Выжимка из статьи о пожарах 2010 г. Для общего развития
О. Н. ЯНИЦКИЙ. ПОЖАРЫ 2010 г. В РОССИИ: ЭКОСОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ // СОЦИС, 2011, № 3
ЯНИЦКИЙ Олег Николаевич - доктор философских наук, главный научный сотрудник Института социологии РАН
Аннотация. Пожары лета 2010 г. в европейской части России рассматриваются как междисциплинарная проблема и одновременно как тест на способность общества консолидировать усилия его различных акторов для преодоления катастрофической ситуации.
Лесные пожары, охватившие летом 2010 г. значительную часть европейской России, рассматриваются нами как системное явление, требующее междисциплинарного и межсекторального (межведомственного) анализа. Пожары такого масштаба случались и раньше, однако вопрос заключается в том, способно ли "новое" российское общество с его вертикальной системой власти, рыночными институтами, культом индивидуализма и потребительскими ориентациями противостоять социотехнобиокатастрофам (далее, экокатастрофам) такого масштаба. Пожары были одновременно результатом природных (длительное отсутствие дождей, аномально высокие средние температуры), экономических (введение рыночных механизмов в лесное хозяйство и передача функций управления им на региональный уровень), демографических (депопуляция малых городов и сельских населенных мест в зоне поражения) и управленческих (ликвидация института лесничества и лесной охраны, отсутствие пожарной техники и т.д.) причин. Фактически, эти пожары были тестом на способность "нового" общества, его рыночных институтов и властной вертикали консолидировать свои усилия для преодоления катастрофической ситуации и реабилитации нарушенных экосистем и человеческих сообществ.
Институциональные и социальные предпосылки катастрофы. Нынешние пожары - не случай, а тенденция: число пожаров и площадь, пройденная огнем, за последние три года постоянно растет. Площадь леса, охваченная пожаром, за последние 15 лет выросла вдвое по данным государственной статистики, и втрое - по данным дистанционного мониторинга. По разным подсчетам, в 2010 г. лесо-торфяными пожарами было охвачено от 1,5 до 9 - 10 млн. га.
Происходит деэкологизация государственной политики и уничтожение в ходе становления рынка соответствующих институтов. Принятие новых Лесного и Градостроительного кодексов и ликвидация Госкомитета по экологии и охране среды, природоохранных служб, государственной экологической экспертизы в итоге превратили леса и парки из национального богатства в предмет купли-продажи. Фактически в течение 2000-х гг. произошла почти полная деинституализация экологической политики и массового сознания. В школах исчезли уроки экологии, в вузах - они резко сократились, оставшись только в профильных вузах, социально-экологическая проблематика была исключена из перечня ВАКовских дисциплин. Природоохранные общественные организации и экологическое движение в целом всячески - экономически и политически - третировались, объявлялись "агентами влияния" враждебных системе сил.
Но главное - это лишение муниципальных властей прав и ресурсов для самостоятельного решения местных проблем… Из СМИ исчезли аналитика и публичные дебаты по экологическим проблемам, осталось смакование катастроф, подобной нынешней. Культ потребления и быстрого успеха любой ценой несовместимы с экологической идеологией. Но и население не безвинно: поджог стерни - старинная русская традиция, плюс горы мусора в некогда чистых лесах, пикники с незатушенными кострищами и окурками и вообще - потребительское отношение к лесам как к источнику стройматериалов и даровых благ (грибов, ягод, рыбы, птицы). В результате получили то, что заслужили: лес, который в течение многих веков был защитником и кормильцем, сейчас стал потенциальным источником смертельной опасности… Все это происходило на фоне продолжающегося отчуждения власти и гражданского общества.
От подготовки катастрофы к ликвидации ее последствий. В последние 10 лет практически все законодательные и иные решения власть предержащих создавали условия для того, что случилось, о чем было сказано выше.
В 90% случаев разрушенная в результате конфликта или катастрофы экосистема восстанавливается дольше, чем формируется. Это стоит очень дорого и практически никогда не достигает прежнего уровня "экосистемности", то есть разнообразия и пригнанности ее разнородных элементов друг к другу, когда она, в конце концов, из "конструкции" превращается в саморегулируемую экосистему.
