Гл. 17. Религиозность, антропология и политэкономия (1, 2)
Взаимодействие этих трех основ бытия народа создало Советской власти в период 1920-1930 гг. очень сложные противоречия. В этой главе рассмотрим эту проблему с точки зрения религии. В начале ХХ века Россия была еще традиционной, но просвещенной страной, хотя она была под давлением экспансии Запада и искала возможность выйти из его периферийного капитализма. Антропология населения (русского и практически всех народов) во многом определялась религией - православием и другими конфессиями. Надо также учесть, что экономические ценности и интересы (т.е. политэкономия) были крепко связаны с антропологией и религией. Это хорошо было представлено в 1905-1907 гг. в наказах и приговорах крестьянских сходов, и из них вызрели декреты Октябрьской революции.
17.1. Марксизм и религия
Установки Маркса и Энгельса в отношении религии входят в ядро «миросозерцания марксизма». Эти установки таковы, что они исключают саму мысль о конструктивной роли религии в создании и сохранении народов. Поэтому здесь мы должны остановиться и первым делом устранить это препятствие.
Маркс писал свои главные труды на материале Запада и для Запада. Поэтому и рассуждения на темы религии проникнуты евроцентризмом. Даже когда спокойная речь у него идет о религии вообще, вроде имеется в виду христианство, а в действительности выделяется протестантизм. Маркс прилагает к нему «формационный» подход, постулируя существование некоего правильного пути развития. Протестантская Реформация выглядит необходимой «формацией» в развитии религии (подобно тому, как капитализм оказывается необходимой стадией развития производительных сил и производственных отношений).
По мнению Энгельса, протестантизм является даже высшей формацией христианства. Он пишет, выделяя курсивом целую фразу: «Немецкий протестантизм - единственная современная форма христианства, которая достойна критики. Католицизм же в XVIII веке стоял ниже всякой критики и был просто предметом полемики (что за ослы все-таки эти старокатолики!)… С такой религией как христианство нельзя покончить только с помощью насмешек и нападок» [288].
Позиция Маркса и Энгельса в отношении к религии и церкви (католической - «гадине», которую надо раздавить) выросла из представлений «просветителей» (конкретнее, представлений Вольтера). Эту генетическую связь можно принять как факт - вплоть до семантического сходства (метафора религии как опиума была использована до Маркса Вольтером, Руссо, Кантом, Б. Бауэром и Фейербахом). Предметом представлений Вольтера было христианство, якобы, основанное на переплетении «самых пошлых обманов, сочиненных подлейшей сволочью».
Энгельс пишет о христианстве: «Взгляд на все религии, а вместе с тем и на христианство, как на изобретение обманщиков, - взгляд, господствовавший со времени вольнодумцев средневековья вплоть до просветителей XVIII века включительно…
С религией, которая подчинила себе римскую мировую империю и в течение 1800 лет господствовала над значительнейшей частью цивилизованного человечества, нельзя разделаться, просто объявив ее состряпанной обманщиками бессмыслицей… В особенности это относится к христианству. Ведь здесь надо решить вопрос, как это случилось, что народные массы Римской империи предпочли всем другим религиям эту бессмыслицу, проповедуемую к тому же рабами и угнетенными» [289].
Энгельс явно преувеличивает роль религии в формировании лицемерия даже в буржуазном обществе ХIХ века. Какой пафос: «Это лицемерие [современного христианского миропорядка] мы также относим за счет религии, первое слово которой есть ложь - разве религия не начинает с того, что, показав нам нечто человеческое, выдает его за нечто сверхчеловеческое, божественное?.. Мы знаем, что вся эта ложь и безнравственность проистекает из религии, что религиозное лицемерие, теология, является прототипом всякой другой лжи и лицемерия. … Со всем этим мы ведём борьбу не на жизнь, а на смерть» [20, с. 591].
Такую же вину накладывают на религию в отношении социальных противоречий. Маркс пишет: «На социальных принципах христианства лежит печать пронырливости и ханжества, пролетариат же - революционен» [290].
