Мягкие аргументы к маленькому отступлению
В истории, январь 1918: угроза Гражданской войны.
Чтобы преодолеть потенциальный барьер, после которого все покатилось к войне, были необходимы усилия меньшевиков и эсеров. Признав советскую власть, Учредительное собрание блокировало бы войну. А вот если бы большевики сдались Учредительному собранию, война все равно была бы неизбежной. Шанс на выход из тупика давал именно и только советский проект (хотя какие-то его вариации были возможны, но и те были загублены левыми эсерами).
Если так, то вот и пример большого (не то слово!) вреда, который нам нанесло принятие теории марксизма культурным слоем России - гражданская война. Это как принять чужую религию, и ее не понять. Глупо обвинять Маркса, это был дефект культуры нашей интеллигенции (примерно, как и в перестройке).
Часто говорили, что марксизм не мог нанести большого вреда советскому строю, потому что изучали его формально и он не проник глубоко в сознание, не деформировал его. Это заблуждение, и многие из нас впадали в него только потому, что существовали (и существуют) в культурной среде, «пропитанной» марксизмом. При столкновении с иной культурной средой деформации нашего сознания сразу проявлялись.
В «Советской цивилизации» (примерно 1990 г.) я кратко описал случай, который произошел на Кубе весной 1967 г. Речь шла о преподавателе с Химфака МГУ. Я написал: «Мы с ним читали химикам каждый свой курс. И приходят ко мне активисты из Союза молодежи - на него жаловаться. Он на экзамене всех заставляет наизусть пересказать ленинское определение материи. Кто не может - ставит двойку. Я говорю: пойдемте, вместе с ним разберемся. Он говорит: «Тот, кто не знает ленинского определения материи, не может понять неорганическую химию». Я ему по-русски: «Ты что, Вадим, тра-ля-ля...?» Я такого идиотизма в СССР ни разу не встречал. Студенты не поняли нашего русского разговора, снова заныли: «Мы ничего усвоить не можем. Может быть, вы нам плохо перевели? Что это такое - “данная нам в ощущении”? Кем данная?» Тут уж не смог я Вадима поддержать, при всем моем уважении и к Ленину, и к материи. Потом, слышу, он парторгу жалуется - на кубинцев. Ленинское определение материи не хотят учить! Вот, мол, тебе и социалистическая революция... Я так до сих пор и не знаю, всерьез он это или ваньку валял. Уж больно натурально».
Этот случай в газете был дан в определенном контексте, а теперь я привлеку его для нашей темы. Действительно, «я такого идиотизма в СССР ни разу не встречал» - только потому, что он был разлит в среде, с ним было трудно столкнуться. Как химик, я запомнил ленинское определение для экзаменов, вовсе не пытаясь в него вдуматься. Это было во мне воспитано средой - и в мыслях не было спорить с ним или даже допытываться. Как раз нарвешься на двойку, легче запомнить. Вадим, толковый химик, понял свой долг преподавателя менее цинично, чем я - и сразу возник скандал. Кубинцы, еще не задавленные социальными нормами истмата, потребовали объяснений. Вадим воспринял это как злонамеренное идеологическое сопротивление.
У меня не было никакого желания вникать в эту философскую проблему, но кубинцы-то как раз поступили лояльно к Ленину, они попытались понять смысл. Они были удивлены тем, что Вадим объяснений не дает, а ставит двойки, - и пришли ко мне. Их вопросы мне показались разумными, но я твердо усвоил, что в эти вещи вникать нельзя - утонешь, как в болоте. Они спрашивали: «Почему в определение включены “наши ощущения”? Когда нас не было на свете, и материи, что ли, не было?»
Мне тогда было важно разрешить конфликт, но нельзя было не видеть и этой нашей особенности - жизнь научила нас избегать соблазнов задуматься над общими проблемами - даже теми, которые мы были обязаны освоить в системе образования. Почему? Потому, что весь корпус советских обществоведов не смог освоить талмуд марксизма, в котором подобные загадки имеются на каждой странице. У них не было другого выхода, как с помощью мягких репрессий подавить в учащихся потребность задать вопрос и разобраться в том утверждении, которое он обязан был заучить. Вот мы и пришли к моменту перестройки, как стадо баранов.