Стратегия и тактика. Главной причиной столь масштабной экокатастрофы было отсутствие стратегии тушения пожаров. Причина эта коренится в типе рыночных отношений, ориентированных на эксплуатацию возобновимых и невозобновимых природных ресурсов. Новый Лесной кодекс был написан с точки зрения пользователя лесом как ресурсом, но не с позиций охраны лесных экосистем. Лесоохрана как автономная государственная организация была ликвидирована, а ее функции (без надлежащего материального и законодательного обеспечения) были переданы в разные руки: лесопользователям (то есть частным арендаторам), региональным и местным властям, которые также видели в лесных угодьях, прежде всего, источник дохода, а не экосистему, требующую воспроизводства и защиты. Категория профилактика исчезла из лексикона лесопользователей. Создававшаяся десятилетиями культура охраны и воспроизводства лесного богатства страны как совокупность норм права и житейских норм была разрушена. Рынок отбросил людей, инфраструктуру лет на 20 назад, а природу - на 40 - 60, или уничтожил навсегда.
Если институт лесоохраны практически распущен, а его техника устарела или распродана, если люди на местах об этом не предупреждены или не знают вообще, то и никаких приготовлений к предсказанной учеными катастрофе быть не могло. Местные и федеральные начальники, зная о грозящей катастрофе, сказав населению, что "все под контролем", спокойно отбыли в отпуска. Когда пожары все же приняли массовый характер, в дело вступило МЧС, но как выяснилось позже, оно имело ограниченную задачу: не подпустить огонь к человеческим поселениям. Поскольку МЧС ставило своим подразделениям "локализованные" задачи, множество сельских поселений все же полностью или частично сгорело. Применение авиации в ряде случаев давало обратный эффект: вода, падая в раскаленную среду, превращаясь в пар, расширяла зону действия огня.
Тем более не было стратегии борьбы с пожарами и у местных властей, по причинам объективным (запущенность торфоразработок и других рукотворных систем, требующих профилактики, отсутствие техники и других ресурсов) и субъективным (отделение, отчуждение от местного населения, соблюдение лишь собственных интересов как пользователей). По мнению опрошенных местных жителей, реальное участие в тушении лесных пожаров принимали они сами, мобилизованные ими остатки пожарной техники и контингента лесной охраны и добровольные пожарные, как местные, так из других городов. Наиболее важной и результативной со всех точек зрения оказалась стратегия и тактика сетевого взаимодействия, к анализу которой мы и перейдем.
О роли Интернета и других виртуальных сетей. Следует выделить два вида таких сетей: (1) информационно-аналитические, где сведена воедино информация о масштабах и динамике лесных пожаров в России лета 2010 г. и их последствиях: социальных, экономических, экологических, и (2) on-line сети, где на специальных форумах (города или региона), в блогах и ЖЖ, а также с использованием мобильных телефонов, могли общаться в режиме реального времени все участники катастрофы, начиная от официальных лиц и лидеров экологического и других общественных движений и до местных общественников и просто жителей. Что конкретно дали эти сети? Прежде всего, в этот критический период люди в зоне пожаров не чувствовали себя брошенными другими людьми, хотя общий эмоциональный фон оставался негативным "Кому мы нужны?". Тем не менее, местные жители благодаря сетям не только получали благотворительную помощь "навалом", но и могли теперь просить (и получить вовремя, что чрезвычайно существенно в критической ситуации) что-то лично для себя, родных, близких, заболевших и т.д. Временами ситуация как бы переворачивалась: "сеть сама запрашивала" погорельцев: скажите, что вам еще нужно? К тому же пострадавшие узнавали - кто есть кто, тем самым узнавая персонально своих друзей и недругов. Так или иначе, сети способствовали восстановлению утерянных и формированию новых межличностных связей, что способствовало установлению доверия и контактов, на которые они, особенно пожилые и одинокие, могли бы опереться в будущем. Не парадокс ли: потребовалась катастрофа, чтобы люди, хотя и пострадали, но более не чувствовали себя одинокими и брошенными? Задача социолога выяснить, сколь прочными будут эти связи.
