Начнем главу 7. Останутся главы 6 и 8.
Глава 7. Проект Октябрьской революции
Эта глава уже позволяет сравнивать проекты Февральской и Октябрьской революций, а также представить их как две ветви Великой русской революции. Объем этой главы расширен, каждый тезис хорошо было бы разобрать и объяснить. Может быть, кто-то этим займутся.
Объяснительная модель русской (российской) революции начала ХХ века, положенная в основу официальной истории - как советской, так и антисоветской, - была мифологична и слишком идеологизирована. Особенно это касается именно Октябрьской революции (если не считать Гражданскую войну, которая, вероятно, еще более мифологизирована). Февральская революция имела свои прототипы и модели - хорошо описанные буржуазные революции Запада, а также классическая доктрина марксизма. Модель и теория Октябрьской революции, напротив, складывались под давлением последних вопросов русской культуры и политических обстоятельств. Поскольку эти модели были предназначены для решения срочных задач, а официальная история опиралась и опирается на истмат, многого до сих пор мы не можем объяснить. Что-то представлено версиями, но и главное еще надо описывать более связно и квалифицированно. Реальность нас обгоняет, а нам как раз необходимо беспристрастное знание и привлечение опыта краха СССР.
Потребность в таком знании определена тем, что за последние тридцать лет пришлось прийти к выводу, что наш нынешний кризис - эпизод этой самой Великой русской революции. Ее масштаб оказался гораздо больше, ее развитие очень нелинейно, и длится она дольше, чем ожидалось. Сталинизм (тоталитаризм, мобилизационный социализм - как его ни называй) лишь на время заморозил революционный процесс. Хрущев устроил «оттепель», ее попытались снова подморозить во времена Брежнева, но это лишь оттянуло перестройку, которая оказалась войной нового типа, к чему мы не были готовы.
Во времена «тоталитаризма» (морально-политического единства) казалось, что революция осталась позади, в истории, что произошло национальное примирение и антагонистические противоречия изжиты. Эту иллюзию создавало обществоведение через систему образования и СМИ. Во время «оттепели» наша интеллигенция смеялась над странным пророчеством Сталина о том, что «по мере продвижения к социализму нас ждет обострение классовой борьбы». Если отфильтровать марксистскую терминологию и перевести эту фразу на русский язык, ее надо понимать как предупреждение, что в лоне советского общества есть силы, которые в будущем попытаются сменить общественный строй и завладеть общенародной собственностью. Это и произошло на наших глазах - произошла антисоветская революция, используя значительную часть инструментария Февральской революции в новых, гораздо более для нее благоприятных условиях.
Эта глава сильно отличается от изложения проекта Февральской революции тем, что кадеты, буржуазия и меньшевики следовали канонам классической парадигме либерализма и марксизма. В их проекте не было разрыва непрерывности - инновации (в понятиях Вебера). Коалиция революционеров Февраля использовала институты, философию, язык и логику буржуазно-демократических революций - структуры, которые в основном уже завершили процесс становления. Это пытался объяснить Вебер, однако пересилил соблазн использовать надежную и эффективную классическую парадигму и не рисковать. Точнее, у этой революции не было Откровения, а ее подвижники не желали столкнуться с апокалипсисом. А крестьяне и рабочие России к этому были готовы, в огне брода нет.
Маркс верно сказал, что крестьянин - «непонятный иероглиф для цивилизованного ума». Революционеры Февраля пошли за Марксом, этого иероглифа не поняли, но зато он вселил в них ужас. И до сих пор наши «цивилизованные умы» стараются об этом не думать. Но нам придется об этом говорить, хотя бы очень кратко.
П. Бурдье писал: «политический бунт предполагает бунт когнитивный, переворот в видении мира». Когнитивный бунт - это перестройка мышления, языка, «повестки дня» и логики объяснения социальной действительности. М. Вебер, изучая и сравнивая процессы развития в обществах модерна и в традиционных обществах, определил инновации как зародыши появления новых общественных форм и институтов. Он ввел в социологию важное понятие: общество в состоянии становления. Это аналогия понятия натурфилософии, обозначающего состояния вещества в момент его рождения - in statu nascendi.