Другое явление, о котором мы много говорили - антисоветский марксизм 60-80-х годов на Западе и у нас. Как можно молчать об этом факторе? Ведь эта антисоветская доктрина «государства-эксплуататора» не просто стала частью полуофициальной, а потом и официальной идеологии, но она была внедрена в массовое сознание.
Этот фактор был настолько актуален, что его наличие даже сегодня остается важной причиной, по которой у нас не может сложиться дееспособной интеллектуальной оппозиции. Человек берет книгу едва ли не самого виднейшего интеллектуала оппозиции В.Б. Курашвили - и почти на каждой странице читает марксистские обвинения в адрес советской революции. В «Советской России» то же самое, в Интернете - Кагарлицкий и А.Тарасов. Более того, даже обвинения «патриотов» во многом выводятся из марксизма. Так, главная идея Шафаревича («два пути к одному обрыву») сводится к тому, что политэкономически советский строй и капитализм - одно и то же.
Представим теперь в качестве мысленного эксперимента, что в России не возникло организованного движения диссидентов марксизма - большевиков. Тогда, скорее всего, катастрофа революции стала бы для России смертельной. Ведь в этом случае против всего «культурного», «прогрессивного» слоя, организованного кадетами, социал-демократами, эсерами и Западом, воевали бы «зеленые». Это покруче ИГИЛа. Взаимоуничтожение русских, распад страны и разрушение потенциала развития были бы несравненно более глубокими.
Этот мысленный эксперимент вовсе не так фантастичен, как кажется исходя из официальной истории. Преодоление марксизма большевиками было трудным, неуверенным, с частыми рецидивами. Вспомним хронологию. В 1907 г., уже после революции, Ленин готовит второе издание книги «Развитие капитализма в России», в которое вносит очень осторожные оговорки в сносках. О пересмотре главных положений пока нет и речи.
В декабре 1907 г. Ленин заканчивает книгу «Аграрная программа русской социал-демократии в первой русской революции 1905-1907 годов», а зимой 1908 г. готовит ее к печати (книга была напечатана в 1908 г., но конфискована и уничтожена еще в типографии; сохранился один экземпляр, вышла книга в 1917 г.). Что мы в ней видим? То же самое обличение «средневековья» и те же мечты о «фермере», что и в «Развитии капитализма в России». Вот главные для нас мысли:
«Крестьянское надельное землевладение... загоняет крестьян, точно в гетто, в мелкие средневековые союзы фискального, тяглового характера, союзы по владению надельной землей, т.е. общины. И экономическое развитие России фактически вырывает крестьянство из этой средневековой обстановки, - с одной стороны, порождая сдачу наделов и забрасывание их, с другой стороны, созидая хозяйство будущих свободных фермеров (или будущих гроссбауэров юнкерской России) из кусочков самого различного землевладения...
Для того, чтобы построить действительно свободное фермерское хозяйство в России, необходимо «разгородить» все земли, и помещичьи, и надельные. Необходимо разбить все средневековое землевладение, сравнять все и всяческие земли перед свободными хозяевами на свободной земле. Необходимо облегчить в максимальной возможной степени обмен земель, расселение, округление участков, создание свободных новых товариществ на место заржавевшей тягловой общины. Необходимо «очистить» всю землю от всего средневекового хлама...
Мелкие собственники-земледельцы в массе своей высказались за национализацию [земли] и на съездах Крестьянского союза в 1905 году, и в первой Думе в 1906 году, и во второй Думе в 1907 году... не потому, что «община» заложила в них особые «зачатки», особые, не буржуазные «трудовые начала». Они высказались так потому, наоборот, что жизнь требовала от них освобождения от средневековой общины и средневекового надельного землевладения. Они высказались так не потому, что они хотели или могли строить социалистическое земледелие, а потому, что они хотели и хотят, могли и могут построить действительно буржуазное, т.е. в максимальной степени свободное от всех крепостнических традиций мелкое земледелие» (Соч., т. 16, с. 406-407).
Это - чисто марксистское видение проблемы, оно вполне совместимо с замыслом реформы Столыпина (и даже более радикально, чем этот замысел). С этим видением вполне согласился бы и А.Н.Яковлев, примерно так же обличавший колхозы.
