С ключом на шее - 0
0.
…Когда Полинка, с распухшим носом и красными глазами, но умытая и почти спокойная, выходит из ванной, Ольга наливает две кружки крепчайшего чаю, усаживает ее за стол и начинает рассказывать. Она рассказывает про Голодного Мальчика и дядь Юру, и Полинка кричит, чтоб он отстала, и закрывает уши, но все-таки не убегает, и Ольга продолжает говорить. Она рассказывает про Деню и Егорова, и Полина вытаскивает пальцы из ушей, прижимает ладонь ко рту. Ее глаза распахиваются широко-широко, и у Ольги дергаются уголки губ - но она не задает вопросов. Не сейчас. Давясь чаем и колупая ногтем клеенку, Ольга рассказывает про Грушу. Про милицию. Полина слушает, а Ольга рассказывает про сгинувшую на материке Янку…
Потом ее история заканчивается.
- Вот так, - говорит Ольга, помолчав. - Поэтому я… - ее голос дрожит, и она снова замолкает. Разглаживает на коленях длинную домашнюю юбку. - Я буду молиться, чтобы ты все забыла, - тихо говорит она, и Полинка фыркает.
- Ага, забыла, - говорит она. - Ты прямо думаешь, что его, - она заводит глаза, указывая в потолок, - можно уговорить. Как будто он слышит… А он ничего не слышит! Ты что угодно говори - он все проворонит…
Ольга вздрагивает и опускает глаза под топазовым взглядом.
- Он слышит, - твердо отвечает она. - Я теперь знаю.
- Ты как маленькая, - буркает Полинка, и Ольга фыркает чаем. Капли цвета воды в Коги разлетаются по столу. Ольга хватает салфетку и ослабевшей рукой смахивает их с клеенки. Заглядывает в прозрачные глаза дочери. Думает: простит ли она меня?
- Нам теперь исповедаться придется, да? - тонким голосом спрашивает Полина.
Ольга с сомнением качает головой. Вспоминает дядю Сашу, скорчившегося над телом своего лучшего друга. Отдачу выстрела. Умиротворенное лицо Фильки, истаивающего в крадущейся с моря темноте. Говорит уверенно:
- Нет.
Думает: теперь хотя бы не придется прятать тайны у человека-вороны. Машинально снимает с рукава клочок шерсти и бездумно скатывает его в тонкую ниточку.
…На кафедре пованивает - почти как в папиной темнушке. К бумажной пыли добавился тухловато-кислый запашок плохо выделанных шкур. Яна озирает пустой кабинет - и впервые понимает, насколько он похож на папин. Воняет от новой выставки масок над столом Клочкова, деревянных, украшенных перьями, хвостами и клочьями меха. Ухмыльнувшись, Яна бросает на стол ведомость - хоть к пересдаче нормально подготовились - и заглядывает в кружку. Морщит нос на подсохшую кофейную гущу.
Из-под стола Клочкова доносится шорох, постукивание и басовитое гудение, и Яна вскакивает, сжимая кулаки. Подброшенное адреналином сердце колотится в горле; с трудом проталкивая воздух сквозь стиснутые зубы, она крадучись двигается к столу. Из-под крышки доносится гулкий удар и ругань, а потом завкафедрой, цедя сквозь зубы что-то замысловатое, вылезает из-под стола с коробкой в руках.
- А, Нигдеева, привет, не слышал, как вошла, - рассеянно говорит он, вынимает из коробки узорчатую рожу и роняет обратно. - Вот, дошли руки коллекцию Ракарского разобрать. Считай, по наследству досталась, вместе со столом… - он вытаскивает новую маску, обрамленную мохнатым черным мехом, с вороньим черепом, вделанным прямо в лоб. - Жуть, а?
- Жуть, - кивает Яна. Клочков щурится:
- Я смотрю, ты развлеклась в отпуске, - говорит он. - Откуда такой роскошный фонарь? Опять с носителями фольклора беседовала? - он машинально потирает шрам на лбу.
- Вроде того, - отвечает она с улыбкой.
Клочков понимающе хмыкает и снова закапывается в коробку. Яна откидывается на спинку стула, вытягивает ноги и бездумно наматывает на палец невесть откуда взявшуюся нитку из серой шерсти, пахнущей псиной.
