Леонид Люкс включился в дискуссию по поводу предыдущего поста Андрея Гаврилова:
Леонид Люкс прислал мне свой комментарий:
«Русский Апокалипсис» непонятен без европейского контекста.
Главный недостаток «Реквиема по России» Андрея Гаврилова - его «русоцентризм». Он не замечает, что начавшийся в 1917 г. «Русский Апокалипсис» был всего лишь первым актом общеевропейской катастрофы. Она началась несколько лет спустя. Это понимали многие русские мыслители-изгнанники. Семен Франк в книге «Крушение кумиров» (1924): «Нельзя отрицать, что и Европа чадит и тлеет и не может затушить это подземное горение … среди этого общего смятения и маразма, как мало признаков духовного осмысления жизни и стремления к подлинному духовному возрождению!». Николай Бердяев в том же 1924 году добавил: тектонические потрясения, которые Россия испытывала во время революции, являются универсальным явлением; не только в России, но и во всей Европе шло всеобщее огрубление и варваризация культуры.
Диагноз Бердяева не отражал тогдашнего состояния европейской культуры, которая переживала в «золотые двадцатые годы» свой новый расцвет. Несмотря на это, Бердяеву, как и другим русским мыслителям, было ясно, как хрупок фундамент, на котором базируется европейская культура. Через 9 лет после высказываний Бердяева о ее варваризации к власти в Германии пришел Гитлер, а через 16 лет был построен концлагерь Освенцим. Итак, не только Россия, но и вся оккупированная нацистами часть Европы переживала свой «Апокалипсис», попала в тоталитарную бездну.
Почему же Германии и другим странам Западной Европы удалось после разгрома Третьего Рейха вырваться из тоталитарного тупика, в котором, как считает Гаврилов, все еще пребывает Россия? Что отличает Россию от других европейских стран, которые в свое время тоже попали в тоталитарную «западню»? Преодоление тоталитарного наследия в этих странах было возможно главным образом потому, что им оказали массивную поддержку извне. Без плана Маршалла и интеграции в европейские структуры Германия вряд ли смогла бы построить самую стабильную в истории страны демократию. А успешная трансформация в странах на западной периферии бывшего Восточного блока оказалась возможной лишь благодаря массивной помощи ЕС. О «европейской перспективе» мечтали и многие российские реформаторы. Распад Восточного блока и преодоление существовавшего со времен Ялты европейского раскола прошли, к величайшему изумлению мировой общественности, относительно мирно. Тогда советские и российские «европейцы» ориентировались в своих действиях на принятые на Западе нормы. Они отказались от брежневской доктрины "ограниченного суверенитета соцстран": она не соответствовала горбачевской идее «общеевропейского дома». Но построить этот дом так и не удалось. Интеграционные процессы в западной части европейского континента все более углублялись, а Россия оставалась на периферии этого развития. Конечно, после свержения советской власти, экономические, культурные и политические связи России с внешним миром чрезвычайно углубились, но полной интеграции страны в сверхнациональные структуры по образцу ряда других посттоталитарных стран не произошло. Это и является одной из главных причин неудачи модернизационного проекта постсоветской эпохи, а также эрозии возникшей после августовской революции 1991 г. «второй» российской демократии и ее замены «управляемой демократией». Российские «европейцы», которым континент во многом обязан мирным преодолением послевоенного раскола, вынуждены лишь обороняться, и кажется, что они полностью проиграли борьбу с радикальными противниками Запада. Однако, в истории не бывает ничего окончательного. Не исключено, что приверженцы русского европеизма при более благоприятных обстоятельствах смогут вернуться на политическую сцену, как это уже не раз бывало в истории.
«Русский Апокалипсис» непонятен без европейского контекста.
Главный недостаток «Реквиема по России» Андрея Гаврилова - его «русоцентризм». Он не замечает, что начавшийся в 1917 г. «Русский Апокалипсис» был всего лишь первым актом общеевропейской катастрофы. Она началась несколько лет спустя. Это понимали многие русские мыслители-изгнанники. Семен Франк в книге «Крушение кумиров» (1924): «Нельзя отрицать, что и Европа чадит и тлеет и не может затушить это подземное горение … среди этого общего смятения и маразма, как мало признаков духовного осмысления жизни и стремления к подлинному духовному возрождению!». Николай Бердяев в том же 1924 году добавил: тектонические потрясения, которые Россия испытывала во время революции, являются универсальным явлением; не только в России, но и во всей Европе шло всеобщее огрубление и варваризация культуры.
Диагноз Бердяева не отражал тогдашнего состояния европейской культуры, которая переживала в «золотые двадцатые годы» свой новый расцвет. Несмотря на это, Бердяеву, как и другим русским мыслителям, было ясно, как хрупок фундамент, на котором базируется европейская культура. Через 9 лет после высказываний Бердяева о ее варваризации к власти в Германии пришел Гитлер, а через 16 лет был построен концлагерь Освенцим. Итак, не только Россия, но и вся оккупированная нацистами часть Европы переживала свой «Апокалипсис», попала в тоталитарную бездну.
Почему же Германии и другим странам Западной Европы удалось после разгрома Третьего Рейха вырваться из тоталитарного тупика, в котором, как считает Гаврилов, все еще пребывает Россия? Что отличает Россию от других европейских стран, которые в свое время тоже попали в тоталитарную «западню»? Преодоление тоталитарного наследия в этих странах было возможно главным образом потому, что им оказали массивную поддержку извне. Без плана Маршалла и интеграции в европейские структуры Германия вряд ли смогла бы построить самую стабильную в истории страны демократию. А успешная трансформация в странах на западной периферии бывшего Восточного блока оказалась возможной лишь благодаря массивной помощи ЕС. О «европейской перспективе» мечтали и многие российские реформаторы. Распад Восточного блока и преодоление существовавшего со времен Ялты европейского раскола прошли, к величайшему изумлению мировой общественности, относительно мирно. Тогда советские и российские «европейцы» ориентировались в своих действиях на принятые на Западе нормы. Они отказались от брежневской доктрины "ограниченного суверенитета соцстран": она не соответствовала горбачевской идее «общеевропейского дома». Но построить этот дом так и не удалось. Интеграционные процессы в западной части европейского континента все более углублялись, а Россия оставалась на периферии этого развития. Конечно, после свержения советской власти, экономические, культурные и политические связи России с внешним миром чрезвычайно углубились, но полной интеграции страны в сверхнациональные структуры по образцу ряда других посттоталитарных стран не произошло. Это и является одной из главных причин неудачи модернизационного проекта постсоветской эпохи, а также эрозии возникшей после августовской революции 1991 г. «второй» российской демократии и ее замены «управляемой демократией». Российские «европейцы», которым континент во многом обязан мирным преодолением послевоенного раскола, вынуждены лишь обороняться, и кажется, что они полностью проиграли борьбу с радикальными противниками Запада. Однако, в истории не бывает ничего окончательного. Не исключено, что приверженцы русского европеизма при более благоприятных обстоятельствах смогут вернуться на политическую сцену, как это уже не раз бывало в истории.