Вебер считал, что идея и проектирование инновации, порождающие новую структуру in statu nascendi, требуют взаимодействия (синергизма) рационального усилия и внерационального импульса. Другими словами, он напомнил, что нельзя описать человеческие общности только посредством социальных и экономических индикаторов - социальное и психическое неразрывно связаны. Это значит, что идея (проект) воздействует не только на разум с его логикой и расчетом, но и на всю духовную сферу людей - чувства, воображение, память и подсознание. Это и есть взаимодействие рационального мышления с психикой. Если речь идет об идее, которая овладевает массы, значит, эта идея потрясла множество людей, глубоко затронула их разум, совесть и чаяния. Импульс к инновации, в котором синергически сочетаются рациональные представления с иррациональными символическими «образами», Вебер назвал «харизмой» (греч. charisma - благодать, дар божий). Он ее определяет как «“творческую” и революционную силу».
Вебер в своих трудах указал на особые качества инноваций «харизматического» типа, и знать эти качества крайне необходимо для нашей темы. Прежде всего, он считал, что такие инновации имеют не историческую природу - они «не осуществляются обычными общественными и историческими путями и отличаются от вспышек и изменений, которые имеют место в устоявшемся обществе». Это утверждение Вебера означает негодность для таких проблем исторического материализма, который перенес из естествознания в обществоведение идею объективных законов исторического развития. В периоды общественных кризисов (возникновение хаоса) теория «объективных законов» делает образованных людей буквально слепыми.
А. Грамши в июле 1918 г. в статье «Утопия» спорил с утверждениями, будто в России буржуазия должна была завершить необходимый этап буржуазной революции: «Где была в России буржуазия, способная осуществить эту задачу? И если господство буржуазии есть закон природы, то почему этот закон не сработал?.. Истина в том, что эта формула ни в коей мере не выражает никакого закона природы... То, что прямо определяет политическое действие, есть не экономическая система, а восприятие этой системы и так называемых законов ее развития. Эти законы не имеют ничего общего с законами природы, хотя и законы природы также в действительности не являются объективными, а представляют собой мыслительные конструкции, полезные для практики схемы, удобные для исследования и преподавания» [Gramsci A. Utopía. - In: A. Gramsci. Antología. México: Siglo XXI Eds. 1984].
В действительности успешная инновация типа революции происходит в редкостный момент сочетания многих необходимых обстоятельств. Это - случай, и мало кто из политиков способен почувствовать этот момент и увидеть сгусток этих обстоятельств («сегодня рано, послезавтра поздно»).
Другой важный тезис Вебера состоит в том, что харизматические вспышки и изменения в обществе мотивируются не экономическими интересами, а ценностями: «Харизма - это “власть антиэкономического типа”, отказывающаяся от всякого компромисса с повседневной необходимостью и ее выгодами». Инновация - проект изменения картины мира. Под его знамена становятся люди, ищущие правду и справедливость, как они их понимают. Как выразился Вебер, харизматическая группа организована «на коммунистических началах».
Этот процесс широко освещен и в литературе, и в воспоминаниях виднейших представителей интеллигенции революционного времени. Духовные искания рабочих и крестьян революционного периода отражались в культуре. Исследователь русского космизма С.Г. Семенова пишет: «Никогда, пожалуй, в истории литературы не было такого широчайшего, поистине низового поэтического движения, объединенного общими темами, устремлениями, интонациями. … По самому своему характеру это была поэзия мечты, творчество идеала ¬- ценнейшее свидетельство предельных чаяний народной души. Революция в стихах и статьях пролетарских (и не только пролетарских) поэтов… воспринималась не просто как обычная социальная революция, а как грандиозный катаклизм, начало “онтологического” переворота, призванного пересоздать не только общество, но и жизнь человека в его натурально-природной основе. Убежденность в том, что Октябрьский переворот - катастрофический прерыв старого мира, выход “в новое небо и новую землю”, было всеобщим» [Семенова С.Г. Преодоление трагедии. «Вечные вопросы» в литературе. М.: Советский писатель. 1989].