Маркс пишет о религии вообще: «Она стала духом гражданского общества, сферы эгоизма, где царит bellum omnium contra omnes. Ее сущность выражает уже не общность, а различие. Религия стала выражением отделения человека от той общности, к которой он принадлежит, от себя самого и других людей, - чем и была первоначально. Она является всего только абстрактным исповеданием особой превратности, частной прихоти, произвола» [291].
Это представление религии не соответствует реальности. В общем случае религия никоим образом не становится «абстрактным исповеданием частной прихоти» и «чисто индивидуальным делом», не отделяет человека от общности, а совсем наоборот - соединяет его с нею. Что же касается Православия, то оно стоит на идее религиозного братства и коллективного спасения души. Это - сила не изолирующая человека, а соединяющая его с ближними - вплоть до идеи всечеловечности. Хотя при множестве противоречий в обществе, государстве и в личных отношениях религия несет свою миссию для людей, которые ждут и получают от нее поддержку.
Категорические и необъективные суждения Маркса и Энгельса можно, конечно, принять за полемику с оппонентами. Но показателен тот факт, что большая часть интеллигенции России и относительно еще больше революционеров пошли по пути Вольтера и Маркса. Антирелигиозная программа европейских революций оказала заметное влияние на революционное движение в России. Поскольку здесь над умами интеллигенции долгое время господствовал марксизм, а позднее он же был положен в основу официальной идеологии, остается актуальным представление о религии именно в марксизме.
Конфликт Советской власти с религией добавил горя и ущерба в Гражданской войне. Трудно было это исключить в общем процессе, но с обеих сторон разумно определили реальность и будущее. И сейчас в обществе и государстве не хватает знания о религии и ее взаимодействии с главными системами страны и мира. Далее мы представим короткие описания важных проблем, особенно в становлении СССР.
Таким образом, в ходе революционного процесса в России существовал глубокий скрытый конфликт между марксизмом и мировоззренческими установками русского революционного народа. Но помимо этого, возникло и продолжалось в течение всего советского периода противостояние между марксизмом и явной верующей частью населения России.
Марксизм, низводя религиозное сознание на уровень «пронырливости и ханжества», вступал в глубокий духовный конфликт с «солдатами, апостолами и мучениками» русской революции. Он омрачал, озлоблял их душу и расщеплял сознание. Он затруднял и понимание происходящего процесса.
Далее коротко изложим проблему отношения революционного народа с церковью, которая была устоем российской монархии.
17.2. Маркс и религия как доктрина
Поскольку религия была одним из устоев антропологии России (СССР) и также во многом определяла разработку политэкономии, нам желательно понять, какое влияние оказывало на эту конструкцию антирелигиозные представления марксизма. Ведь советская власть и ВКП(б) официально объявили своей идеологий марксизм-ленинизм, а многим понятно, что они заключили союз с «народным православием». Без этого большевики не были бы у власти.
Уже после революции 1905 г. стало очевидно, что совместить идеологию марксизма в разделе «религия» с антропологией крестьянской и полиэтнической страны - проблема сложная, инновации того времени еще придется раскопать. Ведь социальной базой революции были верующие, но надо было высказывать и лозунги марксизма. Крестьянам и рабочим с их общинным коммунизмом нравились эпические и пророческие слова, а другим - лозунги от Просвещения. Это вначале можно было совместить, потому что было много других важных проблем.
Такой синтез часто устраивает разные сообщества, ведь в Европе и США приняли большевиков - левые ученые и радикалы, а также правые капиталисты и настоятель Кентерберийского собора. И наоборот - профессор социал-демократ П. Шиман написал книжку «Азиатизация Европы»: «Внутреннее окостенение, которое было свойственно народам Азии в течение тысячелетий, стоит теперь призраком перед воротами Европы, закутанное в мантию клочков европейских идей. Эти клочки обманывают сделавшийся слепым культурный мир. Большевизм приносит с собой азиатизацию Европы». И как мы могли быть союзниками с США и Англией…
Но сейчас - образ религии в марксизме.
Религия - один из главных предметов всего учения Маркса, а обсуждение религии - один из главных его методов, даже инструментов. Структура и функции религии Марксу казались настолько очевидными и понятными, что многие явления и в хозяйственной жизни, и в политике (например, товарный фетишизм и государство) он объяснял, проводя аналогии с религией как формой общественного сознания.
