парад.
Уж что касается этого, то вам от парада не вывернуться, разве получите дозволение, в котором, впрочем, никогда и не отказывают. Исполнив эти обязанности, вы свободны, как птицы Божий, чего вам еще больше? Хорошей должности? У вас она будет, только поторопитесь. Предупреждаю вас, что завтра уже будет, может быть, слишком поздно. Суда уж готовы к отплытию - ждут только попутного ветра, чтобы сняться с якоря… Поспешайте же, парижане. Если, паче чаяния, вам наскучит хорошая жизнь, то в гавани вы всегда найдете корабль, готовый перевезти в Европу тех, кто страдает тоской по родине.
Пусть приходят ко мне все желающие узнать ближайшие подробности, мне нет надобности сообщать вам своего имени - меня и так всегда знают. Живу я в двух шагах отсюда, у первого фонаря, в доме виноторговца. Вы спросите Бель-Роза.
Положение, в котором я находился, заставило меня внимательно выслушать эту речь; я запомнил каждое слово Бель-Роза, и, хотя с тех пор прошло двадцать лет, я повторяю ее, не пропустив ни единого словечка.
Про армейскую проститутку, содержимое головы которой страшно представить:
[Spoiler (click to open)]
Лишнее объяснять, каким ремеслом занималась прелестная блондинка, - об этом можно догадаться. Маделена из Пикардии была высокая девушка лет двадцати трех, с замечательно свежим цветом лица и редкой красотою форм; она гордилась тем, что не принадлежала никому исключительно - по принципу совести она считала себя собственностью целой армии: трубач или маршал, словом, все, кто носил военный мундир, все были приняты ею с одинаковою благосклонностью. Она питала непреодолимое презрение к «рябчикам» (штатским). Не было ни одного буржуа, который мог бы похвастаться ее милостями; она даже пренебрегала моряками, которых обирала как липок, так как не могла решиться смотреть на них, как на солдат. Потому ли что Маделена была девушкой бескорыстной или по общему уделу подобных ей существ, - но она умерла в 1812 году в Ардрском госпитале в крайней бедности, но оставшись верной знаменам полка; два года спустя, после ужасной катастрофы при Ватерлоо, она с гордостью могла бы назвать себя «вдовой великой армии».
Воспоминание о Маделене еще до сих пор живет в разных концах Франции, скажу даже - всей Европы, среди остатков наших старинных фаланг. Она была «современницей» доброго старого времечка. Маделена имела черты лица несколько мужские, но, несмотря на ее жизнь, лицо ее не было пошлым; волосы ее не имели белесоватого оттенка, золотистый отлив ее густых кос вполне гармонировал с ее небесно-голубыми глазами; орлиный нос не отличался угловатостью и не выдавался резко вперед; рот, с чувственными губами, в то же время был изящен и добродушен; Маделена не умела писать и не зналась с полицией, разве давала на водку ради своего спокойствия городским сержантам и ночным блюстителям порядка.
Удовольствие, которое я чувствую, очерчивая двадцать лет спустя портрет Маделены, на минуту заставило меня забыть о Дюфайльи.
Все никак не доберусь до конца первого тома, а их вообще-то четыре. Итак, наш герой на хазе в Лионе, и братва недовольна тем, что он (якобы) отказывается ходить на дело. Его арестовывает полиция. И вот, наконец, спустя столько арестов и побегов, Видок начинает "стучать" (по его собственной официальной версии, возможно, он делал это и раньше, но стесняется признаваться).
Сотрудничать с полицией он начинает на эмоциях: "С первых слов на допросе я узнал, что меня продали; это открытие привело меня в ярость, и я решился на сильную меру. Это был, так сказать, первый дебют в новой для меня карьере. Я написал к генеральному комиссару полиции Дюбуа с просьбой поговорить со мной наедине." Тут, как мы понимаем, два варианта: либо следователь очень грамотно его спровоцировал, либо действительно был таким придурком, что выдал Видоку, что его сдали. Учитывая предыдущие эпизоды невероятной наивности французских органов 1790-х годов, второе вполне вероятно.
Итак, Видок впервые сдает фараонам какого-то жигана (1800 год?). Из Лиона его отпускают и он перебирается к мамочке, в Аррас. Мамочка только что потеряла мужа (отца Видока), и поэтому не хочет отпускать сыночку от себя. Три месяца Видок живет в родительском доме, не высовывая носу наружу (все в городе знают, что он беглый). Когда приходит полиция с обысками, а это происходит регулярно, он прячется в тайник. В итоге нервы у детины не выдерживают, и он отправляется на сельскую дискотеку клеить телок (зачеркнуто) на бал-маскарад. Его узнают, преследуют, он вынужден скрыться из города, бросить мамочку.
Следующие несколько лет (?) проходят спокойно, Видок занимается торговлей, заводит себе гражданскую жену, жилье, его принимают за буржуа. Прибыли хватает даже на то, чтобы снять мамочке квартиру в Версале и хорошо ее обеспечивать. Но вдруг его опять узнают, арестовывают, он сбегает, и оказывается в армейском лагере. Поскольку упоминается провал наполеоновского вторжения в Англию, это должен быть 1805 год.
