Nostalgie
Есть такая страшная болезнь - ностальгия. Ею заболевают люди, понесшие утрату. Чаще всего это утрата привычной среды обитания. Понятно, что больше всего ностальгия оттопталась на эмигрантах. Среди них, как известно, всегда было и есть много творческих людей, литераторов и поэтов. Благородное чувство тоски по утраченной Родине... Поэты воздвигли нерукотворный памятник этой болезни. Они её задокументировали, заархивировали и превратили в топос русской литературы. Самое известное имя - Владимир Набоков. Он жил в Берлине, Париже, в Америке, в Швейцарии, но при этом постоянно пребывал в двух мирах: в реальном и в мире своего писательского воображения, и этот метафизический мир всегда был наполнен воспоминаниями о России. Можно образно сказать, что след от детского велосипеда, прочерченный на сыром песке в парке родового имения Батово (под Гатчиной) и описанный в романе “Дар”, пересекает каждую страницу его текстов. Владимира Набокова с детства воспитывали как культурного космополита, у него не было в эмиграции языковых барьеров: “Я американский писатель, рождённый в России, получивший образование в Англии, где я изучал французскую литературу перед тем, как на пятнадцать лет переселиться в Германию. …Моя голова разговаривает по-английски, моё сердце - по-русски, и моё ухо - по-французски”. Но откуда же тогда такая невыносимая тоска по России?
И так же громко эта ностальгическая нота, заветная мечта о возвращении, звучит у его современников, поэтов из первой волны послереволюционной эмиграции:
И опять, в романтическом Летнем Саду,
В голубой белизне петербургского мая,
По пустынным аллеям неслышно пройду,
Драгоценные плечи твои обнимая.
(Г. Иванов)
У диссидентов из второй волны эмиграции 60-х - 80-х годов ничего не меняется. Они все ностальгируют, их дискурс обращён к России, и до какой же степени нужно мучиться на чужбине, чтобы написать такие вот строки:
Когда я вернусь - ты не смейся, - когда я вернусь,
Когда пробегу, не касаясь земли, по февральскому снегу,
По еле заметному следу к теплу и ночлегу,
И, вздрогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь,
Когда я вернусь, о, когда я вернусь...
Послушай, послушай - не смейся, - когда я вернусь,
И прямо с вокзала, разделавшись круто с таможней,
И прямо с вокзала в кромешный, ничтожный, раешный
Ворвусь в этот город, которым казнюсь и клянусь,
Когда я вернусь, о, когда я вернусь...
Когда я вернусь, я пойду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно соперничать небо,
И ладана запах, как запах приютского хлеба,
Ударит меня и заплещется в сердце моем...
Когда я вернусь... О, когда я вернусь...
Когда я вернусь, засвистят в феврале соловьи
Тот старый мотив, тот давнишний, забытый, запетый,
И я упаду, побежденный своею победой,
И ткнусь головою, как в пристань, в колени твои,
Когда я вернусь.. А когда я вернусь?
(А.Галич)
Но вот я сама уже почти 20 лет живу в эмиграции. Вокруг меня - целая клумба соотечественников и соотечественниц, живущих на всю катушку и даже не помышляющих о том, чтобы вернуться, хотя все границы открыты. Ни ностальгии, ни потребности в возвращении никто не испытывает. Эти 30-летние добровольные переселенцы, интеллектуалы и поэты, явно не подвержены вирусу ностальгии. Как и несколько миллионов людей из бывшего СССР, перебравшихся на жительство в разные другие страны. Только в Германию из России переехало не менее 2,5 млн. человек. А сколько всего живёт в США, Израиле, Италии, Англии? Мне кажется, что в эмоциональном мире человека произошли существенные перемены. Люди легко и с удовольствием перемещаются в пространстве, все их корни всегда с собой - в лэптопе. И из-за этого нет у нас стихов, звучащих как струны разбитого сердца, и это досадно!
То, что я вижу со своей эмигрантской колокольни - всеобщий конец ностальгии. Пресловутое “номадическое” поколение не пишет стихи о своих душевных муках от утраты корней, ибо получает от этого кайф. Но может, я не права? И есть-таки люди, страдающие от переездов с одного места на другое? Сознательно выбирающие то, к чему привязаны от рождения? В моём кругу общения есть три такие семьи. Они вернулись в Москву после 10 лет жизни в Германии. Они тут страдали, ностальгировали и хотели этого возвращения. В “изгнании” их удерживали только стратегии, связанные с подросшими детьми. Детей тут спасли от армии и от опасных улично-дворовых влияний, бесплатно учили сначала в школе, а потом в университете, но как только вся программа была завершена, то все гурьбой с радостью вернулись на Родину. Однако стихов даже они не писали. Страдали молча.
