Цук не дедовщина. Неуставные отношения в Российской императорской армии
Истоки неуставных отношений лежат в самой коллективной психологии человеческих сообществ. Любой коллектив, не скатившийся в анархию, обязательно вырабатывает ту или иную иерархию, основанную на праве - сильного, богатого, знатного. Или, как это сложилось в армии, на праве более опытного и старшего воина. В этом есть своя бесспорная логика: если ты сумел прожить дольше прочих, значит, тебе точно есть чему научить других, молодых. Поэтому неудивительно, что и в Российской императорской армии неуставные отношения были распространены и в солдатской, и в офицерской среде. Правда, они существенно отличались от того, что мы привыкли называть дедовщиной.
Что такое цук и где он возник?
До революции 1917 года «неуставняк» в армейской среде (главным образом в военных учебных заведениях) назывался общим словом «цук». Термин этот пришёл из немецкого языка и имеет кавалерийскую природу.
Zuck - резкий рывок поводьями, понукание лошади. Потому впервые до цука в отношении не лошадей, а салаг додумались именно кавалеристы из Николаевского училища.
Группа пажей - воспитанников корпуса - у артиллерийского орудия.
Салаги тогда назывались «зверьми», «сугубцами» и, конечно, «молодыми», а старшие юнкера со второго курса гордо именовались «корнетами» (хотя звания этого они ещё не получили). Уже в первой половине 19-го века цук распространился достаточно широко в самых разных военных школах, хотя и не повсеместно.
В чём же выражался цук? Дадим слово князю Владимиру Трубецкому, написавшему книгу «Записки кирасира»:
«Самый свирепый цук царил в эскадроне, где юнкера старшего курса обязаны были в силу традиции цукать юнкеров младшего курса. Каждый юнкер старшего курса имел своего, так называемого «зверя», то есть юнкера-первокурсника, над которым он куражился и измывался как хотел. Младший не только должен был тянуться перед старшим, оказывая ему чинопочитание, - он обязан был исполнять самые нелепые прихоти и приказания старшего».
Однако основной задачей цука была не нелепая прихоть, а муштра «молодых»: их физическая закалка, обучение строевым приёмам, воинской выправке, теоретическим знаниям. «Корнет» мог разбудить «зверя» среди ночи и спросить у него сведения из истории какого-нибудь гусарского полка или фамилию командира некоего гвардейского эскадрона. Старшие юнкера могли на час «поставить под шашку» «сугубца» да ещё и следить, чтобы он стоял настолько неподвижно, что и темляк на шашке не шелохнётся. В столовой, как вспоминает «николаевец» Анатолий Марков, «корнеты» почти не ели сами, а преподавали правила этикета «молодым».
Не обходилось, разумеется, и без абсурда: старший мог, например, приказать младшему реветь белугой или писать сочинение «Влияние луны на бараний хвост». А то и проехаться на нём верхом.
Цук принципиально отличался от современной дедовщины. Так как цукали друг друга будущие офицеры, то всё это было исключительно на «Вы» и никогда не переходило грани оскорбления мужского (и дворянского) самолюбия. Безусловно, и речи быть не могло о физическом воздействии - рукоприкладство было строжайше запрещено в Николаевском училище под страхом немедленного отчисления. Посчитавший себя несправедливо обиженным, «зверь» мог пожаловаться в «корнетский комитет», состоявший из всех юнкеров старшего курса, и потребовать наказания для своего обидчика.
Само собой, никаких случаев отъёма денег или имущества у «молодых» также нельзя было себе вообразить.
В столовой Тверского кавалерийского училища.
Чтобы лучше представить себе «жестокость» цука, о которой нередко писали его современники, достаточно привести слова Юрия Макарова - автора книги «Моя служба в Старой Гвардии. 1905-1917»:
«Там юнкер старшего курса, т. наз. над первогодником мог безнаказанно проделывать всякие штуки, нередко переходившие в форменное издевательство. Он мог приказать ему обежать 10 раз кругом зала, дать ему 20 приседаний или 50 поворотов».
Интересно, что сказали бы о подобном «издевательстве» (20 приседаний) те современные «духи», которым «деды» «делали лося» или «пробивали фанеру»?
Цук в разных училищах и войсках
Цук как социальное явление был неоднороден, и в разные годы в разных местах мог существенно отличаться. В некоторых военных школах цука почти не было (например, в Павловском училище), а в некоторых он, напротив, был достаточно жёстким и выходил за свои эталонные пределы, заданные в Николаевском кавалерийском училище.
Казаки, например, уже в строевых войсках могли «ввалить пряжек» молодым солдатам.