Одновременно эти форумы и сайты работали как терапевтическое средство, информируя и успокаивая тех, кто из местных жителей живет или временно находился вне зоны поражения. Далее, заработал закон социального сравнения: местные смогли теперь сравнивать информацию, даваемую СМИ или в СМИ (местной властью) с тем, что происходило на самом деле. Люди в частности узнали, что ни в Украине, ни в Беларуси Лесную охрану не сокращали, поэтому там справились с летними пожарами; что было обещано правительством РФ и что местные жители получили реально и т.д. Так, например, местные власти изучаемого нами поселка сначала обещали сельским погорельцам переселение в районный центр, но потом им в этом было отказано.
Интернет, в особенности ЖЖ, часто называют "пустой болтовней". Но в ситуации катастрофы диалоги сразу приобрели деловой характер, болтуны и прорицатели безжалостно отсекались самими членами Интернет-общества. То есть наличие поселкового саита во многом предотвратило возникновение в поселке панических настроений. Кроме того, катастрофа инициировала профессиональные диалоги: люди стали обсуждать, кто, как и какими средствами будет возрождать лесное хозяйство России и т.д. А эта тематика заставила их обратиться к упомянутым выше аналитическим Интернет-ресурсам. Круг, таким образом, замкнулся. Наконец, катастрофа заставила многих, находящихся вне зоны поражения, мобилизовать не только финансовые ресурсы, но и собственные опыт и знания и тем самым вызвала у них чувство самоудовлетворения. Я не могу назвать их альтруистами, но что их участие в ликвидации пожаров и помощи пострадавшим подняло их планку самооценки - это несомненно.
Риск-солидарности. Ранее я квалифицировал эту категорию людей как общность потребителей рисков, производимых обществом, его производственными и другими техническими устройствами (Яницкий, 2004). Однако данная катастрофа значительно расширяет это понятие. Во-первых, к этой общности относятся вообще люди, неравнодушные к человеческой беде. Такая солидарность есть форма эмпатии (empathy). Во-вторых, это специалисты, живущие вне зоны поражения, но готовые поделиться своим опытом и знаниями с пострадавшими. В-третьих, это посредники, коммуникаторы, которые способны соединить сочувствующих и оказывающих помощь с пострадавшими. Это очень важная категория людей, они тоже неравнодушные, но они активисты, обеспечивающие сбор и доставку помощи по конкретным адресам. В-четвертых, это местные жители или их родственники, работающие или проживающие ныне в Москве и других больших городах. Наконец, в-пятых, это добровольцы и волонтеры, готовые выполнять любую работу. Здесь я особо выделил бы добровольных пожарных как наиболее востребованную и более всего пострадавшую категорию добровольных помощников. Значит, не все общество еще заражено вирусом индивидуализма и потребительства, а солидарность бывает не только профессиональная (профсоюзы), но и человеческая, без столь любимых социологами стратификационных и иных различий. Недаром У. Бек говорил о рождении космополитических риск-солидарностей, перед которыми стоит труднейшая задача: "откуда следует ждать помощи зеленому сообществу, если предлагаемые им идеи ударят по карману и серьезно нарушат привычный образ жизни миллионов людей во всем мире?" (Beck, 2010, р. 2). Поскольку я веду речь о помогающих и реципиентах этой помощи, чувство солидарности у них тесно связано с чувством справедливости. Если справедливость распределения государственной помощи им контролировать трудно, то распределение благотворительной помощи достаточно жестко контролируется местным сообществом, поскольку все друг друга знают. Что, кстати, в значительной мере освобождает социолога от трудоемкой проверки валидности полученных результатов исследования.
Реабилитация. По оценкам Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) от экологических рисков в России ежегодно гибнут 493 тысячи человек (Экология и права человека, 2010, с. 1). Поэтому реабилитация жертв экокатастроф сегодня - одна из главных и наиболее сложных проблем. Кому и для чего она нужна? Как долго? Какие ресурсы для этого потребуются?
По данным Минздравсоцразвития в июле 2010 г. число смертей по России в годовом исчислении выросло на 8,6% (в январе-июне смертность сокращалась). В некоторых из охваченных пожарами и/или задымлениями регионах смертность в июле 2010 г. (по сравнению с июлем 2009 г.) выросла более значительно: в Москве - на 50,7%; Ивановской обл. - 18,3%; Московской и Тульской обл. -17,3%; Республике Татарстан - 16,6%.