В этом духовном взрыве выражалось хилиастическое чаяние русских рабочих и крестьян - ожидание Преображения.
Когда появляется харизматическая фигура (вождь, полководец и др.), вокруг нее быстро собирается небольшая группа людей, которые уже были обуреваемы томлением духа. Эти люди становятся учениками и сподвижниками своего вождя, они составляют ядро, которое служит матрицей, на которой формируется общность, реализующая инновацию уже как социальный проект. Цепной процесс превращения этого ядра в активную общность и есть состояние in statu nascendi. Вебер писал: «Харизма обнаруживает эмоциональную нагруженность, напор страстей, достаточный для того, чтобы выйти из непосредственной реальности и вести иное существование».
Напор страстей в дни Февральской революции был краткосрочным (4 месяца), и эти страсти были праздничными. Пришвин записал в дневнике (5 июля 1917 г.), что либеральная революция потерпела крах, Россия пошла по какому-то совершенно иному пути: «Елецкий погром - это отдаленный раскат грома из Азии, и уже этого удара было довольно, чтобы все новые организации разлетелись, как битые стекла. Эта свистопляска с побоями - похороны революции».
«Похороны революции» - потому что активность большевиков и Советов либералы, меньшевики и все Временное правительство считали контрреволюцией. Приверженцы Февральской революции в массе своей считали (и считают сейчас) большевиков контрреволюционерами, а Октябрьскую революцию реакционным переворотом. Игра словами! Так, академик Веселовский написал в январе 1918 г.: «Разгон Учредительного собрания - прошел, или, вернее, проходит. Теперь уже несомненно, что революция убита; остаются борьба с анархией и реставрация… Все это… такие удары социализму и революции, от которых в России они не оправятся».
Эта глава уже позволяет сравнивать проекты Февральской и Октябрьской революций, а также представить их как две ветви Великой русской революции. Объем этой главы расширен, каждый тезис хорошо было бы разобрать и объяснить. Может быть, кто-то этим займутся.
Объяснительная модель русской (российской) революции начала ХХ века, положенная в основу официальной истории - как советской, так и антисоветской, - была мифологична и слишком идеологизирована. Особенно это касается именно Октябрьской революции (если не считать Гражданскую войну, которая, вероятно, еще более мифологизирована). Февральская революция имела свои прототипы и модели - хорошо описанные буржуазные революции Запада, а также классическая доктрина марксизма. Модель и теория Октябрьской революции, напротив, складывались под давлением последних вопросов русской культуры и политических обстоятельств. Поскольку эти модели были предназначены для решения срочных задач, а официальная история опиралась и опирается на истмат, многого до сих пор мы не можем объяснить. Что-то представлено версиями, но и главное еще надо описывать более связно и квалифицированно. Реальность нас обгоняет, а нам как раз необходимо беспристрастное знание и привлечение опыта краха СССР.
Потребность в таком знании определена тем, что за последние тридцать лет пришлось прийти к выводу, что наш нынешний кризис - эпизод этой самой Великой русской революции. Ее масштаб оказался гораздо больше, ее развитие очень нелинейно, и длится она дольше, чем ожидалось. Сталинизм (тоталитаризм, мобилизационный социализм - как его ни называй) лишь на время заморозил революционный процесс. Хрущев устроил «оттепель», ее попытались снова подморозить во времена Брежнева, но это лишь оттянуло перестройку, которая оказалась войной нового типа, к чему мы не были готовы.