Видение это было фундаментально ошибочным, что вскоре Ленин неявно признал (уже в сентябре 1908 г. в статье «Лев Толстой как зеркало русской революции»), разумно не поднимая вопроса об ошибке - из чисто политических конъюнктурных соображений. Но у нас таких соображений нет и быть не должно, ошибки надо разбирать.
Откуда шло это представление о крестьянской общине? Ни «включенное наблюдение» (Энгельгардт), ни статистические исследования (например, Чаянов) не давали оснований для тех выводов, что делали социал-демократы, включая Ленина. Они шли из марксистской интерпретации данных, насильно подгоняемых под доктрину. Разве это мало для того, чтобы оценить негативное воздействие этой доктрины на исторический ход событий в России как очень существенное?
До сих пор в учебниках первым крупным социологическим исследованием в России считают книгу Н. Флеровского (В.В. Берви) «Положение рабочего класса в России: наблюдения и исследования» (1869). Маркс, высоко оценивая эту книгу, пишет о ней Энгельсу: «Это самая значительная книга среди всех, появившихся после твоего труда о “Положении рабочего класса [в Англии]”. Прекрасно изображена и семейная жизнь русского крестьянина - с чудовищным избиением насмерть жен, с водкой и любовницами».
Чтобы читать эту книгу, Маркс стал изучать русский язык. Он многократно ссылается на нее как на самый достоверный источник знания «о положении крестьянства и вообще трудящегося класса в этой окутанной мраком стране». Маркс пишет Энгельсу о Флеровском: «Он хорошо схватывает особенности характера каждого народа - “прямодушный калмык”, “поэтичный, несмотря на свою грязь, мордвин” (которого он сравнивает с ирландцами), “ловкий, живой эпикуреец-татарин”, ”талантливый малоросс” и т.д. Как добропорядочный великоросс он поучает своих соотечественников, каким образом они могли бы превратить ненависть, которую питают к ним все эти племена, в противоположное чувство».
Уже из этих похвал видно, что в книге Флеровского нет ни науки, ни социологии, а его характеристики «каждого народа» России с примесью русофобии. Из этой книги, по мнению Маркса, «следует, что крушение русской державы должно произойти в ближайшее время».
Чтобы преодолеть потенциальный барьер, после которого все покатилось к войне, были необходимы усилия меньшевиков и эсеров. Признав советскую власть, Учредительное собрание блокировало бы войну. А вот если бы большевики сдались Учредительному собранию, война все равно была бы неизбежной. Шанс на выход из тупика давал именно и только советский проект (хотя какие-то его вариации были возможны, но и те были загублены левыми эсерами).
Если так, то вот и пример большого (не то слово!) вреда, который нам нанесло принятие теории марксизма культурным слоем России - гражданская война. Это как принять чужую религию, и ее не понять. Глупо обвинять Маркса, это был дефект культуры нашей интеллигенции (примерно, как и в перестройке).
Часто говорили, что марксизм не мог нанести большого вреда советскому строю, потому что изучали его формально и он не проник глубоко в сознание, не деформировал его. Это заблуждение, и многие из нас впадали в него только потому, что существовали (и существуют) в культурной среде, «пропитанной» марксизмом. При столкновении с иной культурной средой деформации нашего сознания сразу проявлялись.
В «Советской цивилизации» (примерно 1990 г.) я кратко описал случай, который произошел на Кубе весной 1967 г. Речь шла о преподавателе с Химфака МГУ. Я написал: «Мы с ним читали химикам каждый свой курс. И приходят ко мне активисты из Союза молодежи - на него жаловаться. Он на экзамене всех заставляет наизусть пересказать ленинское определение материи. Кто не может - ставит двойку. Я говорю: пойдемте, вместе с ним разберемся. Он говорит: «Тот, кто не знает ленинского определения материи, не может понять неорганическую химию». Я ему по-русски: «Ты что, Вадим, тра-ля-ля...?» Я такого идиотизма в СССР ни разу не встречал. Студенты не поняли нашего русского разговора, снова заныли: «Мы ничего усвоить не можем. Может быть, вы нам плохо перевели? Что это такое - “данная нам в ощущении”? Кем данная?» Тут уж не смог я Вадима поддержать, при всем моем уважении и к Ленину, и к материи. Потом, слышу, он парторгу жалуется - на кубинцев. Ленинское определение материи не хотят учить! Вот, мол, тебе и социалистическая революция... Я так до сих пор и не знаю, всерьез он это или ваньку валял. Уж больно натурально».