Далее текст опять меняет антураж, теперь это снова армейские воспоминания (а Видок уже был в армии лет в 18, теперь ему 30). Подробно зафиксирована речь вербовщика Бель-Реза, очень классная, прямо сказки 1001 ночи, так заманивает. Описаны пикарески с армейскими проститутками, тоже с бодрящими бытовыми подробностями. Классная комическая сцена -- драка в борделе, девицы бомбардируют врагов ночными горшками и всякое такое. Видок завербован, он при пушке артиллеристом. Англичане нападают, и тут патетический момент, из тех, которые так мило обстебывал Лев Толстой: "клубы дыма и пламени подымаются над хижиной и пылающие искры летят вокруг. До нас доходят жалобные крики - это голос ребенка. Меня охватывает ужас: что, если теперь уже поздно? - думается мне. Я жертвую собой; ребенок спасен, я отдаю его матери, которая в отчаянии бежала спасать его. Моя честь была достаточно восстановлена - никто более не посмел бы обозвать меня трусом. Когда я вернулся на батарею, все стали поздравлять меня".
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
__________________
+ цитаты
Речь вербовщика
[Spoiler (click to open)]
Погруженные в печальные размышления, мы медленно подвигались по набережной Феррайль, как вдруг нас пробудил звук военной музыки - два кларнета, барабан и цимбалы. Вокруг этого оркестра собралась густая толпа зевак. Музыканты помещались на телеге, над ними развевался пестрый флаг и разноцветные султаны. Когда музыканты перестали играть, барабан забил дробь. Какой-то господин, в мундире с галуном по всем швам, встал и обратился к публике с речью, показывая на большую карту, на которой был намалеван солдат в мундире.
- С соизволения Его Величества я пришел объяснить подданным французского короля те выгоды, те льготы, которые он им дарует, допуская их в колонии. Вы, молодые люди, вероятно, не могли не слышать о стране Кокань - нужно ехать в Индию, чтобы попасть в эту блаженную страну. Там всего вдоволь.
Хотите вы золота, жемчуга, бриллиантов? Стоит только наклониться - все дороги ими вымощены, да и наклоняться-то не нужно, за вас это сделают дикие.
Любите вы женщин? Там их есть вдоволь на всевозможные вкусы: есть и негритянки, принадлежащие всем и каждому; есть креолки, такие же белые, как мы с вами, - они любят белых до страсти, это и понятно в такой стране, где одни черные. И заметьте, что каждая из них богата, как Крез, - условие, выгодное при вступлении в брак.
Имеете вы слабость к вину? И в этом отношении там пречудесно - есть вина всевозможных сортов: и малага, и бордо, и шампанское. Не рассчитывайте только встретить там бургонского - не хочу вас обманывать, бургонское не выносит моря; что касается других вин всего земного шара - то их сколько угодно, по шести су бутылка, принимая в соображение конкуренцию. Да, господа, по шести су, и это вас нисколько не удивит, когда вы узнаете, что часто сто, двести, триста кораблей, нагруженных винами, в одно и то же время входят в гавань. Представьте себе затруднительное положение капитанов; они спешат вернуться и сваливают свой груз на землю, объявляя, что они будут слишком счастливы, если публика согласится черпать бесплатно из их бочонков.
Но это еще не все: как вы думаете, ведь приятно всегда иметь сахар под рукой? Я уже не говорю о кофе, ананасах, апельсинах, гранатах, померанцах и тысяче самых прекрасных плодов, которые растут сами по себе, без ухода, как в земном раю; не стану также распространяться об индийских ликерах, приятно щекочущих глотку.
Если бы я обращался к женщинам и детям, то стоило бы распространиться об этих лакомствах: но я говорю с мужчинами. Я знаю по опыту, что родители обыкновенно из кожи лезут, чтобы отвлечь молодых людей от пути, на котором они могут найти счастье и богатство, но будьте рассудительнее папенек, и в особенности маменек.
Не слушайтесь их, если они станут стращать вас, что дикие живьем пожирают европейцев, - все это дело прошлого, времен Христофора Колумба или Робинзона Крузо.
Не слушайтесь их, если они станут стращать вас желтой лихорадкой. Желтая лихорадка! Господа, если бы она была так ужасна, как уверяют, то по всей стране только и были бы понастроены больницы, а видит Бог, их там ни одной нет!
Понятно, вас еще напугают климатом. Я слишком откровенен, чтобы с этим не согласиться: климат там очень жаркий, но природа так щедро наделила прохладительными напитками всевозможных сортов, что жару даже и не замечаешь.
Вас станут стращать ядовитыми насекомыми, гремучими змеями. Успокойтесь, разве вы не имеете в своем распоряжении толпу невольников, чтобы отгонять насекомых? Что касается змей, то ведь они шумом гремушек объявляют о своем приближении.
