Проблема невежества. 2
Возможно, эта тема слишком огорчает всех читателей и авторов. Она всех коснулась. Можно эту тему свернуть и подождать до лучших времен? Попробуем еще пару кусков.
2.
Из опыта общения с доступными людьми (и из наблюдений над собой) можно составить представление о «новом невежестве». Это состояние совсем другого типа, нежели «невежество времен безграмотности», которая сужала доступ к «сети знаний». Такие общности, которые не имели доступа к формальному образованию и библиотеке («памяти мира»), не знали очень многого, что существовало вне их «культурной скорлупы». Но эти общности в своем культурном пространстве и в своей информационной системе не были невеждами. Так, крестьяне и ремесленники опирались на огромный и систематизированный запас традиционного знания, которое передавалось из поколения в поколение, в основном устно и в совместной работе.
Для развития человечества приручение лошади или выведение культурной пшеницы и картофеля были несравненно важнее изобретения атомной бомбы. Практически все культурные растения, основной источник пищи, были созданы трудом и умом крестьян за 20 тыс. лет, а научная селекция и гибридизация началась совсем недавно. Бронза - древнейший сплав, с IV тысячелетия до н.э. используется для изготовления предметов самого разного назначения, и лучше старых составов нет. Многие технологические приемы и операции древних ремесленников не удается воспроизвести и сегодня.
Это современное представление об эволюции системы знания было до середины 1980-х годов в среде интеллигенции общепринятым, даже банальным. Считалось, что признак полной науки - наличие весомой части сообщества, осведомленной об истории развития знания соответствующей области (т.н. развитая «память» научного сообщества). История знания была частью научного знания и актуальным инструментом на каждом этапе познания. Более того, еще до революции в Академии наук история знания воспринималась как необходимый элемент, интегрирующий образование, культуру, искусство и политику. Особенно активно это доказывали В.И. Вернадский, А.Е. Ферсман и Н.Н. Лузин. В мае 1921 г. Вернадский сделал доклад об организации постоянной «Комиссии по истории знаний». В 1932 г. она преобразуется в Институт истории науки и техники АН СССР. Литература по истории науки была очень популярна среди интеллигенции и широкой публики, она вошла и в преподавание научных дисциплин в средней школе и в вузах.
В 1931 г. в издательстве «Наука» была создана серия «Научно-популярная литература». Уже в 1940 году - выпуск научно-популярных книг достиг в СССР годового тиража 13 млн. экземпляров. К началу 1970-х тиражи выросли до 70 млн., а в 1981 году выпуск научно-популярной литературы в СССР составил 2451 наименование общим тиражом 83,2 млн. экземпляров. В 1933 г. начал издаваться научно-популярный журнал «Техника молодежи», в 1934 г. вновь стал выходить журнал «Наука и жизнь». Тиражи научно-популярных журналов постепенно стали массовыми (в 80-е годы журнал «Наука и жизнь» выходил тиражом 3,4 млн. экземпляров), и этих тиражей не хватало.
Но в ходе трансформации политической системы к концу 1980-х гг. прежние институты были деформированы или устранены. Установилось «новое мышление». В этой программе важным средством в России и стал подрыв культуры мышления. Была проведена большая кампания по разрушению рационального сознания и механизмов его воспроизводства. Целенаправленное воздействие было оказано на все каналы социодинамики культуры - на школу и вузы, на науку и СМИ, на армию и искусство. Историческая память знаний стала быстро стираться в массовом сознании. Невежество стало действенным!
Оно было подкреплено потоком алогичных, антирациональных утверждений, противоречащих и знанию, и мере, и здравому смыслу. Как будто прощупывали состояние мышления людей. Вот, в популярной тогда «Независимой газете» утверждается: «Чеpез западные гpаницы пpишло в Россию все, что и по сей день является основанием могущества и национальной гоpдости России... - все виды тpанспоpта, одежды, большинства пpодуктов питания и сельскохозяйственного пpоизводства - можно ли сегодня пpедставить Россию, лишенной этого?» [190]. Действительно, невозможно себе пpедставить Россию, вдpуг лишенной всех видов одежды - а можно ли пpедставить себе разумного человека, всеpьез озабоченного такой пеpспективой для России? Что это - искреннее невежество или порция яда в уши людей? Читатели это проглотили. Бурный поток подобных статей нарастал.
