О классах и группах
Едва ли не большинство авторов комментариев рассуждают в терминах классового подхода. Поэтому возникает взаимное непонимание, т.к. эти термины сейчас неадекватны структуре общества. Думаю, полезно прочитать небольшой отрывок из лекции на эту тему. Ту, кто не согласятся, будут хотя бы знать, в чем их языковые различия с собеседниками. Итак:
Субъекты общественных процессов - не индивиды, а общности, собранные и воспроизводимые на какой-то матрице.
Кризис российского общества, потряс всю его структуру, все ее элементы и связи. Можно утверждать, что одна из главных причин продолжительности и глубины кризиса заключается в том, что в России произошла глубокая дезинтеграция общества.
С каким багажом и инструментарием мы подходим к изучению структуры нашего кризисного общества, его дезинтеграции и образования новых общностей? Советское обществоведение в этой проблеме не освоило даже заделов Маркса, не говоря уже о Ленине. Маркс постулировал деление людей на классы по их отношению к собственности. Это была научная абстракция, принятая сугубо для целей анализа политэкономии.
Более того, Маркс уточнил, что группа людей, объединенная определенным отношением к собственности на средства производства, объективно уже существует как класс, но это «класс-в-себе». У этой группы еще не сформировалось самосознания как особой структурной единицы общества. Только с момента формирования субъективного коллективного сознания (например, пролетарского мировоззрения), эта группа являет себя обществу как класс - «класс-для-себя». Это очень важное уточнение модели, но в массовом сознании советского общества оно не отложилось. На нем не делали акцента, поскольку оно противоречило упрощенной официальной истории русской революции как пролетарской. Это уточнение Маркса делало понятие класса почти неприложимым к советскому обществу.
В нашем обществоведении не задавались вопросом: класс - реальность или абстракция? Именно западные историки-марксисты (особенно Э. Томпсон в Англии) поставили этот во¬прос и пришли к выводу: в определенный исторический период классы - реальность! Эти современные исто¬рики-марксисты, изучавшие уже на базе нового знания страну классического капита¬лизма - Англию, - описа¬ли исключительно важный для нас процесс превращения общин в классы. Они сделали две оговор¬ки, которые именно для нас меняют все дело.
В замечательном труде Томпсона «Формирование рабочего класса Англии» (1963) сказано: «Класс есть образо¬вание «экономическое», но та¬кже и «культурное» - невозможно дать теоретического приоритета ни одному аспекту над другим. В последней инстанции принадлежность к классу может определиться в равной степени посредством и культурных, и экономических форм».
Труды этого направления заложили основы социальной истории, которая быстро приобрела характер социокультурной истории. Уже история становления рабочего класса показала, что структура общество складывается из социокультурных общностей, экономических атрибутов недостаточно для самосознания группы.
Было установлено, что классы образуются, стягивая людей на единой основе, лишь в дей¬ствии, а именно в классовой борьбе. Из реальной истории вытекает, что классовая бо-рьба предшествует возникно¬вению класса, а не наоборот. Только в этой борьбе и складывается класс, «обретает соз¬нание». Даже в протестантской Англии формирование классов шло долго и с трудом, хотя вполне классовая борьба началась там в XVIII веке. Но даже и в XIX веке это была борьба общины про¬тив нового класса «патронов», отступивших от традиционных понятий справедливости.
Для объяснения Томпсон предложил взятую из физики метафору: «поле социальных сил» - уже есть классовый конфликт, но еще нет классов. Отметим, что в той борьбе недавние кресть¬яне и батраки проявили завидную организованность. По словам историка, они создали «антитеатр угрозы и восстания» с развитым символизмом: сожжением чучел, повешением сапога, световы¬ми эффектами и молниеносными действиями по устрашению предпринимателей и разрушению машин до прибытия карателей - с тщательным исключением убийств. То есть даже весьма высокая культура классовой борьбы еще не означает наличия класса.