Маркс утверждал как постулат: «Критика религии - предпосылка всякой другой критики. … Уничтожение религии как иллюзорного счастья народа есть требование его действительного счастья» [292, с. 414, 415]. Если учесть, что все составные части марксизма проникнуты именно критическим пафосом, то можно сказать, что «критика религии - предпосылка всего учения Маркса». Но мы из всего свода представлений о религии рассмотрим только те, которые касаются проблемы становления советского народа, государства и культуры.
Начнем с того, что по мнению части ортодоксальных марксистов религия была примитивным элементом сознания дикаря. Энгельс пишет: «Религия возникла в самые первобытные времена из самых невежественных, темных, первобытных представлений людей о своей собственной и об окружающей их внешней природе» [61, с. 313].
В тот момент это суждение было уже странным. Для такого утверждения не было никаких оснований. Наоборот, люди удивлялись духовным и мыслительным подвигом первобытного человека, создавшего в своем воображении сложный религиозный образ мироздания. Да и в «окружающей его внешней природе» поразительно быстро было достигнуто окультуривание растений или приручение лошади - эти его достижения следует поставить выше создания атомной бомбы.
Маркс и Энгельс считали религиозную составляющую общественного сознания его низшим типом, даже относили его к категории животного «сознания» (само слово сознание здесь не вполне подходит, поскольку выражает атрибут животного). В «Немецкой идеологии» сказано: «Сознание, конечно, вначале есть всего лишь осознание ближайшей чувственно воспринимаемой среды… в то же время оно - осознание природы, которая первоначально противостоит людям как совершенно чуждая, всемогущая и неприступная сила, к которой люди относятся совершенно по-животному и власти которой они подчиняются, как скот; следовательно, это - чисто животное осознание природы (обожествление природы)» [32, с. 28-29]. (В редакционном предисловии в Сочинениях Маркса и Энгельса (2-е изд.) говорится: «В 1-й главе первого тома «Немецкой идеологии»… впервые в систематической форме дано изложение материалистического понимания истории»).
Обожествление как специфическая операция человеческого сознания трактуется Марксом и Энгельсом как «чисто животное осознание». Эта метафора не научная, а идеологическая. Это - биологизация человеческого общества, перенесение на него эволюционистских представлений, развитых Дарвином для животного мира. Так же, как и утверждение, будто первобытный человек подчиняется власти природы, «как скот». Появление проблесков сознания у первобытного человека было разрывом непрерывности, озарением. Обожествление, которое именно не «есть всего лишь осознание ближайшей чувственно воспринимаемой среды», представляет собой скачкообразный переход от животного состояния к человеческому.
Получив возможность «коллективно мыслить» с помощью религиозного языка, ритмов, искусства и ритуалов, человек сделал огромное открытие для познания мира, равноценное открытию науки - он разделил видимый реальный мир и невидимый «потусторонний». Оба они составляли неделимый Космос, оба были необходимы для понимания целого, для превращения хаоса в упорядоченную систему символов, делающих мир домом человека. Причем эта функция религиозного сознания не теряет своего значения от самого зарождения человека до наших дней - об этом говорит М. Вебер в своем труде «Протестантская этика и дух капитализма». Обожествление природы не преследовало никаких «скотских» целей, это был творческий процесс, отвечающий духовным потребностям. Сложность и интеллектуальное качество мысленных построений «примитивных» людей при создании ими божественной картины мира, поражали ученых, ведущих полевые исследования.
Создавая свою модель исторического процесса (исторический материализм), Маркс и Энгельс на первый план ставили материальное производство и связанные с ним отношения - материальное бытие. Духовная сфера человека ставилась на гораздо более низкий уровень. При этом они резко искажали реальность.
Маркс и Энгельс пишут: «Даже туманные образования в мозгу людей, и те являются необходимыми продуктами, своего рода испарениями их материального жизненного процесса... Таким образом, мораль, религия, метафизика и прочие виды идеологии и соответствующие им формы сознания утрачивают видимость самостоятельности. У них нет истории, у них нет развития: люди, развивающие свое материальное производство и свое материальное общение, изменяют вместе с этой своей действительностью также свое мышление и продукты своего мышления. Не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание» [32, с. 25].