По данным Департамента здравоохранения Правительства Москвы, дополнительная ежедневная смертность от аномальновысокой температуры и задымления в Москве достигала 320 - 340 человек. Вызовы "скорой помощи" и число обращений к врачам увеличились на 20%. Общее число госпитализаций увеличилось на 10%, госпитализаций детей - на 17%. Основные поводы обращений - сердечно-сосудистые патологии, бронхиальная астма, гипертоническая болезнь, проблемы с лѐгкими.
Экстраполируя выше приведенные данные смертности по Москве на все пострадавшие территории европейской части, можно предположить, что дополнительная смертность от сочетания аномально высокой температуры с задымлением в июле-августе могла составить 45 - 60 тыс. человек. (Заключение..., 2010). Менее тяжкие последствия для здоровья в виде обострения старых заболеваний и возникновения новых коснутся миллионов жителей задымленных территорий и будут сказываться несколько месяцев. Главный терапевт страны академик А. Чучалин сообщил, что пожарная катастрофа будет сказываться на нашем здоровье еще полгода. Яблоков А. В. считает, что много дольше: "после аналогичной (правда, более протяженной) дымной катастрофы в Хабаровском крае в 1979 г. увеличение смертности в Комсомольске-на-Амуре статистически прослеживалось два года" (Яблоков, 2010, с. 2 - 5).
Так что реабилитация в той или иной мере потребуется всем, кто находился в зоне распространения смога в сочетании с аномально высокой температурой. Вряд ли у государства найдутся такие ресурсы.
Теперь - о лесах. Пожары затронули не менее 60 федеральных заповедников и национальных парков, в которых погибли реликтовые леса, другие эталонные экосистемы, нанесен урон популяциям редких видов растений и животных. Данных о времени и ресурсах, потребных для их реабилитации пока нет. Что касается самого сгоревшего леса, то мнения местных специалистов расходятся. Одни полагают, что не полностью сгоревший лес еще можно использовать как стройматериалы, или как минимум на дрова. Другие утверждают, что все равно, все перегниет и "жучки" не страшны. Это те же удобрения для леса. Так или иначе, новый лес расти будет долго, более того, сухой обгоревший лес гораздо более пожароопасен, чем живой.
Еще один риск связан с радиацией. По данным Рослесозащиты, с середины июня до начала августа зарегистрированы лесные пожары на 3900 га земель, загрязненных радионуклидами. Данные о риске радиационного поражения вряд ли будут опубликованы, однако по опыту ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы, для пораженного смогом населения потребуются периодические обследования и курсы профилактического лечения.
Реабилитация особо охраняемых природных территорий (ООПТ), к которым относятся национальные парки, заповедники и заказники, - не только сложная биологическая, но и острая социальная проблема. Потому что на эти лакомые территории претендуют бизнес и власть предержащие всех уровней, претендуют и дачники, наносят этим островкам нетронутой природы вред и браконьерствующие местные жители, работники и техника компаний, прокладывающие и обслуживающие газовые и нефтяные магистрали и т.д. Социальная также потому, что в дирекциях ООПТ работают ученые и другой специализированный персонал. ООПТ - режимные территории, которым требуется соответствующее оборудование, охрана и мониторинг.
Эти специалисты уже сейчас предлагают свои планы профилактики. Вот как это видит местный профессионал-охотовед: "когда шла кампания по осушению торфяных болот, были выкопаны канавы, по которым с этих <торфяных> полей сбрасывалась вода для их осушения. Канавы... были глубокие, около двух метров глубиной. Все эти поля изрезаны такой сетью канав. Это обязательно, на сто процентов.