…Туман рассеивается, и Филипп выходит к обрыву, нависающему над серой пустотой. В бесплодной почве дрожат кустики ромашек. Справа высится гигантская мусорная куча; от нее, наверное, страшно смердит, но ветер, порывами налетающий с моря, сносит вонь, и Филипп чует только соль и водоросли. Из-под обрыва доносится рокот прибоя; над ним мечутся невидимые чайки, но туман проглатывает их крики, и они кажутся прозрачными, будто нарисованными акварелью. Ольга, наверное, смогла бы нарисовать это место, думает Филипп, бредя по-над обрывом прочь от свалки. Торопиться ему некуда. Ему больше никогда не надо будет торопиться. Под ногами похрустывает галька. Филипп подбирает самый яркий, самый прозрачный халцедон и подносит его к глазу. Мир расплывается в оранжевом сиянии, и Филипп с улыбкой опускает камень в карман.
Низкое небо взрывается карканьем. Филипп провожает взглядом ворону - та перелетает с места на место, изредка останавливаясь, чтобы поколупаться в земле. Из ее клюва свисает нитка, спряденная из собачьей шерсти. Хмыкнув, Филипп начинает смотреть под ноги и вскоре замечает первый обрывок. Следующая нитка уже длиннее, и, чтобы она не запуталась, он наматывает ее на ладонь. Нитки попадаются все чаще, они все длиннее, и вскоре Филипп начинает сматывать их в клубок.
Он убирает пестрый клубок в карман и начинает сматывать следующий. Над головой с карканьем носится ворона, а Филипп все собирает и собирает нитки, и становится ясно, что их хватит на очень длинное Послание. Хватит, чтобы дорассказать историю. Позже он поймет, как переправить ее.
Филипп подставляет лицо мокрому ветру и осторожно, стараясь не повредить нежные лепестки, снимает нитку, обмотавшуюся вокруг ромашкового кустика. Вдыхает сладко-горький аромат, смешанный с кисло-соленой псиной. Думает: однажды кто-то проснется с Посланием под подушкой и сможет его расшифровать.
КОНЕЦ
…Когда Полинка, с распухшим носом и красными глазами, но умытая и почти спокойная, выходит из ванной, Ольга наливает две кружки крепчайшего чаю, усаживает ее за стол и начинает рассказывать. Она рассказывает про Голодного Мальчика и дядь Юру, и Полинка кричит, чтоб он отстала, и закрывает уши, но все-таки не убегает, и Ольга продолжает говорить. Она рассказывает про Деню и Егорова, и Полина вытаскивает пальцы из ушей, прижимает ладонь ко рту. Ее глаза распахиваются широко-широко, и у Ольги дергаются уголки губ - но она не задает вопросов. Не сейчас. Давясь чаем и колупая ногтем клеенку, Ольга рассказывает про Грушу. Про милицию. Полина слушает, а Ольга рассказывает про сгинувшую на материке Янку…
Потом ее история заканчивается.
- Вот так, - говорит Ольга, помолчав. - Поэтому я… - ее голос дрожит, и она снова замолкает. Разглаживает на коленях длинную домашнюю юбку. - Я буду молиться, чтобы ты все забыла, - тихо говорит она, и Полинка фыркает.
- Ага, забыла, - говорит она. - Ты прямо думаешь, что его, - она заводит глаза, указывая в потолок, - можно уговорить. Как будто он слышит… А он ничего не слышит! Ты что угодно говори - он все проворонит…
Ольга вздрагивает и опускает глаза под топазовым взглядом.
- Он слышит, - твердо отвечает она. - Я теперь знаю.
- Ты как маленькая, - буркает Полинка, и Ольга фыркает чаем. Капли цвета воды в Коги разлетаются по столу. Ольга хватает салфетку и ослабевшей рукой смахивает их с клеенки. Заглядывает в прозрачные глаза дочери. Думает: простит ли она меня?
- Нам теперь исповедаться придется, да? - тонким голосом спрашивает Полина.
Ольга с сомнением качает головой. Вспоминает дядю Сашу, скорчившегося над телом своего лучшего друга. Отдачу выстрела. Умиротворенное лицо Фильки, истаивающего в крадущейся с моря темноте. Говорит уверенно:
- Нет.
