Четвертая стена
Кларисса: «Но больше всего я все-таки люблю наблюдать за людьми. Иногда я целый день езжу в метро, смотрю на людей, прислушиваюсь к их разговорам. Мне хочется знать, кто они, чего хотят, куда едут».
Брандмейстер: «В этих книгах все противоречит одно другому. Настоящая вавилонская башня! И вы сидели в ней взаперти целые годы. Бросьте все это. ( Read more... )
Мы не любим друг друга потому, что недостаточно друг друга знаем. Отсутствие солидарности проистекает из отсутствия знания: поэтому я предпочитаю способствовать познанию реального мира, чем познанию мира выдуманного, плода иллюзорного воображения. Беда в том, что мы солидаризируемся с выдуманными персонажами, а не с реальными.
Мы будем чувствовать себя очень хорошо, когда перестанем нуждаться в каких-то мифах и когда мы будем настолько верить в реальность, что станем чувствовать себя ее героями. Я хотел бы научить людей наблюдать за повседневной жизнью, за ее событиями с таким же волнением, с каким они читают книгу. Вот в чем, по-моему, секрет счастья и любви. По-моему, заставить видеть (как это прекрасно сказал Элюар) - значит заставить любить при помощи кино. И - без всяких выдуманных историй... События жизни куда важнее, чем события, изложенные в "истории".
Благодаря книге мы всегда открывали для себя уже нечто прочно утвердившееся, уже ставшее всеобщим достоянием, потому что писателя связывал груз того старого мира, воспоминаний, который, составлял весь его моральный мир: «Рассказывать о прошлом - лучшее поучение, - говорили в XIX веке. - Прошлое обладает своими педагогическими способностями». Теперь же, наоборот, кино утверждает важное значение, ценность з е р к а л а происшедшего события, тотчас запечатленного и увиденного: оно превращает быстроту в моральный фактор. Действительность - вот что нас волнует, и ничего больше. Стилистические новации - это новации действительности: больше не нужны каноны и правила стиля - все живо и прекрасно в своей непосредственности; форму подскажет сам факт, то, что сейчас произошло и было тотчас же художественно выражено.
Перед нами открылась безгранично широкая тематика, посвященная человеку, но не абстрактная, а столь же конкретная, как сами люди, что вызвали войну или же от нее страдали. Это была потребность узнать, увидеть, как смогли произойти те ужасные события, и кино было самым непосредственным и прямым инструментом для такого познания, неотложного и выходящего за рамки обычной культуры, которая, как бы ни была почтенна, еще не успела подготовить язык, чтобы выразить на нем свой протест против обманов тех старых общих идей, с которыми нас застала война, и мы не могли предпринять даже попытки отпора, по-настоящему современного.
Да, мы все чуточку сердимся на прошлое - на прошлое, заложенное в нас замечательными светочами поэзии, мысли и так далее. Подумать только, что все эти светочи, даже если их соединить вместе, не смогут освещать нам путь и полгода, или, как вчера сказал мне один видный представитель молодежного движения, только что окончивший университет, у нас нет никакой уверенности в том, что ждет нас в ближайшие полгода. Так вот, эту уверенность, может быть, мы и не обретем, но если и можем ее все же обрести, то только идя вперед сами, не надеясь ни на кого другого, осознав необходимость безотлагательно внести свой вклад во все то, что, как нам кажется, нуждается в нашем вкладе.
Reply
А Милдред?..
Беги, беги!
В какую-то долю секунды пока бомбы еще висели в воздухе, на расстоянии ярда, фута, дюйма от крыши отеля, в одной из комнат он увидел Милдред. Он видел, как, подавшись вперед, она всматривалась в мерцающие стены, с которых не умолкая говорили с ней “родственники”. Они тараторили и болтали, называли ее по имени, улыбались ей, но ничего не говорили о бомбе, которая повисла над ее головой, - вот уже только полдюйма, вот уже только четверть дюйма отделяют смертоносный снаряд от крыши отеля.
Р. Брэдбери
Надо признаться, что добрым крестьянам становится скучновато, тогда я показываю у них над головой самолет, который сбрасывает бомбу. Бомба вот-вот готова упасть, но я ее останавливаю в небе... «Смотрите на бомбу, повисшую в нескольких сотнях метров у вас над головами, хотите, чтобы она упала?» Все начинают кричать: «Нет, нет!» Я заставляю ее спуститься еще на двести метров и вновь останавливаю. Во время того, как бомба падает эти двести метров, которые я прослеживаю при помощи рапида, я успеваю навести объектив камеры на убегающих людей, я рассматриваю их испуганные лица и заставляю их мысленно возвратиться на год назад (и показываю эти сцены), на десять лет, в годы детства, потом перенестись в будущее, в то время, когда они уже умрут. Просто удивительно, как изменчивы лица этих людей и как они, застывшие на площади, глазея на меня и на киноаппарат, слушающие меня с безразличным видом, могут совершить такое множество поступков, в десятую долю секунды побледнеть или перескочить, как заяц, через изгородь, толкнуть во время бегства старуху, которая - посмотрите на нее - упала в пыль с задранной юбкой.
Ч. Дзаваттини
(В порядке юмора).
Reply
Leave a comment