Этот случай в газете был дан в определенном контексте, а теперь я привлеку его для нашей темы. Действительно, «я такого идиотизма в СССР ни разу не встречал» - только потому, что он был разлит в среде, с ним было трудно столкнуться. Как химик, я запомнил ленинское определение для экзаменов, вовсе не пытаясь в него вдуматься. Это было во мне воспитано средой - и в мыслях не было спорить с ним или даже допытываться. Как раз нарвешься на двойку, легче запомнить. Вадим, толковый химик, понял свой долг преподавателя менее цинично, чем я - и сразу возник скандал. Кубинцы, еще не задавленные социальными нормами истмата, потребовали объяснений. Вадим воспринял это как злонамеренное идеологическое сопротивление.
У меня не было никакого желания вникать в эту философскую проблему, но кубинцы-то как раз поступили лояльно к Ленину, они попытались понять смысл. Они были удивлены тем, что Вадим объяснений не дает, а ставит двойки, - и пришли ко мне. Их вопросы мне показались разумными, но я твердо усвоил, что в эти вещи вникать нельзя - утонешь, как в болоте. Они спрашивали: «Почему в определение включены “наши ощущения”? Когда нас не было на свете, и материи, что ли, не было?»
Мне тогда было важно разрешить конфликт, но нельзя было не видеть и этой нашей особенности - жизнь научила нас избегать соблазнов задуматься над общими проблемами - даже теми, которые мы были обязаны освоить в системе образования. Почему? Потому, что весь корпус советских обществоведов не смог освоить талмуд марксизма, в котором подобные загадки имеются на каждой странице. У них не было другого выхода, как с помощью мягких репрессий подавить в учащихся потребность задать вопрос и разобраться в том утверждении, которое он обязан был заучить. Вот мы и пришли к моменту перестройки, как стадо баранов.
Другое явление, о котором мы много говорили - антисоветский марксизм 60-80-х годов на Западе и у нас. Как можно молчать об этом факторе? Ведь эта антисоветская доктрина «государства-эксплуататора» не просто стала частью полуофициальной, а потом и официальной идеологии, но она была внедрена в массовое сознание.
Этот фактор был настолько актуален, что его наличие даже сегодня остается важной причиной, по которой у нас не может сложиться дееспособной интеллектуальной оппозиции. Человек берет книгу едва ли не самого виднейшего интеллектуала оппозиции В.Б. Курашвили - и почти на каждой странице читает марксистские обвинения в адрес советской революции. В «Советской России» то же самое, в Интернете - Кагарлицкий и А.Тарасов. Более того, даже обвинения «патриотов» во многом выводятся из марксизма. Так, главная идея Шафаревича («два пути к одному обрыву») сводится к тому, что политэкономически советский строй и капитализм - одно и то же.
Представим теперь в качестве мысленного эксперимента, что в России не возникло организованного движения диссидентов марксизма - большевиков. Тогда, скорее всего, катастрофа революции стала бы для России смертельной. Ведь в этом случае против всего «культурного», «прогрессивного» слоя, организованного кадетами, социал-демократами, эсерами и Западом, воевали бы «зеленые». Это покруче ИГИЛа. Взаимоуничтожение русских, распад страны и разрушение потенциала развития были бы несравненно более глубокими.
Этот мысленный эксперимент вовсе не так фантастичен, как кажется исходя из официальной истории. Преодоление марксизма большевиками было трудным, неуверенным, с частыми рецидивами. Вспомним хронологию. В 1907 г., уже после революции, Ленин готовит второе издание книги «Развитие капитализма в России», в которое вносит очень осторожные оговорки в сносках. О пересмотре главных положений пока нет и речи.