Вам наскажут сказок и небылиц о кораблекрушениях. Знайте же, что я пятьдесят семь раз совершал плавание по морям, тысячу раз видел тропики, для меня пропутешествовать от одного полюса до другого - все равно, что выпить стакан воды, и на океане, где нет ни дорог, ни ухабов, я считаю себя в большей безопасности на корабле в 74 тонны, нежели в какой-нибудь душной карете или в омнибусе, который ходит из Парижа в Сен-Клу. Надеюсь, этого довольно, чтобы рассеять ваши опасения. Я мог бы еще дополнить эту картину прелестей жизни в Индии… я мог бы порассказать вам о наслаждениях охоты, рыбной ловли. Представьте себе лес, где дичь до того доверчива, что и не думает спасаться бегством, и так робка, что стоит погромче закричать, чтобы свалить ее на землю. Представьте себе реки и озера, до того обильные рыбой, что вода то и дело выступает из берегов.
Я чуть не забыл упомянуть о лошадях: лошадей, господа, там столько, что шагу н
ельзя сделать, чтобы не встретить их тысячи… словно стада овец. Вы, может быть, любители лошадей, желаете верхом ездить? Стоит только запастись веревочкой подлиннее. Из предосторожности следует завязать петлю. Вы пользуетесь минутой, когда лошади пасутся, тогда они ничего не подозревают, подкрадываетесь, выбираете любую и набрасываете свою петлю. Лошадка - ваша, остается только или сесть на нее верхом или вести ее под уздцы, если сочтете удобным, - здесь всякий свободен в своих действиях.
Да, господа, повторяю, все это сущая правда, уверяю вас. В доказательство этого король французов, Его Величество Людовик XVI, который мог бы меня слышать из своего дворца, уполномочил меня предложить вам от его имени эти благодеяния. Посмел бы ли я обманывать вас чуть ли не в его присутствии?
Король желает одеть, обуть и накормить вас; он хочет осыпать вас богатством; взамен этого он ничего не требует от вас; работать не придется, денег вволю, ешь до отвалу, ложись спать и вставай, когда заблагорассудится, - только раз в месяц королевский парад.
Уж что касается этого, то вам от парада не вывернуться, разве получите дозволение, в котором, впрочем, никогда и не отказывают. Исполнив эти обязанности, вы свободны, как птицы Божий, чего вам еще больше? Хорошей должности? У вас она будет, только поторопитесь. Предупреждаю вас, что завтра уже будет, может быть, слишком поздно. Суда уж готовы к отплытию - ждут только попутного ветра, чтобы сняться с якоря… Поспешайте же, парижане. Если, паче чаяния, вам наскучит хорошая жизнь, то в гавани вы всегда найдете корабль, готовый перевезти в Европу тех, кто страдает тоской по родине.
Пусть приходят ко мне все желающие узнать ближайшие подробности, мне нет надобности сообщать вам своего имени - меня и так всегда знают. Живу я в двух шагах отсюда, у первого фонаря, в доме виноторговца. Вы спросите Бель-Роза.
Положение, в котором я находился, заставило меня внимательно выслушать эту речь; я запомнил каждое слово Бель-Роза, и, хотя с тех пор прошло двадцать лет, я повторяю ее, не пропустив ни единого словечка.
Про армейскую проститутку, содержимое головы которой страшно представить:
[Spoiler (click to open)]
Лишнее объяснять, каким ремеслом занималась прелестная блондинка, - об этом можно догадаться. Маделена из Пикардии была высокая девушка лет двадцати трех, с замечательно свежим цветом лица и редкой красотою форм; она гордилась тем, что не принадлежала никому исключительно - по принципу совести она считала себя собственностью целой армии: трубач или маршал, словом, все, кто носил военный мундир, все были приняты ею с одинаковою благосклонностью. Она питала непреодолимое презрение к «рябчикам» (штатским). Не было ни одного буржуа, который мог бы похвастаться ее милостями; она даже пренебрегала моряками, которых обирала как липок, так как не могла решиться смотреть на них, как на солдат. Потому ли что Маделена была девушкой бескорыстной или по общему уделу подобных ей существ, - но она умерла в 1812 году в Ардрском госпитале в крайней бедности, но оставшись верной знаменам полка; два года спустя, после ужасной катастрофы при Ватерлоо, она с гордостью могла бы назвать себя «вдовой великой армии».
Воспоминание о Маделене еще до сих пор живет в разных концах Франции, скажу даже - всей Европы, среди остатков наших старинных фаланг. Она была «современницей» доброго старого времечка. Маделена имела черты лица несколько мужские, но, несмотря на ее жизнь, лицо ее не было пошлым; волосы ее не имели белесоватого оттенка, золотистый отлив ее густых кос вполне гармонировал с ее небесно-голубыми глазами; орлиный нос не отличался угловатостью и не выдавался резко вперед; рот, с чувственными губами, в то же время был изящен и добродушен; Маделена не умела писать и не зналась с полицией, разве давала на водку ради своего спокойствия городским сержантам и ночным блюстителям порядка.
Удовольствие, которое я чувствую, очерчивая двадцать лет спустя портрет Маделены, на минуту заставило меня забыть о Дюфайльи.