Это противоречит опыту всех времен, вплоть до современных исследований в этнологии, причем в отношении роли религии не только как средства господства («вертикальные» связи), но и как силы, связывающей людей в «горизонтальные» общности (этносы). Даже на пороге Нового времени Ф. Бэкон называл религию «главной связующей силой общества».
Отвергая активную связывающую людей роль религии, Маркс представляет ее как производную от материальных отношений. Он пишет: «Уже с самого начала обнаруживается материалистическая связь людей между собой, связь, которая обусловлена потребностями и способом производства и так же стара, как сами люди, - связь, которая принимает все новые формы и, следовательно, представляет собой “историю”, вовсе не нуждаясь в существовании какой-либо политической или религиозной нелепости, которая еще сверх того соединяла бы людей» [32, с. 28-29].
Религия у него предстает просто как инструмент «общественно-производственных организмов», которые или выбирают наиболее подходящее для них орудие из имеющихся в наличии. Маркс пишет о капиталистической формации: «Для общества товаропроизводителей… наиболее подходящей формой религии является христианство с его культом абстрактного человека, в особенности в своих буржуазных разновидностях, каковы протестантизм, деизм и т. д.» [24, с. 89].
А что же докапиталистические формации, как это было в России? Вот как он видит дело: «Древние общественно-производственные организмы несравненно более просты и ясны, чем буржуазный, но они покоятся или на незрелости индивидуального человека, еще не оторвавшегося от пуповины естественнородовых связей с другими людьми, или на непосредственных отношениях господства и подчинения. Условие их существования - низкая ступень развития производительных сил труда и соответственная ограниченность отношений людей рамками материального процесса производства жизни, а значит, ограниченность всех их отношений друг к другу и к природе. Эта действительная ограниченность отражается идеально в древних религиях, обожествляющих природу, и народных верованиях» [24, с. 89-90].
Критика религии Маркса и Энгельса была антиобщинной и антигосударственной, в русской революции она сразу стала враждебной «народному православию» и тому общинному крестьянскому коммунизму, которые и были мировоззренческой основой советского проекта. В православии искали крестьяне и понятийный аппарат, чтобы сформулировать свои социальные притязания, и проект благой жизни. Марксистская критика религии разрушала этот аппарат, дискредитируя те инструменты знания, которыми владели крестьяне (да и большинство рабочих России).
Здесь снова надо вернуться к мысли Маркса о том, что религия является продуктом производственных отношений. Он пишет: «Религия, семья, государство, право, мораль, наука, искусство и т. д. суть лишь особые виды производства и подчиняются его всеобщему закону» [98, с. 117]. Из этого следует, например, что активной роли в становлении национальных отношений, которые явно не подчиняются «всеобщему закону производства», религия не играет.
Более того, по мнению Маркса религия не оказывает активного влияния и на становление человека как личности, даже вне зависимости от его национального сознания. В разных вариантах он повторяет тезис: «не религия создает человека, а человек создает религию» [292, с. 252]. Во введении к большому труду «К критике гегелевской философии права» он пишет: «Основа иррелигиозной критики такова: человек создает религию, религия же не создает человека» [292, с. 414].
Это положение принять нельзя. Религия есть первая и особая форма общественного сознания, которая в течение тысячелетий была господствующей формой. Как же она могла не «создавать человека»? Реальный человек всегда погружен в национальную культуру, развитие которой во многом предопределено религией.
С.Н. Булгаков, которого Плеханов назвал «надеждой русского марксизма», глубоко изучил представления Маркса относительно религии. Он 1906 г. опубликовал статью «Карл Маркс как религиозный тип», где писал: «Маркс относится к религии, в особенности же к теизму и христианству, с ожесточенной враждебностью, как боевой и воинствующий атеист, стремящийся освободить, излечить людей от религиозного безумия, от духовного рабства. В воинствующем атеизме Маркса мы видим центральный нерв всей его деятельности, один из главных ее стимулов, борьба с религией есть в известном смысле, как это выяснится в дальнейшем изложении, истинный, хотя и сокровенный, практический мотив и его важнейших чисто теоретических трудов. Маркс борется с Богом религии и своей наукой, и своим социализмом, который в его руках становится средством для атеизма, оружием для освобождения человечества от религии. Стремление человечества “устроиться без Бога, и притом навсегда и окончательно”, о котором так пророчески проникновенно писал Достоевский и которое составляло предмет его постоянных и мучительных дум, в числе других, получило одно из самых ярких и законченных выражений в доктрине Маркса» [293].
