...и было много света
В Польше во время Второй Мировой войны с 1939 по 1944 гг. было примерно 25 еврейских погромов, погромщиками выступали поляки при откровенном попустительстве и невмешательстве немецких оккупационных властей.
И более 2000 поляков было казнено в этот период за оказанную евреям помощь.
Двадцать пять погромов за 5 лет - только поэтому я не описываю конкретный город, улицы, участников событий. Так уж случилось, что самым известным стал погром 10 июля 1941 года в Едвабне, о нем написана книга, снят художественный фильм ...
Красная Армия заняла в 1939 году ту часть Польши о которой Молотов договорился с Риббентропом, кроме территорий с проживающими на них украинцами и белорусами оккупированы были местечки с польским и смешанным польско-еврейским населением. Двадцать второго июня из такого местечка на восток отступил батальон НКВД, даже не пытаясь принять бой, так ведь не принимать бои создавались эти войска? Уже 23 июня в местечко вступили немцы. Может быть советским с Востока местечко казалось городком, но то была самая обычная вёска: три улицы, два кладбища, костел и синагога, один магазинчик и одна кавярня. Жизнь городка вертелась вокруг урожаев зерна, укосов сена, надоев молока и важно было кто владел земельными наделами, а кто нанимался в батраки, а не кто верил в Единого Бога, а кто в его Сына. Не стали немцы оставлять в местечке гарнизон, даже комендатура была в ближайшем мясте - центре повята.
В теплую июльскую ночь деревушка погрузилась в сон. Около полуночи из польских домов стали выходить мужики и парни, несколько теток тоже составили им компанию. У кого топор, у кого полено, ножи, вилы - мало ли подходящего и удобного найдется в крестьянском хозяйстве? Разошлись по деревне деловито, никто не спрашивал соседей, ждут ли они гостей - ломали двери, разбивали окна - входили в дома, как кому было удобно. Большой крик поднялся над вёской, козаки Хмельницкого в свое время не зашли в нее, миновали, так не прошла беда мимо евреев в эту ночь.
- Матка боска, башки лопаются как арбузы - хресь, хресь! Чисто, как абузы! Дрыном по голове - одного удара достаточно - хресь!
- Обухом топора очень удобно - хоть по лбу, хоть по затылку...
- Надоело ножом по горлу - можно в грудь, но обязательно слева. А Ванда вилами, вилами - и в окошко. Но это только малых, до 3-х лет. Если старше, то тяжеловато. В живот - и сразу в окошко. Кто-то сразу сомлеет, а большинство верезжат потом, так забавно!
- Я Ицика ее сразу кочергой, штырь прямо в глаз ему вошел, он вверх лицом спал. А Рахилька смотрит на меня испуганно, я одеяло откинул - голая, видно только-только кохались. Соскочила она с кровать, бух передо мной на колени: "Не убивай меня, Войтек, не надо! Спаси, Войтек, я тебя сейчас по-французски полюблю ..."
- Войтек, по-французски, это как?
- Расстегивает она мне штаны, у меня пипа и не стояла совсем. Так она ее в рот и смоктать, и насасывать, как леденчик на Пасху. Пипа моя приободрилась у нее во рту, приятно так смокчет, облизывает, яички языком щекочет и все приговаривает: "Какие бейцы сладкие, Войтыку, милый, ты ж не будешь Рахиль убивать, правда?" А у меня, чувствую, все уже подступает! Неужто, думаю, в рот все примет? Як за здраво живем, все ей в рот пошло, чуть не захлебнулась, бедолага! Ну, пока пипа моя у ней во рту была, я опасался, а как кончил, да она оторвалась от меня на минутку "Тебе же хорошо было, Войтыку, правда?" - тут я ее кочергой прямо по черепушке сверху - хрипнуть не успела!
- Ну ты, Войтек, хват! И мужику в глаз, и бабе в рот, да еще по голове ей!
- Вы бы, панове, видели как поленом Стах орудовал! Он, оказывается, три дня ручку у полена вырезал - топором обтесывал, потом ножиком доводил и теркой выглаживал. Говорит, чтоб мозолей не оставляло. Мужчину в доме с двух ударов заваливал, потом за баб и детишек принимался - тех с одного удара.
- Юзек, ты как?
- Я сегодня в свою коллекцию добавил сразу пять целочек!
- О! И кого же пан попердолил?
- Настоящий пан никогда не откроет имя женщины, которая была к нему благосклонна! Сначала я расколол башку Хаиму Вершековеру и две его дочки 13 и 14 лет, Циля и Саррочка, были к моим услугам. А в соседнем доме Янкель-сапожник даже не охнул, так ловко я перерезал ему горло. Так у него целых три дочки. И знаете, что интересно? Старшей почти 18 лет, так она тоже была целочкой!