Об этом пишет Михаил Шолохов в «Тихом Доне»:
«Крючков был “старый” казак, то есть дослуживавший последний год действительной, и по неписаным законам полка имел право, как и всякий “старый” казак, гонять молодых, вымуштровывать, за всякую пустяковину ввалить пряжек. Было установлено так: провинившемуся казаку призыва 1913 года - тринадцать пряжек, 1914 года - четырнадцать. Вахмистры и офицеры поощряли такой порядок, считая, что этим внедряется в казака понятие о почитании старших не только по чину, но и по возрасту».
Как вспоминает о своих годах учёбы в Пажеском корпусе князь Пётр Кропоткин (будущий революционер и анархист), старшие с молчаливого одобрения начальства могли избить младших учеников дубовыми линейками. Били младших и в Николаевском инженерном училище в пору обучения там Фёдора Достоевского.
Впрочем, побить можно было далеко не каждого. Князь Василий Бебутов вспоминал, что на первую попытку его цукнуть он вытащил кинжал и загнал своего «корнета» на печку, где и продержал более часа. Писатель Александр Куприн, окончивший Александровское пехотное училище, писал, что цук там не привился после того, как один из «фараонов» («молодых») пырнул перочинным ножом своего «обер-офицера» в ответ на приставания.
Александровское военное училище. Спальня роты Его Величества.
Что характерно, после этого в Александровском училище сами старшекурсники составили документ, в котором видна грань между издевательством и товарищеской помощью:
«Мы имеем высокую честь служить в славном Александровском училище, первом военном училище в мире, и мы не хотим марать его прекрасную репутацию ни шутовским балаганом, ни идиотской травлей младших товарищей. Но надо же позаботиться и о жалких фараонах. Все мы были робкими новичками в училище и знаем, как тяжелы первые дни… И потому пускай каждый второкурсник внимательно следит за тем фараоном своей роты, с которым он всего год назад ел одну и ту же корпусную кашу. Остереги его вовремя, но вовремя и подтяни крепко. От веков в великой русской армии новобранцу был первым учителем, и помощником, и заступником его дядька-земляк».
Борьба с цуком
В большинстве училищ цук поощрялся начальством, но кое-где с ним боролись. Начальники Пажеского корпуса Николай Епанчин и Павел Плеве много лет подряд боролись с цуком. Безуспешно.
Метод внедрения взамен «славной традиции» строгой уставщины не находил одобрения ни у офицеров, ни у воспитанников.
В других училищах на цук смотрели сквозь пальцы - как на полезное учреждение и неписаное установление.
Стоит отметить, что при самом поступлении в Николаевское кавалерийское будущий юнкер мог сразу и навсегда избавиться от цука. Для этого ему надо было лишь выбрать второй ответ на вопрос, как он желает жить: «по славной ли училищной традиции или по законному уставу». И цукать его никто бы не взялся… как, впрочем, и вообще с ним общаться.
Это не означало, что согласившиеся жить «по славной традиции» всегда были готовы простить потом своих «корнетов». Характерная деталь: поэт Михаил Лермонтов сам пал в некотором роде жертвой цука. Николай Мартынов, убивший его на дуэли, был некогда «зверем» Лермонтова в Николаевском училище и в своих мемуарах упомянул, что решимость стреляться вызвало не в последнюю очередь желание отомстить за год унижений. Так что иной раз затаивший обиду мог найти обидчика и годы спустя…
Пётр Кончаловский. Портрет Михаила Лермонтова. 1943 год.
Но в большинстве своём бывшие юнкера о цуке вспоминали без злобы, а то и с благодарностью. Полковник Василий Биркин в автобиографическом произведении «Молодые офицеры» пишет от имени драгунского штаб-ротмистра: «Наша служба для нас святое святых, и мы относимся к ней серьёзно; наше товарищество для нас второе святое святых. Так смотреть приучил нас цук. Цукаем на службе, цукаем и в дружбе и приучаемся быть дисциплинированными и спокойными. Вот, к примеру, - вы заболели и упали духом, а у нас духом не падают. Цук не позволяет этого. В училище мы своим цуком быстро делаем истых военных, крепких и духом и телом. Кто не хочет подчиниться традициям, тот неизбежно должен уйти. И остаются лишь такие, кто стоически согласится переносить все тяготы службы и дружбы, кто духом кавалерист. Вот это самое воспитание на цуканьи в училище и даёт нас бодрость и радость службы и дружбы».
Цук как система неформального наставничества имел много отличий от современной дедовщины, но ещё раз доказывает собой истину: неуставные отношения в армии искоренить нельзя, важно сделать их не уродливыми, а конструктивными - насколько это возможно.