Думает: теперь хотя бы не придется прятать тайны у человека-вороны. Машинально снимает с рукава клочок шерсти и бездумно скатывает его в тонкую ниточку.
…На кафедре пованивает - почти как в папиной темнушке. К бумажной пыли добавился тухловато-кислый запашок плохо выделанных шкур. Яна озирает пустой кабинет - и впервые понимает, насколько он похож на папин. Воняет от новой выставки масок над столом Клочкова, деревянных, украшенных перьями, хвостами и клочьями меха. Ухмыльнувшись, Яна бросает на стол ведомость - хоть к пересдаче нормально подготовились - и заглядывает в кружку. Морщит нос на подсохшую кофейную гущу.
Из-под стола Клочкова доносится шорох, постукивание и басовитое гудение, и Яна вскакивает, сжимая кулаки. Подброшенное адреналином сердце колотится в горле; с трудом проталкивая воздух сквозь стиснутые зубы, она крадучись двигается к столу. Из-под крышки доносится гулкий удар и ругань, а потом завкафедрой, цедя сквозь зубы что-то замысловатое, вылезает из-под стола с коробкой в руках.
- А, Нигдеева, привет, не слышал, как вошла, - рассеянно говорит он, вынимает из коробки узорчатую рожу и роняет обратно. - Вот, дошли руки коллекцию Ракарского разобрать. Считай, по наследству досталась, вместе со столом… - он вытаскивает новую маску, обрамленную мохнатым черным мехом, с вороньим черепом, вделанным прямо в лоб. - Жуть, а?
- Жуть, - кивает Яна. Клочков щурится:
- Я смотрю, ты развлеклась в отпуске, - говорит он. - Откуда такой роскошный фонарь? Опять с носителями фольклора беседовала? - он машинально потирает шрам на лбу.
- Вроде того, - отвечает она с улыбкой.
Клочков понимающе хмыкает и снова закапывается в коробку. Яна откидывается на спинку стула, вытягивает ноги и бездумно наматывает на палец невесть откуда взявшуюся нитку из серой шерсти, пахнущей псиной.
…Туман рассеивается, и Филипп выходит к обрыву, нависающему над серой пустотой. В бесплодной почве дрожат кустики ромашек. Справа высится гигантская мусорная куча; от нее, наверное, страшно смердит, но ветер, порывами налетающий с моря, сносит вонь, и Филипп чует только соль и водоросли. Из-под обрыва доносится рокот прибоя; над ним мечутся невидимые чайки, но туман проглатывает их крики, и они кажутся прозрачными, будто нарисованными акварелью. Ольга, наверное, смогла бы нарисовать это место, думает Филипп, бредя по-над обрывом прочь от свалки. Торопиться ему некуда. Ему больше никогда не надо будет торопиться. Под ногами похрустывает галька. Филипп подбирает самый яркий, самый прозрачный халцедон и подносит его к глазу. Мир расплывается в оранжевом сиянии, и Филипп с улыбкой опускает камень в карман.
Низкое небо взрывается карканьем. Филипп провожает взглядом ворону - та перелетает с места на место, изредка останавливаясь, чтобы поколупаться в земле. Из ее клюва свисает нитка, спряденная из собачьей шерсти. Хмыкнув, Филипп начинает смотреть под ноги и вскоре замечает первый обрывок. Следующая нитка уже длиннее, и, чтобы она не запуталась, он наматывает ее на ладонь. Нитки попадаются все чаще, они все длиннее, и вскоре Филипп начинает сматывать их в клубок.
Он убирает пестрый клубок в карман и начинает сматывать следующий. Над головой с карканьем носится ворона, а Филипп все собирает и собирает нитки, и становится ясно, что их хватит на очень длинное Послание. Хватит, чтобы дорассказать историю. Позже он поймет, как переправить ее.
Филипп подставляет лицо мокрому ветру и осторожно, стараясь не повредить нежные лепестки, снимает нитку, обмотавшуюся вокруг ромашкового кустика. Вдыхает сладко-горький аромат, смешанный с кисло-соленой псиной. Думает: однажды кто-то проснется с Посланием под подушкой и сможет его расшифровать.
КОНЕЦ