В условиях глубокого кризиса и дезинтеграции общества, когда система расколов, трещин и линий конфликта является многомерной, классификация общностей никак не может быть основана только на экономических индикаторах (собственность, доход, обладание товарами длительного пользования и т.д.). Кластеры отношений, соединяющих людей в группы, выражают именно социокультурные структуры. Поэтому произошедшие в обществоведении после краха СССР методологические сдвиги не приблизили к пониманию процессов дезинтеграции с их сильными синергическими эффектами.
В 1996 году Л.Г. Ионин сделал замечание, справедливое и сегодня: «Дело выглядит так, будто трансформирующееся российское общество в состоянии адекватно описать и понять себя при помощи стандартных учебников и стандартных социологических схем, разработанных на Западе в 60-70-е годы для описания западного общества того времени…
И западное общество, и российское почти одновременно подошли к необходимости коренной когнитивной переориентации. На Западе она произошла или происходит. У нас же она совпала с разрушительными реформами и полным отказом от приобретенного ранее знания, а потому практически не состоялась. Мы упустили из виду процессы, происходящие в нашем собственном обществе и живем сейчас не своим знанием, а тридцати-сорокалетней давности идеологией западного модерна. Вместе с этой идеологией усваиваются и социологические теории, и методологии, тем более, что они ложатся на заботливо приготовленную модернистским марксизмом духовную почву…
Теории, которые у нас ныне используются, описывают не то стремительно меняющееся общество, в котором мы живем сейчас. Переводимые и выпускаемые у нас ныне учебники социологии описывают не то общество, с которым имеет дело студент» [67].
Картина социальной стратификации российского общества, конечно, необходима - как первое, грубое приближение, но она недостаточна, чтобы «понять себя». Выделение социальных слоев проводится прежде всего по уровням доходов, а это более узкое основание, чем даже выделение групп по отношению к собственности и разделению труда. Добавление к экономическим параметрам при стратификации индикаторов власти, статуса, образования, проведения свободного времени и пр., принципиально не меняют модели. В главном она сходится к описанию неравенства в распределительных отношениях.
М.К. Горшков (директор Института социологии РАН) пишет (2010): «Практически не происходит осознания устойчивых групповых интересов, основанных на политических, социальных, духовных, профессиональных и других идентичностях. Это препятствует формированию полноценного гражданского общества и утверждению характерных для обществ модерна социальных практик и институтов» [41].
Но это и значит, что классов в России пока что не существует.
П. Сорокин, говоря об интеграции, исходил именно из наличия общих ценностей, считая, что «движущей силой социального единства людей и социальных конфликтов являются факторы духовной жизни общества - моральное единство людей или разложение общей системы ценностей». Но нынешние социальные страты в России вовсе не интегрированы общими ценностями. Напротив, по ряду ценностей группы складываются по вертикальной оси, пронизывая все страты и соединяя их в «больное общество». Например, в лекции об аномии был приведен такой вывод из исследования: «тревожность и неуверенность в завтрашнем дне присущи представителям всех слоев и групп населения, хотя, конечно, у бедных и пожилых людей эти чувства проявляются чаще и острее». И таких «вертикальных связок» много и они едва ли не сильнее, чем горизонтальные связи в социальных стратах. Можно сказать, что происходит вертикальное членение общества, а не слоистое.
Так под каким углом зрения мы должны «визуализировать» карту социокультурных общностей России, чтобы она служила полезным инструментом для изучения нашего кризиса? Вот минимальные требования: общность как субъект процессов кризисного общества должна быть выделена с помощью как экономических, так и культурных индикаторов и критериев. Требуется синтез экономико-социологических и культурологических подходов. Это трудная задача, и первым шагом должно быть сочетание того и другого подхода, а их синтез потребует времени и методологических усилий.