Летом светает рано, рассвет еще не начинался, но небо уже серело. Мужчины ожидали на улице, пока совсем уж молодые парни, не старше 15 лет сгоняли из домов уцелевших евреев. Женщины местечка помогали сыновьям, но большей частью деловито сновали, таская вещи из еврейских домов по своим подворьям. Тащили все, кому-то удавалось быстро найти шкатулку с семейным золотом, серебром, камнями, дешевенькими, но все же. Платье, постельное белье, мебель - в крестьянском хозяйстве все годится!
Крестьяне умеют и любят работать, скоро на улице местечка была выстроена колонна из евреев, в основном женщин и детей, были там и старики, несколько мужчин, почти не пострадавших при налете. Колонна двинулась на окраину, к большому сараю пани Ядвиги Ковальской, специально освобожденному накануне от всякого хлама. Евреев под крики и стоны затолкали внутрь - вошли все, и закрыли дверь. Из большой бочки с бензином несколько добровольцев черпали ведрами и поливали деревянные стены.
- Лесь, где взял бензин?
- Вчера съездил в повят, поговорил в комендатуре. Полное понимание, полное! Даже помогли погрузить на телегу!
- Молодчик, Лешек!
Пара десятков деревенских охотников с ружьями выстраивалась кольцом, окружая сарай пани Ядвиги.
- Все готовы? Зажигай!
Рассвет загорелся ярким пламенем огромного костра, из которого шел звериный вой. Деревня стояла молча, наблюдая. Рухнул маленький простенок сарая - прогорели тонкие доски стены.
- Все же надо было натаскать хотя бы валежника и соломы!
Когда в простенке появилась чья-то фигура из сарая - разобрать за дымом и копотью, кто это был: ребенок или взрослый, старик или молодая женщина, было нельзя, сразу трое или четверо охотников изрешетили фигуру картечью и крупной дробью. Охотникам приходилось показывать свое мастерство еще четырежды.
Днем из повята приехали две машины - легковая с гестаповцами и грузовик с десятком армейских солдат. Походили, посмотрели, даже сделали несколько фотографий. Опросили не больше пяти человек, что-то записали и уехали. В ночной резне погибли 100 человек. В огне костра - еще полторы тысячи. Всего 1600 человек без одного - маленькому Менделю Фарберу удалось сбежать.
И более 2000 поляков было казнено в этот период за оказанную евреям помощь.
Двадцать пять погромов за 5 лет - только поэтому я не описываю конкретный город, улицы, участников событий. Так уж случилось, что самым известным стал погром 10 июля 1941 года в Едвабне, о нем написана книга, снят художественный фильм ...
Красная Армия заняла в 1939 году ту часть Польши о которой Молотов договорился с Риббентропом, кроме территорий с проживающими на них украинцами и белорусами оккупированы были местечки с польским и смешанным польско-еврейским населением. Двадцать второго июня из такого местечка на восток отступил батальон НКВД, даже не пытаясь принять бой, так ведь не принимать бои создавались эти войска? Уже 23 июня в местечко вступили немцы. Может быть советским с Востока местечко казалось городком, но то была самая обычная вёска: три улицы, два кладбища, костел и синагога, один магазинчик и одна кавярня. Жизнь городка вертелась вокруг урожаев зерна, укосов сена, надоев молока и важно было кто владел земельными наделами, а кто нанимался в батраки, а не кто верил в Единого Бога, а кто в его Сына. Не стали немцы оставлять в местечке гарнизон, даже комендатура была в ближайшем мясте - центре повята.
В теплую июльскую ночь деревушка погрузилась в сон. Около полуночи из польских домов стали выходить мужики и парни, несколько теток тоже составили им компанию. У кого топор, у кого полено, ножи, вилы - мало ли подходящего и удобного найдется в крестьянском хозяйстве? Разошлись по деревне деловито, никто не спрашивал соседей, ждут ли они гостей - ломали двери, разбивали окна - входили в дома, как кому было удобно. Большой крик поднялся над вёской, козаки Хмельницкого в свое время не зашли в нее, миновали, так не прошла беда мимо евреев в эту ночь.
- Матка боска, башки лопаются как арбузы - хресь, хресь! Чисто, как абузы! Дрыном по голове - одного удара достаточно - хресь!
- Обухом топора очень удобно - хоть по лбу, хоть по затылку...
- Надоело ножом по горлу - можно в грудь, но обязательно слева. А Ванда вилами, вилами - и в окошко. Но это только малых, до 3-х лет. Если старше, то тяжеловато. В живот - и сразу в окошко. Кто-то сразу сомлеет, а большинство верезжат потом, так забавно!