Сейчас торф уже перестали добывать, но все канавы остались, и они продолжают работать именно в этом направлении. У меня идея какая: взять и закопать эти канавы, то есть сделать дамбы на наиболее толстых канавах, на основных магистралях, в которые сбрасывается до сих пор вода, и сделать это надо именно сейчас, до морозов, до снега. Что будет дальше? Дальше вся эта площадь покроется снегом. Зима придет неожиданно, как обычно... Может быть, зима будет снежная, может быть, нет, но в любом случае снег будет. Потом придет весна, снег будет таять. Если канавы сейчас не перекрыть, то вода оттуда успешно уйдет. Если канавы будут перекрыты в тех местах, где происходит сброс наибольшего количества воды, вода отсюда уходит прямо в Оку, это самая нижняя точка. Таких точек, я с охотниками, лесниками насчитал около восьми или десяти точек, которые надо закопать. Для этого необходимо два бульдозера, две недели работы - и все!"
Реабилитация - далеко не спокойный процесс. Уже начались конфликты: тем, чьи дома сгорели полностью, строят благоустроенное жилье, подводят все коммуникации. Тем, кто рядом с ними и только обгорел - почти ничего. А ведь это один поселок, одна деревня. Далее, в Интернете и на улице циркулирует мысль о поджогах. И этому есть основания, поскольку подобная практика распространена повсеместно. Даже здесь, на краю Московской области нужна земля под коттеджи и дачи. Поджог леса выгоден также тому, кто за копейки скупит обгоревший лес, а потом еще и наживется с обустройства и восстановления сгоревших участков леса. Некоторые полагают, что кто-то хочет свести весь поселок, поскольку он все эти годы деградировал, где за прошедшие 20 лет уже уничтожена почти вся социальная инфраструктура, а потом освободившиеся земли продать. Придя чуть-чуть в себя, люди стали задаваться вопросом: куда делись не только пожарная часть, но элементарные средства экстренного оповещения населения? Могли бы раньше задуматься и сами. Не менее сложная для них проблема: как распорядиться выделенными погорельцам деньгами, которых, как уже сегодня выясняется, не хватит, учитывая инфляцию, взвинчивание цен местными дельцами и, конечно, привычные для многих ритуалы (обмывать каждую постройку, покупку и т.д.). И - самое главное. Как дома новые и старые, сохранившийся лес и новые лесопосадки, оставшиеся и уехавшие, продавшие свои дома или участки дачникам, как все это "срастется", снова превратится в экосистему? Ведь нужен какой-то план, жизнь практически организуется заново. Как и в других случаях пожаров, наводнений и т.д., начальство, получив инструкции сверху; не желает прислушиваться к голосу местных специалистов, рассматривать их проекты реабилитации. Нет у местных активистов для этого собственной публичной площадки. Так что же: была экосистема, а теперь будет "конструкт", который будет постоянно требовать ресурсов на свое поддержание и профилактику?
Шанс на эко-поворот? Пожары при всем их масштабе вряд ли кардинально изменят политику государства. Пока что есть один реальный результат: теперь лесное ведомство напрямую подчинено правительству РФ. Но посмотрим на ситуацию шире: помимо лесных и степных пожаров, которые случились и в азиатской части РФ, есть еще ряд крупных болевых точек: Байкал, Утриш, Химкинский лес и вообще лесной пояс Подмосковья. Вся карта страны испещрена точками экологических протестов. Крупнейшие экологические организации России (Гринпис, Всемирный фонд защиты дикой природы, Социально-экологический союз, Центр биологического разнообразия, Движение "За Байкал" и ряд других) планируют проведение публичных акций в защиту отечественной природы и экологических прав ее граждан под общим лозунгом "За Байкал, за Утриш, за Химкинский лес! - За нашу родную природу!". В акциях ожидается участие других общественных организаций и движений, а также политических оппозиционных партий.
Я не верю в возможность быстрой экомодернизации страны, это был бы слишком крутой поворот. Но ситуация для движения в этом направлении сейчас относительно благоприятная. Не надо забывать о том, что экономия и эффективное использование природных ресурсов включены в политическую повестку дня Европейского Союза и США (экономия, энергетика, экология - ее приоритеты). Так что давление будет и с той стороны. Намечающаяся консолидация российского экологического движения нуждается в ресурсах, важнейшим из которых является развитие "умных" сетей глобального гражданского общества. Включение российских инициативных групп, общественных организаций и НПО в процесс формирования этого общества - магистральный путь их сохранения и укрепления как социальной и политической силы, наращивания интеллектуального потенциала этих ячеек и сетевого ресурса гражданского общества в целом. Это также путь реальной экономической и политической модернизации нашего общества и создания их необходимой теоретической и практической предпосылки - сдвига центра тяжести всякой природоохранной деятельности от управления к регулированию и саморегулированию (from government to governance) на основе диалога и консенсуса власти и гражданского общества.