В декабре 1907 г. Ленин заканчивает книгу «Аграрная программа русской социал-демократии в первой русской революции 1905-1907 годов», а зимой 1908 г. готовит ее к печати (книга была напечатана в 1908 г., но конфискована и уничтожена еще в типографии; сохранился один экземпляр, вышла книга в 1917 г.). Что мы в ней видим? То же самое обличение «средневековья» и те же мечты о «фермере», что и в «Развитии капитализма в России». Вот главные для нас мысли:
«Крестьянское надельное землевладение... загоняет крестьян, точно в гетто, в мелкие средневековые союзы фискального, тяглового характера, союзы по владению надельной землей, т.е. общины. И экономическое развитие России фактически вырывает крестьянство из этой средневековой обстановки, - с одной стороны, порождая сдачу наделов и забрасывание их, с другой стороны, созидая хозяйство будущих свободных фермеров (или будущих гроссбауэров юнкерской России) из кусочков самого различного землевладения...
Для того, чтобы построить действительно свободное фермерское хозяйство в России, необходимо «разгородить» все земли, и помещичьи, и надельные. Необходимо разбить все средневековое землевладение, сравнять все и всяческие земли перед свободными хозяевами на свободной земле. Необходимо облегчить в максимальной возможной степени обмен земель, расселение, округление участков, создание свободных новых товариществ на место заржавевшей тягловой общины. Необходимо «очистить» всю землю от всего средневекового хлама...
Мелкие собственники-земледельцы в массе своей высказались за национализацию [земли] и на съездах Крестьянского союза в 1905 году, и в первой Думе в 1906 году, и во второй Думе в 1907 году... не потому, что «община» заложила в них особые «зачатки», особые, не буржуазные «трудовые начала». Они высказались так потому, наоборот, что жизнь требовала от них освобождения от средневековой общины и средневекового надельного землевладения. Они высказались так не потому, что они хотели или могли строить социалистическое земледелие, а потому, что они хотели и хотят, могли и могут построить действительно буржуазное, т.е. в максимальной степени свободное от всех крепостнических традиций мелкое земледелие» (Соч., т. 16, с. 406-407).
Это - чисто марксистское видение проблемы, оно вполне совместимо с замыслом реформы Столыпина (и даже более радикально, чем этот замысел). С этим видением вполне согласился бы и А.Н.Яковлев, примерно так же обличавший колхозы.
Видение это было фундаментально ошибочным, что вскоре Ленин неявно признал (уже в сентябре 1908 г. в статье «Лев Толстой как зеркало русской революции»), разумно не поднимая вопроса об ошибке - из чисто политических конъюнктурных соображений. Но у нас таких соображений нет и быть не должно, ошибки надо разбирать.
Откуда шло это представление о крестьянской общине? Ни «включенное наблюдение» (Энгельгардт), ни статистические исследования (например, Чаянов) не давали оснований для тех выводов, что делали социал-демократы, включая Ленина. Они шли из марксистской интерпретации данных, насильно подгоняемых под доктрину. Разве это мало для того, чтобы оценить негативное воздействие этой доктрины на исторический ход событий в России как очень существенное?
До сих пор в учебниках первым крупным социологическим исследованием в России считают книгу Н. Флеровского (В.В. Берви) «Положение рабочего класса в России: наблюдения и исследования» (1869). Маркс, высоко оценивая эту книгу, пишет о ней Энгельсу: «Это самая значительная книга среди всех, появившихся после твоего труда о “Положении рабочего класса [в Англии]”. Прекрасно изображена и семейная жизнь русского крестьянина - с чудовищным избиением насмерть жен, с водкой и любовницами».
Чтобы читать эту книгу, Маркс стал изучать русский язык. Он многократно ссылается на нее как на самый достоверный источник знания «о положении крестьянства и вообще трудящегося класса в этой окутанной мраком стране». Маркс пишет Энгельсу о Флеровском: «Он хорошо схватывает особенности характера каждого народа - “прямодушный калмык”, “поэтичный, несмотря на свою грязь, мордвин” (которого он сравнивает с ирландцами), “ловкий, живой эпикуреец-татарин”, ”талантливый малоросс” и т.д. Как добропорядочный великоросс он поучает своих соотечественников, каким образом они могли бы превратить ненависть, которую питают к ним все эти племена, в противоположное чувство».
Уже из этих похвал видно, что в книге Флеровского нет ни науки, ни социологии, а его характеристики «каждого народа» России с примесью русофобии. Из этой книги, по мнению Маркса, «следует, что крушение русской державы должно произойти в ближайшее время».