17.1. Марксизм и религия
Установки Маркса и Энгельса в отношении религии входят в ядро «миросозерцания марксизма». Эти установки таковы, что они исключают саму мысль о конструктивной роли религии в создании и сохранении народов. Поэтому здесь мы должны остановиться и первым делом устранить это препятствие.
Маркс писал свои главные труды на материале Запада и для Запада. Поэтому и рассуждения на темы религии проникнуты евроцентризмом. Даже когда спокойная речь у него идет о религии вообще, вроде имеется в виду христианство, а в действительности выделяется протестантизм. Маркс прилагает к нему «формационный» подход, постулируя существование некоего правильного пути развития. Протестантская Реформация выглядит необходимой «формацией» в развитии религии (подобно тому, как капитализм оказывается необходимой стадией развития производительных сил и производственных отношений).
По мнению Энгельса, протестантизм является даже высшей формацией христианства. Он пишет, выделяя курсивом целую фразу: «Немецкий протестантизм - единственная современная форма христианства, которая достойна критики. Католицизм же в XVIII веке стоял ниже всякой критики и был просто предметом полемики (что за ослы все-таки эти старокатолики!)… С такой религией как христианство нельзя покончить только с помощью насмешек и нападок» [288].
Позиция Маркса и Энгельса в отношении к религии и церкви (католической - «гадине», которую надо раздавить) выросла из представлений «просветителей» (конкретнее, представлений Вольтера). Эту генетическую связь можно принять как факт - вплоть до семантического сходства (метафора религии как опиума была использована до Маркса Вольтером, Руссо, Кантом, Б. Бауэром и Фейербахом). Предметом представлений Вольтера было христианство, якобы, основанное на переплетении «самых пошлых обманов, сочиненных подлейшей сволочью».
Энгельс пишет о христианстве: «Взгляд на все религии, а вместе с тем и на христианство, как на изобретение обманщиков, - взгляд, господствовавший со времени вольнодумцев средневековья вплоть до просветителей XVIII века включительно…
С религией, которая подчинила себе римскую мировую империю и в течение 1800 лет господствовала над значительнейшей частью цивилизованного человечества, нельзя разделаться, просто объявив ее состряпанной обманщиками бессмыслицей… В особенности это относится к христианству. Ведь здесь надо решить вопрос, как это случилось, что народные массы Римской империи предпочли всем другим религиям эту бессмыслицу, проповедуемую к тому же рабами и угнетенными» [289].
Энгельс явно преувеличивает роль религии в формировании лицемерия даже в буржуазном обществе ХIХ века. Какой пафос: «Это лицемерие [современного христианского миропорядка] мы также относим за счет религии, первое слово которой есть ложь - разве религия не начинает с того, что, показав нам нечто человеческое, выдает его за нечто сверхчеловеческое, божественное?.. Мы знаем, что вся эта ложь и безнравственность проистекает из религии, что религиозное лицемерие, теология, является прототипом всякой другой лжи и лицемерия. … Со всем этим мы ведём борьбу не на жизнь, а на смерть» [20, с. 591].
Такую же вину накладывают на религию в отношении социальных противоречий. Маркс пишет: «На социальных принципах христианства лежит печать пронырливости и ханжества, пролетариат же - революционен» [290].
Маркс пишет о религии вообще: «Она стала духом гражданского общества, сферы эгоизма, где царит bellum omnium contra omnes. Ее сущность выражает уже не общность, а различие. Религия стала выражением отделения человека от той общности, к которой он принадлежит, от себя самого и других людей, - чем и была первоначально. Она является всего только абстрактным исповеданием особой превратности, частной прихоти, произвола» [291].