Наконец, почему нынешняя пост-катастрофическая ситуация так важна для социологического осмысления? Потому что на малых локальных объектах можно изучать социально-экологический метаболизм периода восстановления нарушенной экосистемы. То есть процессы трансформации поступающих сюда для реабилитации ресурсов всех видов: финансовых, материальных, человеческих. Ведь можно свалить гуманитарную помощь на помойку, как уже случалось. Можно отсортировать для своих лучшее, а оставшееся - "на тебе убоже, что мне не тоже". Но можно распределить ее адресно и по справедливости, а если останется, то сделать запас на будущее. Это -нелегкая, но необходимая задача, если мы действительно хотим бороться с коррупцией и рационально использовать наши природные и человеческие ресурсы.
Говоря о выводах исследования, отметим, что гипотеза о российской политической системе как
чрезвычайно инерционной, подтвердилась. Она, включая ее институты и управленческий аппарат, в ходе ликвидации последствий экокатастрофы действовала в привычном для нее ключе
вертикальных команд и ручного управления. Все предупреждения ученых и лидеров гражданских организаций о вероятности пожаров были проигнорированы или утонули в болоте
бюрократической переписки. Существующие государственные службы (Росгидромет,
Роспотребнадзор) собирают важную информацию о природных аномалиях и рисках, но они не годятся для оперативного оповещения населения на местах: такую сеть лишь придется создавать.
Подтвердилась и вторая гипотеза: гражданское общество, как его организации, так и отдельные люди, в тушении пожаров и организации помощи погорельцам опирались на виртуальную сеть (межличностную коммуникацию, блоги, ЖЖ, мобильную сеть и др.) и знания ситуации местным населением, при помощи которых они осуществили мобилизацию людских и материальных ресурсов для адресного решения той или иной возникающей задачи, независимо экологическая она, социальная или организационная. Действительно, экокатастрофа явилась толчком к гражданской консолидации общества в местном, национальном и глобальном масштабах. Оказалось, что далеко не все общество поражено вирусом потребительства - нашлась масса людей во всех стратах общества, способных не только сострадать, но и организовывать срочную адресную помощь на собственные средства.
Третья гипотеза подтвердилась лишь частично: в ходе тушения пожаров государственные и гражданские организации действительно взаимодействовали, однако лишь в узком спектре форм помощи и только по унифицированным инструкциям. Поэтому, как и предсказывали экоактивисты, тушение пожаров с вертолетов в ряде случаев вело к обратному результату, лишь увеличивая ареал возгорания. МЧС - мощная, но автономная организация, не ориентированная на взаимодействие с местным населением, волонтерами и добровольными пожарными. У МЧС своя система связи и оповещения, недоступная населению и его организациям. Экосистемный и тем более бассейновый подход для нее, мягко говоря, непривычен.
Пока что модель посткатастрофной реабилитации как часть общего процесса модернизации общества исходит не из реальных нужд и процессов на местах, а из понимания критической ситуации, сложившейся у руководства страны. Модель этой реабилитации унифицирована, ведомственные и иные барьеры не учтены. Ее общая схема такова: насущные потребности местного населения обеспечивает государство, и вопрос будет "закрыт". А все остальное, то есть длительный и многосторонний процесс, который и именуется реабилитацией, местные жители должны осуществлять сами или при помощи благотворителей и НПО. По опыту других катастроф, люди знают, что более или менее квалифицированная медицинская помощь и тем более-периодическая диспансеризация или пребывание в стационаре стоят очень дорого. Чтобы все это начать делать, нужен сводный отчет по последствиям катастрофы. Но пока его нет.
Что касается гражданского общества в целом, то почему же только кризисы и катастрофы мобилизуют его на добрые дела, восстанавливают уничтоженные рынком доверие и межличностные связи, приносят его членам ощущение личной востребованности и веры в общее благо?
