Этюд эпохи возрождения
Человеческий организм штука сложная и малопонятная, выкидывает иной раз такие фортели, что и в ум не возьмешь. Постигнуть, что и от чего в нём случается, иногда нет никакой потенциальной возможности, особенно в сфере чувств.
Вот в понедельник, к примеру, безо всяких видимых оснований к тому, Рукавицин проснулся от невесть откуда взявшейся тоски и резкого упадка нравственных сил. Раньше, когда Рукавицин производственно трудился, начало недели оптимизма у него тоже не вызывало. Но сейчас-то работы у него не было - сократили ещё позапрошлой осенью и никуда не брали из-за несвежего возраста. Нет, дело было явно в другом. Деньги у него также отсутствовали и волноваться, что их сопрут или обжулят, не приходилось.
Может это из-за здоровья беспокойство, так нет. Никакого здоровья не было уже давно, чего же из-за него волноваться. Определенно был другой мотив. Может с домом проблемы? Опять мимо. Никакого дома у Ивана Григорьевича не было. Как со службы выперли, так и из служебного общежития попросили, где он почти четыре десятка лет без малого кантовался в ожидании обещанной квартиры. Не дождался, слава богу. А то бы сейчас тебе и квартплата, и вывоз мусора, и газ, и капитальный ремонт и прочая колготня. Значит отпадала ещё одна серьезная подоплека пессимизма.
Возможно сварливая жена и неблагодарные дети, скажете вы и ошибетесь. Семьей Рукавицин не обзавелся, к счастью, именно по вышеуказанной жилищной недостаточности. Поэтому и не пилил его никто и не выказывал неуважение за простоту нрава и честный характер, вследствие чего и неслучившейся удачной карьеры. Начальству Иван Григорьевич смотрел по-преимуществу в глаза, без обиняков высказывался про изъяны и недостатки, даже в профсоюзе состоял. Оттого и росту не было, так в простых инженерах и проходил. Нет, и не семья была причиной упадочного настроения.
И даже не осень вокруг царила с её хандрой. Лето, братцы мои, самый что ни на есть июнь. Теплынь, ветерок веет ласковый, небо голубое без единого облачка, овсянка радостно дзинькает в соседних кустах.
Рукавицин сдвинул лист лопуха, прикрывшись от солнца светившего в глаза, затем взглянул на часы “Восток”, единственное, что осталось у него от прежней жизни. Пора, однако. Настроение настроением, а так и без завтрака можно остаться. Кряхтя поднялся, сложил картонную упаковку от холодильника, на которой спал, и спрятал подальше в траву. Вылез из канавы и, так и не разобравшись в декадентском мироощущении, побрел к “Пятерочке”, что на Ленина - там просрочку выбрасывали обычно к одиннадцати часам.