Это представление религии не соответствует реальности. В общем случае религия никоим образом не становится «абстрактным исповеданием частной прихоти» и «чисто индивидуальным делом», не отделяет человека от общности, а совсем наоборот - соединяет его с нею. Что же касается Православия, то оно стоит на идее религиозного братства и коллективного спасения души. Это - сила не изолирующая человека, а соединяющая его с ближними - вплоть до идеи всечеловечности. Хотя при множестве противоречий в обществе, государстве и в личных отношениях религия несет свою миссию для людей, которые ждут и получают от нее поддержку.
Категорические и необъективные суждения Маркса и Энгельса можно, конечно, принять за полемику с оппонентами. Но показателен тот факт, что большая часть интеллигенции России и относительно еще больше революционеров пошли по пути Вольтера и Маркса. Антирелигиозная программа европейских революций оказала заметное влияние на революционное движение в России. Поскольку здесь над умами интеллигенции долгое время господствовал марксизм, а позднее он же был положен в основу официальной идеологии, остается актуальным представление о религии именно в марксизме.
Конфликт Советской власти с религией добавил горя и ущерба в Гражданской войне. Трудно было это исключить в общем процессе, но с обеих сторон разумно определили реальность и будущее. И сейчас в обществе и государстве не хватает знания о религии и ее взаимодействии с главными системами страны и мира. Далее мы представим короткие описания важных проблем, особенно в становлении СССР.
Таким образом, в ходе революционного процесса в России существовал глубокий скрытый конфликт между марксизмом и мировоззренческими установками русского революционного народа. Но помимо этого, возникло и продолжалось в течение всего советского периода противостояние между марксизмом и явной верующей частью населения России.
Марксизм, низводя религиозное сознание на уровень «пронырливости и ханжества», вступал в глубокий духовный конфликт с «солдатами, апостолами и мучениками» русской революции. Он омрачал, озлоблял их душу и расщеплял сознание. Он затруднял и понимание происходящего процесса.
Далее коротко изложим проблему отношения революционного народа с церковью, которая была устоем российской монархии.
17.2. Маркс и религия как доктрина
Поскольку религия была одним из устоев антропологии России (СССР) и также во многом определяла разработку политэкономии, нам желательно понять, какое влияние оказывало на эту конструкцию антирелигиозные представления марксизма. Ведь советская власть и ВКП(б) официально объявили своей идеологий марксизм-ленинизм, а многим понятно, что они заключили союз с «народным православием». Без этого большевики не были бы у власти.
Уже после революции 1905 г. стало очевидно, что совместить идеологию марксизма в разделе «религия» с антропологией крестьянской и полиэтнической страны - проблема сложная, инновации того времени еще придется раскопать. Ведь социальной базой революции были верующие, но надо было высказывать и лозунги марксизма. Крестьянам и рабочим с их общинным коммунизмом нравились эпические и пророческие слова, а другим - лозунги от Просвещения. Это вначале можно было совместить, потому что было много других важных проблем.
Такой синтез часто устраивает разные сообщества, ведь в Европе и США приняли большевиков - левые ученые и радикалы, а также правые капиталисты и настоятель Кентерберийского собора. И наоборот - профессор социал-демократ П. Шиман написал книжку «Азиатизация Европы»: «Внутреннее окостенение, которое было свойственно народам Азии в течение тысячелетий, стоит теперь призраком перед воротами Европы, закутанное в мантию клочков европейских идей. Эти клочки обманывают сделавшийся слепым культурный мир. Большевизм приносит с собой азиатизацию Европы». И как мы могли быть союзниками с США и Англией…
Но сейчас - образ религии в марксизме.
Религия - один из главных предметов всего учения Маркса, а обсуждение религии - один из главных его методов, даже инструментов. Структура и функции религии Марксу казались настолько очевидными и понятными, что многие явления и в хозяйственной жизни, и в политике (например, товарный фетишизм и государство) он объяснял, проводя аналогии с религией как формой общественного сознания.
Маркс утверждал как постулат: «Критика религии - предпосылка всякой другой критики. … Уничтожение религии как иллюзорного счастья народа есть требование его действительного счастья» [292, с. 414, 415]. Если учесть, что все составные части марксизма проникнуты именно критическим пафосом, то можно сказать, что «критика религии - предпосылка всего учения Маркса». Но мы из всего свода представлений о религии рассмотрим только те, которые касаются проблемы становления советского народа, государства и культуры.