- Я Ицика ее сразу кочергой, штырь прямо в глаз ему вошел, он вверх лицом спал. А Рахилька смотрит на меня испуганно, я одеяло откинул - голая, видно только-только кохались. Соскочила она с кровать, бух передо мной на колени: "Не убивай меня, Войтек, не надо! Спаси, Войтек, я тебя сейчас по-французски полюблю ..."
- Войтек, по-французски, это как?
- Расстегивает она мне штаны, у меня пипа и не стояла совсем. Так она ее в рот и смоктать, и насасывать, как леденчик на Пасху. Пипа моя приободрилась у нее во рту, приятно так смокчет, облизывает, яички языком щекочет и все приговаривает: "Какие бейцы сладкие, Войтыку, милый, ты ж не будешь Рахиль убивать, правда?" А у меня, чувствую, все уже подступает! Неужто, думаю, в рот все примет? Як за здраво живем, все ей в рот пошло, чуть не захлебнулась, бедолага! Ну, пока пипа моя у ней во рту была, я опасался, а как кончил, да она оторвалась от меня на минутку "Тебе же хорошо было, Войтыку, правда?" - тут я ее кочергой прямо по черепушке сверху - хрипнуть не успела!
- Ну ты, Войтек, хват! И мужику в глаз, и бабе в рот, да еще по голове ей!
- Вы бы, панове, видели как поленом Стах орудовал! Он, оказывается, три дня ручку у полена вырезал - топором обтесывал, потом ножиком доводил и теркой выглаживал. Говорит, чтоб мозолей не оставляло. Мужчину в доме с двух ударов заваливал, потом за баб и детишек принимался - тех с одного удара.
- Юзек, ты как?
- Я сегодня в свою коллекцию добавил сразу пять целочек!
- О! И кого же пан попердолил?
- Настоящий пан никогда не откроет имя женщины, которая была к нему благосклонна! Сначала я расколол башку Хаиму Вершековеру и две его дочки 13 и 14 лет, Циля и Саррочка, были к моим услугам. А в соседнем доме Янкель-сапожник даже не охнул, так ловко я перерезал ему горло. Так у него целых три дочки. И знаете, что интересно? Старшей почти 18 лет, так она тоже была целочкой!
Летом светает рано, рассвет еще не начинался, но небо уже серело. Мужчины ожидали на улице, пока совсем уж молодые парни, не старше 15 лет сгоняли из домов уцелевших евреев. Женщины местечка помогали сыновьям, но большей частью деловито сновали, таская вещи из еврейских домов по своим подворьям. Тащили все, кому-то удавалось быстро найти шкатулку с семейным золотом, серебром, камнями, дешевенькими, но все же. Платье, постельное белье, мебель - в крестьянском хозяйстве все годится!
Крестьяне умеют и любят работать, скоро на улице местечка была выстроена колонна из евреев, в основном женщин и детей, были там и старики, несколько мужчин, почти не пострадавших при налете. Колонна двинулась на окраину, к большому сараю пани Ядвиги Ковальской, специально освобожденному накануне от всякого хлама. Евреев под крики и стоны затолкали внутрь - вошли все, и закрыли дверь. Из большой бочки с бензином несколько добровольцев черпали ведрами и поливали деревянные стены.
- Лесь, где взял бензин?
- Вчера съездил в повят, поговорил в комендатуре. Полное понимание, полное! Даже помогли погрузить на телегу!
- Молодчик, Лешек!
Пара десятков деревенских охотников с ружьями выстраивалась кольцом, окружая сарай пани Ядвиги.
- Все готовы? Зажигай!
Рассвет загорелся ярким пламенем огромного костра, из которого шел звериный вой. Деревня стояла молча, наблюдая. Рухнул маленький простенок сарая - прогорели тонкие доски стены.
- Все же надо было натаскать хотя бы валежника и соломы!
Когда в простенке появилась чья-то фигура из сарая - разобрать за дымом и копотью, кто это был: ребенок или взрослый, старик или молодая женщина, было нельзя, сразу трое или четверо охотников изрешетили фигуру картечью и крупной дробью. Охотникам приходилось показывать свое мастерство еще четырежды.
Днем из повята приехали две машины - легковая с гестаповцами и грузовик с десятком армейских солдат. Походили, посмотрели, даже сделали несколько фотографий. Опросили не больше пяти человек, что-то записали и уехали. В ночной резне погибли 100 человек. В огне костра - еще полторы тысячи. Всего 1600 человек без одного - маленькому Менделю Фарберу удалось сбежать.