Пучина бездонная
Тихое утро украинского села разорвал топот сотни коней, козаки Хмельницкого проскакали по единственной улочке, заняв ее от начала до конца, проехали по двое-трое в тупички и переулочки. Собаки села лаяли, как оглашенные, сидевшие на цепи натягивали цепи, рвали веревки, к которым были привязаны, старались прогнать чужаков хотя бы со своего двора. Поднятый в селе шум заставил подняться с постели всякого, торопливо накидывали на себя одежды, шепча молитвы.
- Евреи? - спросил казак войдя в дом к Лейбушу и не ожидая ответа рубанул саблей по лицу. Жена Лейбы Малка было кинулась к мужу, как другой детина в свитке схватил ее за руку, повалил на кровать, начал шарить в вырезе сорочки, задирать подол, навалился на Малку всем телом.
- Мама! - лучше бы Сара молчала, сразу двое вошедших наклонили ее к столу и зашарили в своих поясах, спуская широченные шаровары. Сара негромко приговаривала:
- Да что же вы делаете, паны козаки, как вы Бога своего не боитесь! - слезы лились по лицу, а утереть их она не могла, обе руки ее держал низкорослый бородач, жадно наблюдая, как ритмично действует его товарищ.
- Сареле! - кинулся к ней муж, только две недели назад Сара и Янкель стояли под хупой, а уже сегодня он наткнулся грудью на козачью пику и оседал на пол рядом с тестем.
Заходя в соседнюю хату, казаки разрядили в хрипящего на веревке пса два пистолета.
- Ну, жидовня, целуйте крест православный и айда к купели в церковь! Не ма хенца?!
Ну, не обессудьте, - взрослых в семье Мотла Берковича вывели во двор, где споро повесили на приготовленных веревках: на перекладине ворот уместилось сразу трое, еще двоим нашли место на суку старой тютины, что росла перед домом. Мелочь пузатую, что голосила в доме, бегая без штанов, просто рубанули по разу саблями - от визга можно было оглохнуть.
В тупичке стоял домишко Пинхуса, самого хозяина уложили саблей, предварительно сунув ему в лицо крест, целовать который Пинхус отказался. Жену его Лею оставили кричать и плакать над трупом, а пятерых дочек, младшей исполнилось четырнадцать, старшей - двадцать два, вывели из дома на улицу, примерно тридцать казаков помоложе окружили их плотным кольцом.
- Красавицы, козачество желает вас угостить! Кто из вас выпьет чарку доброй водки и закусит славной колбасой, приготовленной с чесноком и перцем? Ей-богу лучшей колбасы не найти на всей Украине, сам хряка откармливал, да для доброго дела три дня назад и зарезал. Петро, неси горилку, неси кружки, тащи колбасу! Что говорят? Не волям, говорят?! Ну, втеди, братцы, тащи из дома перины, вали их прямо на дорогу, мы их сейчас через другое место казачьей колбасой угощать будем!
Затрещали разрываемые сорочки, плачущие в голос сестры были повалены на тряпье прямо на улице, девичья кровь текла по бедрам, горилка - по козачьим лицам, лилась на грудь, на живот.
- А вот давай, Микола, тренироваться в сече. Кто с одного раза не сможет жиденку голову срубить - тот баба и должен ты будешь мне перстень свой отдать!
- Чего это я баба?! Ты ври - не завирайся, а ставь против своего перстня пистолю, которую ты из Крыма привез, который весь в узорчатых накладках да каменьях! - живо откликнулся на предложение Петра Хорунжего Микола Непиводу.
Друзья-помощники стали по двое подводить еврейских мальчиков 10-13 лет к Петру и Миколе. Те давно уж стояли с саблями наголо, скинув кафтаны, сабли сверкали в воздухе, описывая круги. «Раз! Раз!» - еврейчики охнуть не успели, громко ойкнул кто-то из ожидающих своей очереди. «Раз! Раз!» - славная работа, худенькие шеи легко рубились. «Раз!» «Микола!» - кто-то окликнул молодца, Микола покосился на голос, сабля пошла криво и всего лишь срезала у Мотеле левое ухо.