Поскольку классовый и стратификационный подход нам более или менее знакомы и присущие им индикаторы чувственно воспринимаются благодаря эмпирическим наблюдениям, большее место здесь отведем культурно-социологическим работам (учитывая, что их авторы вынуждены «перегибать палку»)…
Об этом - три лекции в «Кризисном обществоведении», т. 2 (М., 2012).
Субъекты общественных процессов - не индивиды, а общности, собранные и воспроизводимые на какой-то матрице.
Кризис российского общества, потряс всю его структуру, все ее элементы и связи. Можно утверждать, что одна из главных причин продолжительности и глубины кризиса заключается в том, что в России произошла глубокая дезинтеграция общества.
С каким багажом и инструментарием мы подходим к изучению структуры нашего кризисного общества, его дезинтеграции и образования новых общностей? Советское обществоведение в этой проблеме не освоило даже заделов Маркса, не говоря уже о Ленине. Маркс постулировал деление людей на классы по их отношению к собственности. Это была научная абстракция, принятая сугубо для целей анализа политэкономии.
Более того, Маркс уточнил, что группа людей, объединенная определенным отношением к собственности на средства производства, объективно уже существует как класс, но это «класс-в-себе». У этой группы еще не сформировалось самосознания как особой структурной единицы общества. Только с момента формирования субъективного коллективного сознания (например, пролетарского мировоззрения), эта группа являет себя обществу как класс - «класс-для-себя». Это очень важное уточнение модели, но в массовом сознании советского общества оно не отложилось. На нем не делали акцента, поскольку оно противоречило упрощенной официальной истории русской революции как пролетарской. Это уточнение Маркса делало понятие класса почти неприложимым к советскому обществу.
В нашем обществоведении не задавались вопросом: класс - реальность или абстракция? Именно западные историки-марксисты (особенно Э. Томпсон в Англии) поставили этот во¬прос и пришли к выводу: в определенный исторический период классы - реальность! Эти современные исто¬рики-марксисты, изучавшие уже на базе нового знания страну классического капита¬лизма - Англию, - описа¬ли исключительно важный для нас процесс превращения общин в классы. Они сделали две оговор¬ки, которые именно для нас меняют все дело.
В замечательном труде Томпсона «Формирование рабочего класса Англии» (1963) сказано: «Класс есть образо¬вание «экономическое», но та¬кже и «культурное» - невозможно дать теоретического приоритета ни одному аспекту над другим. В последней инстанции принадлежность к классу может определиться в равной степени посредством и культурных, и экономических форм».
Труды этого направления заложили основы социальной истории, которая быстро приобрела характер социокультурной истории. Уже история становления рабочего класса показала, что структура общество складывается из социокультурных общностей, экономических атрибутов недостаточно для самосознания группы.
Было установлено, что классы образуются, стягивая людей на единой основе, лишь в дей¬ствии, а именно в классовой борьбе. Из реальной истории вытекает, что классовая бо-рьба предшествует возникно¬вению класса, а не наоборот. Только в этой борьбе и складывается класс, «обретает соз¬нание». Даже в протестантской Англии формирование классов шло долго и с трудом, хотя вполне классовая борьба началась там в XVIII веке. Но даже и в XIX веке это была борьба общины про¬тив нового класса «патронов», отступивших от традиционных понятий справедливости.
Для объяснения Томпсон предложил взятую из физики метафору: «поле социальных сил» - уже есть классовый конфликт, но еще нет классов. Отметим, что в той борьбе недавние кресть¬яне и батраки проявили завидную организованность. По словам историка, они создали «антитеатр угрозы и восстания» с развитым символизмом: сожжением чучел, повешением сапога, световы¬ми эффектами и молниеносными действиями по устрашению предпринимателей и разрушению машин до прибытия карателей - с тщательным исключением убийств. То есть даже весьма высокая культура классовой борьбы еще не означает наличия класса.