Начнем с того, что по мнению части ортодоксальных марксистов религия была примитивным элементом сознания дикаря. Энгельс пишет: «Религия возникла в самые первобытные времена из самых невежественных, темных, первобытных представлений людей о своей собственной и об окружающей их внешней природе» [61, с. 313].
В тот момент это суждение было уже странным. Для такого утверждения не было никаких оснований. Наоборот, люди удивлялись духовным и мыслительным подвигом первобытного человека, создавшего в своем воображении сложный религиозный образ мироздания. Да и в «окружающей его внешней природе» поразительно быстро было достигнуто окультуривание растений или приручение лошади - эти его достижения следует поставить выше создания атомной бомбы.
Маркс и Энгельс считали религиозную составляющую общественного сознания его низшим типом, даже относили его к категории животного «сознания» (само слово сознание здесь не вполне подходит, поскольку выражает атрибут животного). В «Немецкой идеологии» сказано: «Сознание, конечно, вначале есть всего лишь осознание ближайшей чувственно воспринимаемой среды… в то же время оно - осознание природы, которая первоначально противостоит людям как совершенно чуждая, всемогущая и неприступная сила, к которой люди относятся совершенно по-животному и власти которой они подчиняются, как скот; следовательно, это - чисто животное осознание природы (обожествление природы)» [32, с. 28-29]. (В редакционном предисловии в Сочинениях Маркса и Энгельса (2-е изд.) говорится: «В 1-й главе первого тома «Немецкой идеологии»… впервые в систематической форме дано изложение материалистического понимания истории»).
Обожествление как специфическая операция человеческого сознания трактуется Марксом и Энгельсом как «чисто животное осознание». Эта метафора не научная, а идеологическая. Это - биологизация человеческого общества, перенесение на него эволюционистских представлений, развитых Дарвином для животного мира. Так же, как и утверждение, будто первобытный человек подчиняется власти природы, «как скот». Появление проблесков сознания у первобытного человека было разрывом непрерывности, озарением. Обожествление, которое именно не «есть всего лишь осознание ближайшей чувственно воспринимаемой среды», представляет собой скачкообразный переход от животного состояния к человеческому.
Получив возможность «коллективно мыслить» с помощью религиозного языка, ритмов, искусства и ритуалов, человек сделал огромное открытие для познания мира, равноценное открытию науки - он разделил видимый реальный мир и невидимый «потусторонний». Оба они составляли неделимый Космос, оба были необходимы для понимания целого, для превращения хаоса в упорядоченную систему символов, делающих мир домом человека. Причем эта функция религиозного сознания не теряет своего значения от самого зарождения человека до наших дней - об этом говорит М. Вебер в своем труде «Протестантская этика и дух капитализма». Обожествление природы не преследовало никаких «скотских» целей, это был творческий процесс, отвечающий духовным потребностям. Сложность и интеллектуальное качество мысленных построений «примитивных» людей при создании ими божественной картины мира, поражали ученых, ведущих полевые исследования.
Создавая свою модель исторического процесса (исторический материализм), Маркс и Энгельс на первый план ставили материальное производство и связанные с ним отношения - материальное бытие. Духовная сфера человека ставилась на гораздо более низкий уровень. При этом они резко искажали реальность.
Маркс и Энгельс пишут: «Даже туманные образования в мозгу людей, и те являются необходимыми продуктами, своего рода испарениями их материального жизненного процесса... Таким образом, мораль, религия, метафизика и прочие виды идеологии и соответствующие им формы сознания утрачивают видимость самостоятельности. У них нет истории, у них нет развития: люди, развивающие свое материальное производство и свое материальное общение, изменяют вместе с этой своей действительностью также свое мышление и продукты своего мышления. Не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание» [32, с. 25].
Это противоречит опыту всех времен, вплоть до современных исследований в этнологии, причем в отношении роли религии не только как средства господства («вертикальные» связи), но и как силы, связывающей людей в «горизонтальные» общности (этносы). Даже на пороге Нового времени Ф. Бэкон называл религию «главной связующей силой общества».