- Ой-ёй-ёй-ёй! - заорал Мотеле во весь голос, прижимая руку к ране на голове и пытаясь поднять отрезанное ухо из уличной пыли.
- Ой-ой! - заверещала вся ребетня, которую приготовили к расправе.
- О, дупа пердолёна! - выругался Микола и одним ударом снес Мотлу голову.
- Ну, Микола, уговор - отдавай перстень! - а тот с одного удара валил и валил еврейские головы - Бореле, Гиршеле, Хаймеле…
Прямо на улицу выносили книги из еврейских домишек, складывали костер. Туда же подбрасывали свитки Торы, отламывали мезузы от косяков дверей и тоже бросали в костер. Смоченный горилкой из ведерной бутыли костер хорошо разгорался. Кто-то из козаков пытался бросить в него и мебель, но соседи не дали гореть мебели - растащили по домам. Из хаты в хату сновали женщины и мужчины, из еврейского домика в хохлячью мазанку перекочевывала посуда, сундуки, перины и тряпье - вещи полезные, а евреям все одно уже не нужные.
- Разлеглась тут, смотри, ей скоро жиденка рожать! Хватит уже ваших на Украине, досыть! - удар саблей пришелся по животу Двойры вдоль. Потом пошел в дело кинжал и младенец под истошный крик матери был нанизан на пику.
- Ну-тка, Гнат, принеси мне быстро кошку либо какую, я пока веревки приготовлю.
Пока Гнат нашел и приволок кошку, руки у Двойры связали за спиной.
- Да прекрати ты верезжать, надоела! - и держа кошку рукой в перчатке (царапается, зараза!) засунул кошку в живот и перехватил живот веревкой в двух местах. От криков Двойры, от кошачьего визга не спасал козачий гогот.
Культурный город Львов, театры, кино, магазины «как в Европе», есть и книжные, а как же люди ведь читают. Издаются газеты. Чисто, культурно в Львовских парках, да и на горбатых улочках никто не бросит окурок или бумажку на тротуар - не москали ведь. Сидит народ в кавярнях, каву черную або с молоком заказывают - пироженое запить. Не, не так, как у москалей - чисто, культурно.
Город ведь старинный. Сначала под князем Галицким, потом была Австро-Венгрия много веков, чуть-чуть Западно-Украинская народная республика, но это уж совсем чуть-чуть, а вот и стал Львов польским. Польша тоже культурная страна, европейская. Кинотеатры, кофейни … Рухнула Польша в 1939 году, пришли червоноармейцы, а с ними Советы. Рассорился Гитлер со Сталиным и 30 июня , считай через неделю, вошли в город немцы.
Ведь сколько лет таил в себе галичанин огромное желание пнуть еврея ногой прямо на улице! А приходилось сдерживать себя - вдруг еврей тоже его пнуть хочет? А то еще к полицианту за помощью обратится - не славно получится. А тут - на тебе! - прямо на улице, на глазах зевак, под жопу ему, под жопу! А немецкий солдат смотрит, смотрит и так одобрительно улыбается. Подножкой подсечь, чтоб свалился на тротуар, так и бить удобнее.
Тротуар заплеван, а город-то культурный. Пусть выходят евреи из своих квартир, захватив тазики с водой, мыло, зубные щетки. Культурный город должен быть чистым, на колени, жиды, и драйте тротуары зубными щетками, ползая на коленях! А ведь хорошая идея - раз идет галичанское гуляние, пусть все гуляют! Вот жидовка куда-то спешит, взгляд затравленный … На колени, на колени на тротуар! Руки подняла на головой и спеши по своим делам на коленях! Досыть, натерпелись вашей жидовской влады, постояла ненька-Украйна перед вами на коленях - походите теперь и вы так!