Во времена «тоталитаризма» (морально-политического единства) казалось, что революция осталась позади, в истории, что произошло национальное примирение и антагонистические противоречия изжиты. Эту иллюзию создавало обществоведение через систему образования и СМИ. Во время «оттепели» наша интеллигенция смеялась над странным пророчеством Сталина о том, что «по мере продвижения к социализму нас ждет обострение классовой борьбы». Если отфильтровать марксистскую терминологию и перевести эту фразу на русский язык, ее надо понимать как предупреждение, что в лоне советского общества есть силы, которые в будущем попытаются сменить общественный строй и завладеть общенародной собственностью. Это и произошло на наших глазах - произошла антисоветская революция, используя значительную часть инструментария Февральской революции в новых, гораздо более для нее благоприятных условиях.
Эта глава сильно отличается от изложения проекта Февральской революции тем, что кадеты, буржуазия и меньшевики следовали канонам классической парадигме либерализма и марксизма. В их проекте не было разрыва непрерывности - инновации (в понятиях Вебера). Коалиция революционеров Февраля использовала институты, философию, язык и логику буржуазно-демократических революций - структуры, которые в основном уже завершили процесс становления. Это пытался объяснить Вебер, однако пересилил соблазн использовать надежную и эффективную классическую парадигму и не рисковать. Точнее, у этой революции не было Откровения, а ее подвижники не желали столкнуться с апокалипсисом. А крестьяне и рабочие России к этому были готовы, в огне брода нет.
Маркс верно сказал, что крестьянин - «непонятный иероглиф для цивилизованного ума». Революционеры Февраля пошли за Марксом, этого иероглифа не поняли, но зато он вселил в них ужас. И до сих пор наши «цивилизованные умы» стараются об этом не думать. Но нам придется об этом говорить, хотя бы очень кратко.
П. Бурдье писал: «политический бунт предполагает бунт когнитивный, переворот в видении мира». Когнитивный бунт - это перестройка мышления, языка, «повестки дня» и логики объяснения социальной действительности. М. Вебер, изучая и сравнивая процессы развития в обществах модерна и в традиционных обществах, определил инновации как зародыши появления новых общественных форм и институтов. Он ввел в социологию важное понятие: общество в состоянии становления. Это аналогия понятия натурфилософии, обозначающего состояния вещества в момент его рождения - in statu nascendi.
Вебер считал, что идея и проектирование инновации, порождающие новую структуру in statu nascendi, требуют взаимодействия (синергизма) рационального усилия и внерационального импульса. Другими словами, он напомнил, что нельзя описать человеческие общности только посредством социальных и экономических индикаторов - социальное и психическое неразрывно связаны. Это значит, что идея (проект) воздействует не только на разум с его логикой и расчетом, но и на всю духовную сферу людей - чувства, воображение, память и подсознание. Это и есть взаимодействие рационального мышления с психикой. Если речь идет об идее, которая овладевает массы, значит, эта идея потрясла множество людей, глубоко затронула их разум, совесть и чаяния. Импульс к инновации, в котором синергически сочетаются рациональные представления с иррациональными символическими «образами», Вебер назвал «харизмой» (греч. charisma - благодать, дар божий). Он ее определяет как «“творческую” и революционную силу».
Вебер в своих трудах указал на особые качества инноваций «харизматического» типа, и знать эти качества крайне необходимо для нашей темы. Прежде всего, он считал, что такие инновации имеют не историческую природу - они «не осуществляются обычными общественными и историческими путями и отличаются от вспышек и изменений, которые имеют место в устоявшемся обществе». Это утверждение Вебера означает негодность для таких проблем исторического материализма, который перенес из естествознания в обществоведение идею объективных законов исторического развития. В периоды общественных кризисов (возникновение хаоса) теория «объективных законов» делает образованных людей буквально слепыми.
