Развлечения Рима
(отрывок)
.......В то время, как театр приходил в упадок и превращался в балаганчик, все более возрастала роль Цирка. Стенные плакаты, вроде тех что нынче рекламируют фильмы, обьявляли об атлетических спектаклях. Они были "темой дня" и страстно обсуждались в семьях, в школе, в Форуме, в Сенате, и даже газета Acta diurna публиковала презентации и рецензии. В день соревнований, толпы в сто пятьдесят- двести тысяч человек направлялись в сторону Circo Massimo, как сегодня на стадион, неся платки с цветами любимой команды, и мужчины, прежде чем войти на стадион, делали остановку в борделях ,которые были устроены по сторонам каждого входа.
Высокопоставленные лица имели сиденья из мрамора с орнаментом из бронзы. Остальные устраивались на деревянных скамейках, хорошенько порыскав прежде в лошадинных экскриментах чтобы удостовериться, что лошади получали правильное питание, проставив все вплоть до рубашки на тотализаторе, и раздобыв панини и подушки, поскольку спектакль длился целый день. Император имел непосредственно для себя и семьи аппартаменты со спальнями, где можно было вздремнуть между соревнованиями, и непременными ваннами для омовений и других удобств.
Как и сегодня, лошади и наездники принадлежали к различным частным конюшням, каждая c собственным казакином, из которых самыми знаменитыми были красные и зеленые. Заезды в галопе чередовались с заездами рысью из двух, трех или четырех лошадей. Почти что все из рабов, наездники носили шлемы из металла, держа в одной руке поводья, в другой хлыст, и на шее нож, которым перерезать сбрую в случае падения. Это был частый случай, поскольку гонки были опасными, как сегодня Palio a Siena.
Нужно было промчаться семь кругов (столько же в км.) по эллиптической арене срезая повороты так круто, как это было возможно. Коляски часто сталкивались, и люди и лощади кувыркались по земле в перемешку с оглоблями и колесами, чтобы быть раздавленными экипажами налетающими сзади. Все это происходило под рев трибун, пугающий лошадей.
Но самыми ожидаемыми номерами были битвы гладиаторов: между животными и животными, животными и человеком, человеком и человеком.
В день, когда Тиберий инаугурировал Коллизей, Рим широко распахнул глаза от удивления.
Арена могла опускаться и заполняться водой наподобие озера, или появиться в виде участка пустыни или кусочка джунглей. Мраморная галлерея была резервированя для высокопоставленных лиц, и в середине возвышался suggestrum, или императорская ложа, со всеми своими прибамбасами, где император и императрица сидели на тронах из слоновьей кости. Кто угодно мог приблизиться к соврану чтобы вымолить пенсию, перевод по службе, помилование для приговоренного. На каждом углу, фонтаны выбрасывали струи профумированной воды; в редутах приготовляли столы для закусок между представлениями. Все бесплатно: вход, место, подушечка, жаркое, вино.
Первым номером шло представление экзотических животных, многих из которых римляне еще никогда не видели. Слонов, тигров, львов, леопардов, пантер,медведей, волков, крокодилов, гиппопотамов, жирафов, рысей и так далее выступало на арену до десяти тысяч, и многие были карикатурно разукрашены, пародируя персонажей истории или легенды. Затем арена опускалась вниз и появлялась вновь подготовленная к сражениям: львы против тигров, тигры против медведей, леопарды против волков. В общем, к концу спектакля, едва ли половина из этих 10.000 бедных животных оставались живы. Другая половина исчезла в их желудках. Далее, арена снова опускалась вниз и появлялась устроенная для plaza de toros. Коррида, ранее практиковавшаяся этрусками, была впоследствии импортирована в Рим Цезарем, который видел ее на Крите. У него была слабость к подобным праздникам, и он стал первым кто подарил согражданам битву львов.
Штука с быками понравилась римлянам невероятно, они пристрастились к ней немедленно и с тех пор вызывали ее всегда. Тореадоры не владели ремеслом, и следовательно, были предназначены к смерти. Действительно, их выбирали из рабов и приговоренных, как и остальных гладиаторов, впрочем. Многие из них даже не сражались. Должны были предствлять кого-нибудь из мифологических персонажей и закончить трагически взаправду.
Чтобы оживить патриотическую пропаганду, один представлял Муция Сцеолу и обязан был сжечь руку на углях, другого, как Геркулеса кремировали живьем на погребальном костре, еще один, как Орфей, раздирался на части львами, в то время как играл на лире. Должны были быть, в общем, спектакли "вопитательные" для молодежи и, как таковые, не были вовсе запрещенны "детям до 16-ти", наоборот.