Отвергая активную связывающую людей роль религии, Маркс представляет ее как производную от материальных отношений. Он пишет: «Уже с самого начала обнаруживается материалистическая связь людей между собой, связь, которая обусловлена потребностями и способом производства и так же стара, как сами люди, - связь, которая принимает все новые формы и, следовательно, представляет собой “историю”, вовсе не нуждаясь в существовании какой-либо политической или религиозной нелепости, которая еще сверх того соединяла бы людей» [32, с. 28-29].
Религия у него предстает просто как инструмент «общественно-производственных организмов», которые или выбирают наиболее подходящее для них орудие из имеющихся в наличии. Маркс пишет о капиталистической формации: «Для общества товаропроизводителей… наиболее подходящей формой религии является христианство с его культом абстрактного человека, в особенности в своих буржуазных разновидностях, каковы протестантизм, деизм и т. д.» [24, с. 89].
А что же докапиталистические формации, как это было в России? Вот как он видит дело: «Древние общественно-производственные организмы несравненно более просты и ясны, чем буржуазный, но они покоятся или на незрелости индивидуального человека, еще не оторвавшегося от пуповины естественнородовых связей с другими людьми, или на непосредственных отношениях господства и подчинения. Условие их существования - низкая ступень развития производительных сил труда и соответственная ограниченность отношений людей рамками материального процесса производства жизни, а значит, ограниченность всех их отношений друг к другу и к природе. Эта действительная ограниченность отражается идеально в древних религиях, обожествляющих природу, и народных верованиях» [24, с. 89-90].
Критика религии Маркса и Энгельса была антиобщинной и антигосударственной, в русской революции она сразу стала враждебной «народному православию» и тому общинному крестьянскому коммунизму, которые и были мировоззренческой основой советского проекта. В православии искали крестьяне и понятийный аппарат, чтобы сформулировать свои социальные притязания, и проект благой жизни. Марксистская критика религии разрушала этот аппарат, дискредитируя те инструменты знания, которыми владели крестьяне (да и большинство рабочих России).
Здесь снова надо вернуться к мысли Маркса о том, что религия является продуктом производственных отношений. Он пишет: «Религия, семья, государство, право, мораль, наука, искусство и т. д. суть лишь особые виды производства и подчиняются его всеобщему закону» [98, с. 117]. Из этого следует, например, что активной роли в становлении национальных отношений, которые явно не подчиняются «всеобщему закону производства», религия не играет.
Более того, по мнению Маркса религия не оказывает активного влияния и на становление человека как личности, даже вне зависимости от его национального сознания. В разных вариантах он повторяет тезис: «не религия создает человека, а человек создает религию» [292, с. 252]. Во введении к большому труду «К критике гегелевской философии права» он пишет: «Основа иррелигиозной критики такова: человек создает религию, религия же не создает человека» [292, с. 414].
Это положение принять нельзя. Религия есть первая и особая форма общественного сознания, которая в течение тысячелетий была господствующей формой. Как же она могла не «создавать человека»? Реальный человек всегда погружен в национальную культуру, развитие которой во многом предопределено религией.
С.Н. Булгаков, которого Плеханов назвал «надеждой русского марксизма», глубоко изучил представления Маркса относительно религии. Он 1906 г. опубликовал статью «Карл Маркс как религиозный тип», где писал: «Маркс относится к религии, в особенности же к теизму и христианству, с ожесточенной враждебностью, как боевой и воинствующий атеист, стремящийся освободить, излечить людей от религиозного безумия, от духовного рабства. В воинствующем атеизме Маркса мы видим центральный нерв всей его деятельности, один из главных ее стимулов, борьба с религией есть в известном смысле, как это выяснится в дальнейшем изложении, истинный, хотя и сокровенный, практический мотив и его важнейших чисто теоретических трудов. Маркс борется с Богом религии и своей наукой, и своим социализмом, который в его руках становится средством для атеизма, оружием для освобождения человечества от религии. Стремление человечества “устроиться без Бога, и притом навсегда и окончательно”, о котором так пророчески проникновенно писал Достоевский и которое составляло предмет его постоянных и мучительных дум, в числе других, получило одно из самых ярких и законченных выражений в доктрине Маркса» [293].