Гулять, галичане, гулять! Будет весело! Вот сейчас эта толстая тетка разденется, оголит свою жопу, вислые сиськи - посмеемся. «Пани Ганна, правда ведь смешно смотреть на это дряблое жирное тело? Подемте на ту сторону улицы, там раздевается жид-жирдяй, посмеемся немного, потом я вас кофе угощу, у Ковальского в кофейне такие рогалики сегодня - с ума сойти от одного запаха!»
«Ох и свиньи, вот свиньи! Приказ гауптмана не мешать гулянью украинцев, пусть творят с этими юде что угодно - не вмешиваться, только наблюдать. Ох ты, какая красотка, раздевается прямо под веселые крики толпы. Молодая, симпатичная, какой стриптиз! Интересно, волосы на голове у нее крашеные? Ну точно - волосы рыжие, а курчавый треугольник внизу живота черный. Вот же нация - без обмана никуда. То ли дело моя Марта - блондинка снизу доверху и никакого пергидроля!»
Мать с дочкой, дочке не больше тринадцати. «Раздеваться! Живо!»
- Как вам не совестно, что же вы делаете, люди вы или нелюди?! - девчонка стесняется.
Раздевайся, показывай, все равно домой тебе сегодня не спешить. Нет, это тебе не времена «злого Хмеля», никого на улицах убивать не будут - галичанские гуляния! И насиловать не будем. Но разве что иногда, для этого в подворотню зайти можно, мы же не звери, по-собачьи и на людях, как кобель сучку. Эх, ни разу я еще не был первым, а тут вот оно - как туго идет. Проститутки-целочки так дорого стоят, моя Вандочка - я у нее не первым был, обидно немножко. А евреечка…маленькая, а сиськи уже прихватить есть! О-о-ох ты!
А теперь в колонну их сбивай, в колонну и на Городоцкую, а там и Бригидка. Сколько украинцев трекляте НКВД в той тюрьме закатовало, а НКВД - все до одного жиды. Ох, мало погуляла Галичина, мало! Но ведь как культурно все, зачем любимый город пачкать кровью, к чему убивать по одному … В тюремном дворе гораздо удобнее это делать из автоматов и пулеметов.
Гуляй, галициане, любо!
http://foto-history.livejournal.com/2472515.html
- Евреи? - спросил казак войдя в дом к Лейбушу и не ожидая ответа рубанул саблей по лицу. Жена Лейбы Малка было кинулась к мужу, как другой детина в свитке схватил ее за руку, повалил на кровать, начал шарить в вырезе сорочки, задирать подол, навалился на Малку всем телом.
- Мама! - лучше бы Сара молчала, сразу двое вошедших наклонили ее к столу и зашарили в своих поясах, спуская широченные шаровары. Сара негромко приговаривала:
- Да что же вы делаете, паны козаки, как вы Бога своего не боитесь! - слезы лились по лицу, а утереть их она не могла, обе руки ее держал низкорослый бородач, жадно наблюдая, как ритмично действует его товарищ.
- Сареле! - кинулся к ней муж, только две недели назад Сара и Янкель стояли под хупой, а уже сегодня он наткнулся грудью на козачью пику и оседал на пол рядом с тестем.
Заходя в соседнюю хату, казаки разрядили в хрипящего на веревке пса два пистолета.
- Ну, жидовня, целуйте крест православный и айда к купели в церковь! Не ма хенца?!
Ну, не обессудьте, - взрослых в семье Мотла Берковича вывели во двор, где споро повесили на приготовленных веревках: на перекладине ворот уместилось сразу трое, еще двоим нашли место на суку старой тютины, что росла перед домом. Мелочь пузатую, что голосила в доме, бегая без штанов, просто рубанули по разу саблями - от визга можно было оглохнуть.
В тупичке стоял домишко Пинхуса, самого хозяина уложили саблей, предварительно сунув ему в лицо крест, целовать который Пинхус отказался. Жену его Лею оставили кричать и плакать над трупом, а пятерых дочек, младшей исполнилось четырнадцать, старшей - двадцать два, вывели из дома на улицу, примерно тридцать казаков помоложе окружили их плотным кольцом.