Следовали сражения между гладиаторами, все из приговоренных к высшей мере за убийство, грабеж, кощунство или бунт, каковые были преступлениями наказуемыми смертной казнью. Но когда таковых была нехватка, предупредительные трибуналы приговаривали к смерти и за преступления намного менее тяжкие: Рим и его императоры не могли обойтись без этого человеческого мяса для мясорубки. Тем не менее, были и добровольцы, отнюдь не все низкого происхождения, которые записывались в специальные школы, чтобы после сражаться на арене Цирка. Это были, возможно, наиболее серьезные и строгие школы Рима. Туда поступали почти как в семинарию, поклявшись в готовности отдать себя "пороть, жечь и резать".
Гладиаторы имели в каждом сражении один шанс из двух стать народными героями, которым поэты посвящали свои песни, скульпторы свои статуи, эдилы свои постройки, дамы свои благосклонности. Перед соревнованиями им предлагался пантагрюэлический банкет. И если не выигрывали, были обязаны умереть с улыбкой безразличия. Звались разными именами по виду оружия, которое использовали, и в каждом спектакле участвовали сотни таких дуэлей, которые могли окончиться без убитого если проигрывающий отличился смелостью и бравурой, и был помилован толпой жестом большого пальца вверх. В одном спектакле, подаренным Августом и длившимся восемь дней участвовали десять тысяч гладиаторов. Служители наряженные Харонтами и Меркуриями прокалывали павших острыми виллами, чтобы убедиться, что те мертвые, симулянтам отрубали головы, рабы-негры оттаскивали трупы и рассыпали новый песок для следующих сражений
Этот способ развлекаться при виде крови и мучений не вызывал возражений даже у наиболее строгих моралистов. Ювеналий, который критиковал все, был болельщиком Цирка и считал его абсолютно легитимным. Тацит имел некоторые сомнения; но позже поразмыслив, пришел к выводу, что та, что проливалась на арене была "подлая кровь" и этим прилагательным все оправдал. Даже Плиний, самый цивилизованный и современный джентльмен того времени, нашел, что эти массовые бойни имели воспитательную ценность, поскольку приучали зрителей к стоическому пренебрежению жизнью (других). Не будем говорить про Стация и Марциала, двух поэтов восхвалителей Домициана, которые в Цирке проводили жизнь и черпали оттуда поэтические вдохновения.
Стаций был неаполитанцем, сделавщим имя на ужасной поэме La Tebiade, читал ее в театре, был приглашен на обед к императору, и чтобы растрезвонить об этом на весь Неаполь, написал книгу, где представлял Домициана как бога, посвящая ему свои Silvae, которые единственные читабельные стихи этого автора. Умер в пятидесятилетнем возрасте, когда его звезду затмил Марциал, искавший вдохновения прежде всего в Цирке и борделе. Марциал был испанцем из Бильбао, приехавшим в Рим в 24 года, где воспользовался покровительством своих земляков Сенеки и Лукания. Потому что испанцы в то время друг другу помогали, как сегодня сицилианцы. Не был хорошим поэтом. Но опередил Лонганези в "шутке", что оставляля следы как от укуса."Мои страницы пахнут людьми", говорил: и правда. Его персонажи низкопробные, потому что выбирал их "на дне" из проституток и гладиаторов: но именно поэтому они живы в их вульгарности и унижении.Сам Марциал был человеком довольно таки низменным. Льстил Домициану, оклеветал своих благодетелей, жил в трущобах тратя деньги на вино, игру в кости и ставки на бегах. Но не имел понятия, что означает риторика, его "Эпиграммы" остаются наиболее превосходным монументом жанра, и свидетельство, которое он оставил о Риме, - вероятно одно из самых аутентичных. Закончил возвращением в Бильбао, который был тогда не более чем местечком, где жил, для разнобразия, за счет друга, подарившего ему виллу, и где о Риме, оплакивал всего лишь одну вещь: Цирк, не имея больше подходящего возраста чтобы оплакивать другую: бордели.
Единственный Сенека, кто нам оставил осуждения гладиаторских игр, которые по его словам никогда не посещал. Один только раз побывал он в Коллизее, и остался пораженный. "Человек , вещь для человека священная, убивается ради спорта и развлечения", записал вернувшись домой.
Но факт, что этот спорт и развлечение были наконец в унисон с общей тональностью Рима, еще не христианского, но и уже не языческого. Император, который на них председательствовал был также Высшим Священником, то есть Папой государственной религии, и не имел ничего возразить против подобных гнусностей, по очень простой причине, что сам ни во что не больше верил. Совершал литургие все более пышные во время праздников, возводил храмы все более роскошные, создавал новых идолов, таких как Аннона и Фортуна. Но их не поддерживало ничего кроме капителей. Веры не было. Она была монополией тех несколких сотен или тысяч христиан, прежде всего евреев, которые вместо того чтобы идти в Цирк ликовать при виде смерти людей, объединялись в своих ecclesiae молиться за их души.
перевод sgt_pickwick
Из книги Индро Монтанелли "История Италии" (Indro Montanelli "Storia d'Italia")