А. Грамши в июле 1918 г. в статье «Утопия» спорил с утверждениями, будто в России буржуазия должна была завершить необходимый этап буржуазной революции: «Где была в России буржуазия, способная осуществить эту задачу? И если господство буржуазии есть закон природы, то почему этот закон не сработал?.. Истина в том, что эта формула ни в коей мере не выражает никакого закона природы... То, что прямо определяет политическое действие, есть не экономическая система, а восприятие этой системы и так называемых законов ее развития. Эти законы не имеют ничего общего с законами природы, хотя и законы природы также в действительности не являются объективными, а представляют собой мыслительные конструкции, полезные для практики схемы, удобные для исследования и преподавания» [Gramsci A. Utopía. - In: A. Gramsci. Antología. México: Siglo XXI Eds. 1984].
В действительности успешная инновация типа революции происходит в редкостный момент сочетания многих необходимых обстоятельств. Это - случай, и мало кто из политиков способен почувствовать этот момент и увидеть сгусток этих обстоятельств («сегодня рано, послезавтра поздно»).
Другой важный тезис Вебера состоит в том, что харизматические вспышки и изменения в обществе мотивируются не экономическими интересами, а ценностями: «Харизма - это “власть антиэкономического типа”, отказывающаяся от всякого компромисса с повседневной необходимостью и ее выгодами». Инновация - проект изменения картины мира. Под его знамена становятся люди, ищущие правду и справедливость, как они их понимают. Как выразился Вебер, харизматическая группа организована «на коммунистических началах».
Этот процесс широко освещен и в литературе, и в воспоминаниях виднейших представителей интеллигенции революционного времени. Духовные искания рабочих и крестьян революционного периода отражались в культуре. Исследователь русского космизма С.Г. Семенова пишет: «Никогда, пожалуй, в истории литературы не было такого широчайшего, поистине низового поэтического движения, объединенного общими темами, устремлениями, интонациями. … По самому своему характеру это была поэзия мечты, творчество идеала ¬- ценнейшее свидетельство предельных чаяний народной души. Революция в стихах и статьях пролетарских (и не только пролетарских) поэтов… воспринималась не просто как обычная социальная революция, а как грандиозный катаклизм, начало “онтологического” переворота, призванного пересоздать не только общество, но и жизнь человека в его натурально-природной основе. Убежденность в том, что Октябрьский переворот - катастрофический прерыв старого мира, выход “в новое небо и новую землю”, было всеобщим» [Семенова С.Г. Преодоление трагедии. «Вечные вопросы» в литературе. М.: Советский писатель. 1989].
В этом духовном взрыве выражалось хилиастическое чаяние русских рабочих и крестьян - ожидание Преображения.
Когда появляется харизматическая фигура (вождь, полководец и др.), вокруг нее быстро собирается небольшая группа людей, которые уже были обуреваемы томлением духа. Эти люди становятся учениками и сподвижниками своего вождя, они составляют ядро, которое служит матрицей, на которой формируется общность, реализующая инновацию уже как социальный проект. Цепной процесс превращения этого ядра в активную общность и есть состояние in statu nascendi. Вебер писал: «Харизма обнаруживает эмоциональную нагруженность, напор страстей, достаточный для того, чтобы выйти из непосредственной реальности и вести иное существование».
Напор страстей в дни Февральской революции был краткосрочным (4 месяца), и эти страсти были праздничными. Пришвин записал в дневнике (5 июля 1917 г.), что либеральная революция потерпела крах, Россия пошла по какому-то совершенно иному пути: «Елецкий погром - это отдаленный раскат грома из Азии, и уже этого удара было довольно, чтобы все новые организации разлетелись, как битые стекла. Эта свистопляска с побоями - похороны революции».
«Похороны революции» - потому что активность большевиков и Советов либералы, меньшевики и все Временное правительство считали контрреволюцией. Приверженцы Февральской революции в массе своей считали (и считают сейчас) большевиков контрреволюционерами, а Октябрьскую революцию реакционным переворотом. Игра словами! Так, академик Веселовский написал в январе 1918 г.: «Разгон Учредительного собрания - прошел, или, вернее, проходит. Теперь уже несомненно, что революция убита; остаются борьба с анархией и реставрация… Все это… такие удары социализму и революции, от которых в России они не оправятся».