UPD: Выношу из коммента юзера karofka :
Вот изумительный по красоте отрывок из труда Гуго Сен-Викторского, монаха XII века:
“Следовательно, источник великой добродетели для умудренного разума в том, чтобы понемножку учиться и для начала изменить свой взгляд на вещи незримые и преходящие, для того чтобы потом разум сумел вовсе оставить их позади. Человек, которому мила его родина, покамест незрелый новичок; тот, кому любая земля как родная, уже силен; но совершенен лишь тот, кому весь мир - чужбина. Незрелая душа уцепилась своей любовью за один-единственный уголок мира; сильный человек объял своей любовью все места; а совершенный человек свою любовь умертвил”.
И так же громко эта ностальгическая нота, заветная мечта о возвращении, звучит у его современников, поэтов из первой волны послереволюционной эмиграции:
И опять, в романтическом Летнем Саду,
В голубой белизне петербургского мая,
По пустынным аллеям неслышно пройду,
Драгоценные плечи твои обнимая.
(Г. Иванов)
У диссидентов из второй волны эмиграции 60-х - 80-х годов ничего не меняется. Они все ностальгируют, их дискурс обращён к России, и до какой же степени нужно мучиться на чужбине, чтобы написать такие вот строки:
Когда я вернусь - ты не смейся, - когда я вернусь,
Когда пробегу, не касаясь земли, по февральскому снегу,
По еле заметному следу к теплу и ночлегу,
И, вздрогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь,
Когда я вернусь, о, когда я вернусь...
Послушай, послушай - не смейся, - когда я вернусь,
И прямо с вокзала, разделавшись круто с таможней,
И прямо с вокзала в кромешный, ничтожный, раешный
Ворвусь в этот город, которым казнюсь и клянусь,
Когда я вернусь, о, когда я вернусь...
Когда я вернусь, я пойду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно соперничать небо,
И ладана запах, как запах приютского хлеба,
Ударит меня и заплещется в сердце моем...
Когда я вернусь... О, когда я вернусь...
Когда я вернусь, засвистят в феврале соловьи
Тот старый мотив, тот давнишний, забытый, запетый,
И я упаду, побежденный своею победой,
И ткнусь головою, как в пристань, в колени твои,
Когда я вернусь.. А когда я вернусь?
(А.Галич)
Но вот я сама уже почти 20 лет живу в эмиграции. Вокруг меня - целая клумба соотечественников и соотечественниц, живущих на всю катушку и даже не помышляющих о том, чтобы вернуться, хотя все границы открыты. Ни ностальгии, ни потребности в возвращении никто не испытывает. Эти 30-летние добровольные переселенцы, интеллектуалы и поэты, явно не подвержены вирусу ностальгии. Как и несколько миллионов людей из бывшего СССР, перебравшихся на жительство в разные другие страны. Только в Германию из России переехало не менее 2,5 млн. человек. А сколько всего живёт в США, Израиле, Италии, Англии? Мне кажется, что в эмоциональном мире человека произошли существенные перемены. Люди легко и с удовольствием перемещаются в пространстве, все их корни всегда с собой - в лэптопе. И из-за этого нет у нас стихов, звучащих как струны разбитого сердца, и это досадно!
То, что я вижу со своей эмигрантской колокольни - всеобщий конец ностальгии. Пресловутое “номадическое” поколение не пишет стихи о своих душевных муках от утраты корней, ибо получает от этого кайф. Но может, я не права? И есть-таки люди, страдающие от переездов с одного места на другое? Сознательно выбирающие то, к чему привязаны от рождения? В моём кругу общения есть три такие семьи. Они вернулись в Москву после 10 лет жизни в Германии. Они тут страдали, ностальгировали и хотели этого возвращения. В “изгнании” их удерживали только стратегии, связанные с подросшими детьми. Детей тут спасли от армии и от опасных улично-дворовых влияний, бесплатно учили сначала в школе, а потом в университете, но как только вся программа была завершена, то все гурьбой с радостью вернулись на Родину. Однако стихов даже они не писали. Страдали молча.
Click to viewUPD: Выношу из коммента юзера karofka :
Вот изумительный по красоте отрывок из труда Гуго Сен-Викторского, монаха XII века:
“Следовательно, источник великой добродетели для умудренного разума в том, чтобы понемножку учиться и для начала изменить свой взгляд на вещи незримые и преходящие, для того чтобы потом разум сумел вовсе оставить их позади. Человек, которому мила его родина, покамест незрелый новичок; тот, кому любая земля как родная, уже силен; но совершенен лишь тот, кому весь мир - чужбина. Незрелая душа уцепилась своей любовью за один-единственный уголок мира; сильный человек объял своей любовью все места; а совершенный человек свою любовь умертвил”.