Даже если это просто выстрел информационной войны, вредоносная программа быстро затянула этих «хозяев дискурса» в их собственную ловушку. Как писал А. Тойнби, «неудача состоит в том, что лидеры неожиданно для себя подпадают под гипноз, которым они воздействовали на своих последователей. Это приводит к катастрофической потере инициативы: “Если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму”».
За последние тридцать лет гуманитарная элита России стала «играть на понижение». Как будто что-то сломалось в ее мировоззрении. Например, резко сократился выпуск научно-популярной литературы, которая имела раньше массового и постоянного читателя. В табл. * показано, как изменились тиражи самых популярных журналов.
Таблица *. Тиражи научно-популярных и реферативных журналов, тыс.
Как изменялось массовое сознание? Примерно в 1989-1994 гг. все население провело в состоянии всеобщего стресса и периодического шока. Это было состояние острой «культурной травмы», и эти аномалии маскировали массивный и фундаментальный сдвиг в сознании. Но с середины 1990-х гг. очень многие стали говорить, что дело неладно. В результате разрушения культурных институтов и мировоззренческой матрицы произошел массовый переход от «университетской культуры» к «мозаичной». Рассыпались сообщества, объединенные общими когнитивными и информационными системами. В этой ситуации атомизированное население вовсе не вернулось в состояние «узкого знания» крестьян и ремесленников, их кодифицированное традиционное знание отошло в историю.
Мы стали похожи на «массу», представителя которой Ортега-и-Гассет описал во время кризиса 1930-х годов: «Его нельзя назвать образованным, так как он полный невежда во всем, что не входит в его специальность; он и не невежда, так как он все таки “человек науки” и знает в совершенстве свой крохотный уголок вселенной. Мы должны были бы назвать его “ученым невеждой”, и это очень серьезно, это значит, что во всех вопросах, ему неизвестных, он поведет себя не как человек, незнакомый с делом, но с авторитетом и амбицией, присущими знатоку и специалисту... Достаточно взглянуть, как неумно ведут себя сегодня во всех жизненных вопросах - в политике, в искусстве, в религии - наши “люди науки”, а за ними врачи, инженеры, экономисты, учителя... Как убого и нелепо они мыслят, судят, действуют! Непризнание авторитетов, отказ подчиняться кому бы то ни было - типичные черты человека массы - достигают апогея именно у этих довольно квалифицированных людей. Как раз эти люди символизируют и в значительной степени осуществляют современное господство масс, а их варварство - непосредственная причина деморализации Европы» [193].
2.
Из опыта общения с доступными людьми (и из наблюдений над собой) можно составить представление о «новом невежестве». Это состояние совсем другого типа, нежели «невежество времен безграмотности», которая сужала доступ к «сети знаний». Такие общности, которые не имели доступа к формальному образованию и библиотеке («памяти мира»), не знали очень многого, что существовало вне их «культурной скорлупы». Но эти общности в своем культурном пространстве и в своей информационной системе не были невеждами. Так, крестьяне и ремесленники опирались на огромный и систематизированный запас традиционного знания, которое передавалось из поколения в поколение, в основном устно и в совместной работе.
Для развития человечества приручение лошади или выведение культурной пшеницы и картофеля были несравненно важнее изобретения атомной бомбы. Практически все культурные растения, основной источник пищи, были созданы трудом и умом крестьян за 20 тыс. лет, а научная селекция и гибридизация началась совсем недавно. Бронза - древнейший сплав, с IV тысячелетия до н.э. используется для изготовления предметов самого разного назначения, и лучше старых составов нет. Многие технологические приемы и операции древних ремесленников не удается воспроизвести и сегодня.
Это современное представление об эволюции системы знания было до середины 1980-х годов в среде интеллигенции общепринятым, даже банальным. Считалось, что признак полной науки - наличие весомой части сообщества, осведомленной об истории развития знания соответствующей области (т.н. развитая «память» научного сообщества). История знания была частью научного знания и актуальным инструментом на каждом этапе познания. Более того, еще до революции в Академии наук история знания воспринималась как необходимый элемент, интегрирующий образование, культуру, искусство и политику. Особенно активно это доказывали В.И. Вернадский, А.Е. Ферсман и Н.Н. Лузин. В мае 1921 г. Вернадский сделал доклад об организации постоянной «Комиссии по истории знаний». В 1932 г. она преобразуется в Институт истории науки и техники АН СССР. Литература по истории науки была очень популярна среди интеллигенции и широкой публики, она вошла и в преподавание научных дисциплин в средней школе и в вузах.
