(no subject)
что мне остро мешает в виртуальном пространстве, так это величие. Оно есть не только там, где галдят про великую державу, космос,фашистов, продали страну и сталина на вас нет. Оно в равной степени есть и там, где призывают к покаянию, стыду, наводят аналогии с 18 или 37 годом и ждут катастрофы. В этом смысле полное единство у нас - все слились в симфонии духа на почве величия.
У меня есть ничем не подкрепляемая, не подкреплённая убеждённость, что не только извне к нам приходят сигналы, но и дух праздности, уныния и любоначалия способен из нашего нутра вываливаться в реальность и эту реальность марать. Сознание, значит, начинает определять бытие. Я не хочу сказать, что нужно улыбнуться миру, и он улыбнётся тебе. Я просто боюсь, что ожидание величия что-нибудь великое и скатализирует. Люди начинают говорить возвышенными голосами, писать ещё неслучившуюся катастрофу с большой буквы, от чего происходят некоторые вибрации.
Это вот это омерзительное "помирать - так с музыкой". Жизнь как-то не радует, пусть и по объективным причинам, так может хоть погибнуть, не в болоте утонув, а под пятой тирана. Чтобы гремело, или зловеще шипело, но чтоб уж на всю Вселенную. Поэтому для меня лично так сладостны голоса экономистов, которые скучно говорят что-то вроде: "Ну что вы, будет всего лишь вторая половина 80-х". Собственно, по ощущениям она уже есть, по кой-каким личным воспоминаниям, не очень, правда, обширным.
"Ах, ох, да как же мы, с Пушкиным (вар. - Хлебниковым) и космосом, да вдруг станем Пакистаном или Монголией? Нет-с, давайте всё-таки что-нибудь такое... что-нибудь великое". Ага, жертвою, блядь, пали в борьбе роковой - вот она, скрепа, всем скрепам скрепа. И смотреть на этого малокомпетентного товарища в главном кресле страны как на уловителя вселенных - только продлевать ему всякие сроки, политические и жизненные.
У меня есть ничем не подкрепляемая, не подкреплённая убеждённость, что не только извне к нам приходят сигналы, но и дух праздности, уныния и любоначалия способен из нашего нутра вываливаться в реальность и эту реальность марать. Сознание, значит, начинает определять бытие. Я не хочу сказать, что нужно улыбнуться миру, и он улыбнётся тебе. Я просто боюсь, что ожидание величия что-нибудь великое и скатализирует. Люди начинают говорить возвышенными голосами, писать ещё неслучившуюся катастрофу с большой буквы, от чего происходят некоторые вибрации.
Это вот это омерзительное "помирать - так с музыкой". Жизнь как-то не радует, пусть и по объективным причинам, так может хоть погибнуть, не в болоте утонув, а под пятой тирана. Чтобы гремело, или зловеще шипело, но чтоб уж на всю Вселенную. Поэтому для меня лично так сладостны голоса экономистов, которые скучно говорят что-то вроде: "Ну что вы, будет всего лишь вторая половина 80-х". Собственно, по ощущениям она уже есть, по кой-каким личным воспоминаниям, не очень, правда, обширным.
"Ах, ох, да как же мы, с Пушкиным (вар. - Хлебниковым) и космосом, да вдруг станем Пакистаном или Монголией? Нет-с, давайте всё-таки что-нибудь такое... что-нибудь великое". Ага, жертвою, блядь, пали в борьбе роковой - вот она, скрепа, всем скрепам скрепа. И смотреть на этого малокомпетентного товарища в главном кресле страны как на уловителя вселенных - только продлевать ему всякие сроки, политические и жизненные.