- Красавицы, козачество желает вас угостить! Кто из вас выпьет чарку доброй водки и закусит славной колбасой, приготовленной с чесноком и перцем? Ей-богу лучшей колбасы не найти на всей Украине, сам хряка откармливал, да для доброго дела три дня назад и зарезал. Петро, неси горилку, неси кружки, тащи колбасу! Что говорят? Не волям, говорят?! Ну, втеди, братцы, тащи из дома перины, вали их прямо на дорогу, мы их сейчас через другое место казачьей колбасой угощать будем!
Затрещали разрываемые сорочки, плачущие в голос сестры были повалены на тряпье прямо на улице, девичья кровь текла по бедрам, горилка - по козачьим лицам, лилась на грудь, на живот.
- А вот давай, Микола, тренироваться в сече. Кто с одного раза не сможет жиденку голову срубить - тот баба и должен ты будешь мне перстень свой отдать!
- Чего это я баба?! Ты ври - не завирайся, а ставь против своего перстня пистолю, которую ты из Крыма привез, который весь в узорчатых накладках да каменьях! - живо откликнулся на предложение Петра Хорунжего Микола Непиводу.
Друзья-помощники стали по двое подводить еврейских мальчиков 10-13 лет к Петру и Миколе. Те давно уж стояли с саблями наголо, скинув кафтаны, сабли сверкали в воздухе, описывая круги. «Раз! Раз!» - еврейчики охнуть не успели, громко ойкнул кто-то из ожидающих своей очереди. «Раз! Раз!» - славная работа, худенькие шеи легко рубились. «Раз!» «Микола!» - кто-то окликнул молодца, Микола покосился на голос, сабля пошла криво и всего лишь срезала у Мотеле левое ухо.
- Ой-ёй-ёй-ёй! - заорал Мотеле во весь голос, прижимая руку к ране на голове и пытаясь поднять отрезанное ухо из уличной пыли.
- Ой-ой! - заверещала вся ребетня, которую приготовили к расправе.
- О, дупа пердолёна! - выругался Микола и одним ударом снес Мотлу голову.
- Ну, Микола, уговор - отдавай перстень! - а тот с одного удара валил и валил еврейские головы - Бореле, Гиршеле, Хаймеле…
Прямо на улицу выносили книги из еврейских домишек, складывали костер. Туда же подбрасывали свитки Торы, отламывали мезузы от косяков дверей и тоже бросали в костер. Смоченный горилкой из ведерной бутыли костер хорошо разгорался. Кто-то из козаков пытался бросить в него и мебель, но соседи не дали гореть мебели - растащили по домам. Из хаты в хату сновали женщины и мужчины, из еврейского домика в хохлячью мазанку перекочевывала посуда, сундуки, перины и тряпье - вещи полезные, а евреям все одно уже не нужные.
- Разлеглась тут, смотри, ей скоро жиденка рожать! Хватит уже ваших на Украине, досыть! - удар саблей пришелся по животу Двойры вдоль. Потом пошел в дело кинжал и младенец под истошный крик матери был нанизан на пику.
- Ну-тка, Гнат, принеси мне быстро кошку либо какую, я пока веревки приготовлю.
Пока Гнат нашел и приволок кошку, руки у Двойры связали за спиной.
- Да прекрати ты верезжать, надоела! - и держа кошку рукой в перчатке (царапается, зараза!) засунул кошку в живот и перехватил живот веревкой в двух местах. От криков Двойры, от кошачьего визга не спасал козачий гогот.
Культурный город Львов, театры, кино, магазины «как в Европе», есть и книжные, а как же люди ведь читают. Издаются газеты. Чисто, культурно в Львовских парках, да и на горбатых улочках никто не бросит окурок или бумажку на тротуар - не москали ведь. Сидит народ в кавярнях, каву черную або с молоком заказывают - пироженое запить. Не, не так, как у москалей - чисто, культурно.