В 1931 г. в издательстве «Наука» была создана серия «Научно-популярная литература». Уже в 1940 году - выпуск научно-популярных книг достиг в СССР годового тиража 13 млн. экземпляров. К началу 1970-х тиражи выросли до 70 млн., а в 1981 году выпуск научно-популярной литературы в СССР составил 2451 наименование общим тиражом 83,2 млн. экземпляров. В 1933 г. начал издаваться научно-популярный журнал «Техника молодежи», в 1934 г. вновь стал выходить журнал «Наука и жизнь». Тиражи научно-популярных журналов постепенно стали массовыми (в 80-е годы журнал «Наука и жизнь» выходил тиражом 3,4 млн. экземпляров), и этих тиражей не хватало.
Но в ходе трансформации политической системы к концу 1980-х гг. прежние институты были деформированы или устранены. Установилось «новое мышление». В этой программе важным средством в России и стал подрыв культуры мышления. Была проведена большая кампания по разрушению рационального сознания и механизмов его воспроизводства. Целенаправленное воздействие было оказано на все каналы социодинамики культуры - на школу и вузы, на науку и СМИ, на армию и искусство. Историческая память знаний стала быстро стираться в массовом сознании. Невежество стало действенным!
Оно было подкреплено потоком алогичных, антирациональных утверждений, противоречащих и знанию, и мере, и здравому смыслу. Как будто прощупывали состояние мышления людей. Вот, в популярной тогда «Независимой газете» утверждается: «Чеpез западные гpаницы пpишло в Россию все, что и по сей день является основанием могущества и национальной гоpдости России... - все виды тpанспоpта, одежды, большинства пpодуктов питания и сельскохозяйственного пpоизводства - можно ли сегодня пpедставить Россию, лишенной этого?» [190]. Действительно, невозможно себе пpедставить Россию, вдpуг лишенной всех видов одежды - а можно ли пpедставить себе разумного человека, всеpьез озабоченного такой пеpспективой для России? Что это - искреннее невежество или порция яда в уши людей? Читатели это проглотили. Бурный поток подобных статей нарастал.
Даже если это просто выстрел информационной войны, вредоносная программа быстро затянула этих «хозяев дискурса» в их собственную ловушку. Как писал А. Тойнби, «неудача состоит в том, что лидеры неожиданно для себя подпадают под гипноз, которым они воздействовали на своих последователей. Это приводит к катастрофической потере инициативы: “Если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму”».
За последние тридцать лет гуманитарная элита России стала «играть на понижение». Как будто что-то сломалось в ее мировоззрении. Например, резко сократился выпуск научно-популярной литературы, которая имела раньше массового и постоянного читателя. В табл. * показано, как изменились тиражи самых популярных журналов.
Таблица *. Тиражи научно-популярных и реферативных журналов, тыс.
Как изменялось массовое сознание? Примерно в 1989-1994 гг. все население провело в состоянии всеобщего стресса и периодического шока. Это было состояние острой «культурной травмы», и эти аномалии маскировали массивный и фундаментальный сдвиг в сознании. Но с середины 1990-х гг. очень многие стали говорить, что дело неладно. В результате разрушения культурных институтов и мировоззренческой матрицы произошел массовый переход от «университетской культуры» к «мозаичной». Рассыпались сообщества, объединенные общими когнитивными и информационными системами. В этой ситуации атомизированное население вовсе не вернулось в состояние «узкого знания» крестьян и ремесленников, их кодифицированное традиционное знание отошло в историю.
Мы стали похожи на «массу», представителя которой Ортега-и-Гассет описал во время кризиса 1930-х годов: «Его нельзя назвать образованным, так как он полный невежда во всем, что не входит в его специальность; он и не невежда, так как он все таки “человек науки” и знает в совершенстве свой крохотный уголок вселенной. Мы должны были бы назвать его “ученым невеждой”, и это очень серьезно, это значит, что во всех вопросах, ему неизвестных, он поведет себя не как человек, незнакомый с делом, но с авторитетом и амбицией, присущими знатоку и специалисту... Достаточно взглянуть, как неумно ведут себя сегодня во всех жизненных вопросах - в политике, в искусстве, в религии - наши “люди науки”, а за ними врачи, инженеры, экономисты, учителя... Как убого и нелепо они мыслят, судят, действуют! Непризнание авторитетов, отказ подчиняться кому бы то ни было - типичные черты человека массы - достигают апогея именно у этих довольно квалифицированных людей. Как раз эти люди символизируют и в значительной степени осуществляют современное господство масс, а их варварство - непосредственная причина деморализации Европы» [193].