В условиях глубокого кризиса и дезинтеграции общества, когда система расколов, трещин и линий конфликта является многомерной, классификация общностей никак не может быть основана только на экономических индикаторах (собственность, доход, обладание товарами длительного пользования и т.д.). Кластеры отношений, соединяющих людей в группы, выражают именно социокультурные структуры. Поэтому произошедшие в обществоведении после краха СССР методологические сдвиги не приблизили к пониманию процессов дезинтеграции с их сильными синергическими эффектами.
В 1996 году Л.Г. Ионин сделал замечание, справедливое и сегодня: «Дело выглядит так, будто трансформирующееся российское общество в состоянии адекватно описать и понять себя при помощи стандартных учебников и стандартных социологических схем, разработанных на Западе в 60-70-е годы для описания западного общества того времени…
И западное общество, и российское почти одновременно подошли к необходимости коренной когнитивной переориентации. На Западе она произошла или происходит. У нас же она совпала с разрушительными реформами и полным отказом от приобретенного ранее знания, а потому практически не состоялась. Мы упустили из виду процессы, происходящие в нашем собственном обществе и живем сейчас не своим знанием, а тридцати-сорокалетней давности идеологией западного модерна. Вместе с этой идеологией усваиваются и социологические теории, и методологии, тем более, что они ложатся на заботливо приготовленную модернистским марксизмом духовную почву…
Теории, которые у нас ныне используются, описывают не то стремительно меняющееся общество, в котором мы живем сейчас. Переводимые и выпускаемые у нас ныне учебники социологии описывают не то общество, с которым имеет дело студент» [67].
Картина социальной стратификации российского общества, конечно, необходима - как первое, грубое приближение, но она недостаточна, чтобы «понять себя». Выделение социальных слоев проводится прежде всего по уровням доходов, а это более узкое основание, чем даже выделение групп по отношению к собственности и разделению труда. Добавление к экономическим параметрам при стратификации индикаторов власти, статуса, образования, проведения свободного времени и пр., принципиально не меняют модели. В главном она сходится к описанию неравенства в распределительных отношениях.
М.К. Горшков (директор Института социологии РАН) пишет (2010): «Практически не происходит осознания устойчивых групповых интересов, основанных на политических, социальных, духовных, профессиональных и других идентичностях. Это препятствует формированию полноценного гражданского общества и утверждению характерных для обществ модерна социальных практик и институтов» [41].
Но это и значит, что классов в России пока что не существует.
П. Сорокин, говоря об интеграции, исходил именно из наличия общих ценностей, считая, что «движущей силой социального единства людей и социальных конфликтов являются факторы духовной жизни общества - моральное единство людей или разложение общей системы ценностей». Но нынешние социальные страты в России вовсе не интегрированы общими ценностями. Напротив, по ряду ценностей группы складываются по вертикальной оси, пронизывая все страты и соединяя их в «больное общество». Например, в лекции об аномии был приведен такой вывод из исследования: «тревожность и неуверенность в завтрашнем дне присущи представителям всех слоев и групп населения, хотя, конечно, у бедных и пожилых людей эти чувства проявляются чаще и острее». И таких «вертикальных связок» много и они едва ли не сильнее, чем горизонтальные связи в социальных стратах. Можно сказать, что происходит вертикальное членение общества, а не слоистое.
Так под каким углом зрения мы должны «визуализировать» карту социокультурных общностей России, чтобы она служила полезным инструментом для изучения нашего кризиса? Вот минимальные требования: общность как субъект процессов кризисного общества должна быть выделена с помощью как экономических, так и культурных индикаторов и критериев. Требуется синтез экономико-социологических и культурологических подходов. Это трудная задача, и первым шагом должно быть сочетание того и другого подхода, а их синтез потребует времени и методологических усилий.
Поскольку классовый и стратификационный подход нам более или менее знакомы и присущие им индикаторы чувственно воспринимаются благодаря эмпирическим наблюдениям, большее место здесь отведем культурно-социологическим работам (учитывая, что их авторы вынуждены «перегибать палку»)…
Об этом - три лекции в «Кризисном обществоведении», т. 2 (М., 2012).