Город ведь старинный. Сначала под князем Галицким, потом была Австро-Венгрия много веков, чуть-чуть Западно-Украинская народная республика, но это уж совсем чуть-чуть, а вот и стал Львов польским. Польша тоже культурная страна, европейская. Кинотеатры, кофейни … Рухнула Польша в 1939 году, пришли червоноармейцы, а с ними Советы. Рассорился Гитлер со Сталиным и 30 июня , считай через неделю, вошли в город немцы.
Ведь сколько лет таил в себе галичанин огромное желание пнуть еврея ногой прямо на улице! А приходилось сдерживать себя - вдруг еврей тоже его пнуть хочет? А то еще к полицианту за помощью обратится - не славно получится. А тут - на тебе! - прямо на улице, на глазах зевак, под жопу ему, под жопу! А немецкий солдат смотрит, смотрит и так одобрительно улыбается. Подножкой подсечь, чтоб свалился на тротуар, так и бить удобнее.
Тротуар заплеван, а город-то культурный. Пусть выходят евреи из своих квартир, захватив тазики с водой, мыло, зубные щетки. Культурный город должен быть чистым, на колени, жиды, и драйте тротуары зубными щетками, ползая на коленях! А ведь хорошая идея - раз идет галичанское гуляние, пусть все гуляют! Вот жидовка куда-то спешит, взгляд затравленный … На колени, на колени на тротуар! Руки подняла на головой и спеши по своим делам на коленях! Досыть, натерпелись вашей жидовской влады, постояла ненька-Украйна перед вами на коленях - походите теперь и вы так!
Гулять, галичане, гулять! Будет весело! Вот сейчас эта толстая тетка разденется, оголит свою жопу, вислые сиськи - посмеемся. «Пани Ганна, правда ведь смешно смотреть на это дряблое жирное тело? Подемте на ту сторону улицы, там раздевается жид-жирдяй, посмеемся немного, потом я вас кофе угощу, у Ковальского в кофейне такие рогалики сегодня - с ума сойти от одного запаха!»
«Ох и свиньи, вот свиньи! Приказ гауптмана не мешать гулянью украинцев, пусть творят с этими юде что угодно - не вмешиваться, только наблюдать. Ох ты, какая красотка, раздевается прямо под веселые крики толпы. Молодая, симпатичная, какой стриптиз! Интересно, волосы на голове у нее крашеные? Ну точно - волосы рыжие, а курчавый треугольник внизу живота черный. Вот же нация - без обмана никуда. То ли дело моя Марта - блондинка снизу доверху и никакого пергидроля!»
Мать с дочкой, дочке не больше тринадцати. «Раздеваться! Живо!»
- Как вам не совестно, что же вы делаете, люди вы или нелюди?! - девчонка стесняется.
Раздевайся, показывай, все равно домой тебе сегодня не спешить. Нет, это тебе не времена «злого Хмеля», никого на улицах убивать не будут - галичанские гуляния! И насиловать не будем. Но разве что иногда, для этого в подворотню зайти можно, мы же не звери, по-собачьи и на людях, как кобель сучку. Эх, ни разу я еще не был первым, а тут вот оно - как туго идет. Проститутки-целочки так дорого стоят, моя Вандочка - я у нее не первым был, обидно немножко. А евреечка…маленькая, а сиськи уже прихватить есть! О-о-ох ты!
А теперь в колонну их сбивай, в колонну и на Городоцкую, а там и Бригидка. Сколько украинцев трекляте НКВД в той тюрьме закатовало, а НКВД - все до одного жиды. Ох, мало погуляла Галичина, мало! Но ведь как культурно все, зачем любимый город пачкать кровью, к чему убивать по одному … В тюремном дворе гораздо удобнее это делать из автоматов и пулеметов.
Гуляй, галициане, любо!
http://foto-history.livejournal.com/2472515.html