ЯНИЦКИЙ Олег Николаевич - доктор философских наук, главный научный сотрудник Института социологии РАН
Аннотация. Пожары лета 2010 г. в европейской части России рассматриваются как междисциплинарная проблема и одновременно как тест на способность общества консолидировать усилия его различных акторов для преодоления катастрофической ситуации.
Лесные пожары, охватившие летом 2010 г. значительную часть европейской России, рассматриваются нами как системное явление, требующее междисциплинарного и межсекторального (межведомственного) анализа. Пожары такого масштаба случались и раньше, однако вопрос заключается в том, способно ли "новое" российское общество с его вертикальной системой власти, рыночными институтами, культом индивидуализма и потребительскими ориентациями противостоять социотехнобиокатастрофам (далее, экокатастрофам) такого масштаба. Пожары были одновременно результатом природных (длительное отсутствие дождей, аномально высокие средние температуры), экономических (введение рыночных механизмов в лесное хозяйство и передача функций управления им на региональный уровень), демографических (депопуляция малых городов и сельских населенных мест в зоне поражения) и управленческих (ликвидация института лесничества и лесной охраны, отсутствие пожарной техники и т.д.) причин. Фактически, эти пожары были тестом на способность "нового" общества, его рыночных институтов и властной вертикали консолидировать свои усилия для преодоления катастрофической ситуации и реабилитации нарушенных экосистем и человеческих сообществ.
Институциональные и социальные предпосылки катастрофы. Нынешние пожары - не случай, а тенденция: число пожаров и площадь, пройденная огнем, за последние три года постоянно растет. Площадь леса, охваченная пожаром, за последние 15 лет выросла вдвое по данным государственной статистики, и втрое - по данным дистанционного мониторинга. По разным подсчетам, в 2010 г. лесо-торфяными пожарами было охвачено от 1,5 до 9 - 10 млн. га.
Происходит деэкологизация государственной политики и уничтожение в ходе становления рынка соответствующих институтов. Принятие новых Лесного и Градостроительного кодексов и ликвидация Госкомитета по экологии и охране среды, природоохранных служб, государственной экологической экспертизы в итоге превратили леса и парки из национального богатства в предмет купли-продажи. Фактически в течение 2000-х гг. произошла почти полная деинституализация экологической политики и массового сознания. В школах исчезли уроки экологии, в вузах - они резко сократились, оставшись только в профильных вузах, социально-экологическая проблематика была исключена из перечня ВАКовских дисциплин. Природоохранные общественные организации и экологическое движение в целом всячески - экономически и политически - третировались, объявлялись "агентами влияния" враждебных системе сил.
Но главное - это лишение муниципальных властей прав и ресурсов для самостоятельного решения местных проблем… Из СМИ исчезли аналитика и публичные дебаты по экологическим проблемам, осталось смакование катастроф, подобной нынешней. Культ потребления и быстрого успеха любой ценой несовместимы с экологической идеологией. Но и население не безвинно: поджог стерни - старинная русская традиция, плюс горы мусора в некогда чистых лесах, пикники с незатушенными кострищами и окурками и вообще - потребительское отношение к лесам как к источнику стройматериалов и даровых благ (грибов, ягод, рыбы, птицы). В результате получили то, что заслужили: лес, который в течение многих веков был защитником и кормильцем, сейчас стал потенциальным источником смертельной опасности… Все это происходило на фоне продолжающегося отчуждения власти и гражданского общества.
От подготовки катастрофы к ликвидации ее последствий. В последние 10 лет практически все законодательные и иные решения власть предержащих создавали условия для того, что случилось, о чем было сказано выше.
В 90% случаев разрушенная в результате конфликта или катастрофы экосистема восстанавливается дольше, чем формируется. Это стоит очень дорого и практически никогда не достигает прежнего уровня "экосистемности", то есть разнообразия и пригнанности ее разнородных элементов друг к другу, когда она, в конце концов, из "конструкции" превращается в саморегулируемую экосистему.
Стратегия и тактика. Главной причиной столь масштабной экокатастрофы было отсутствие стратегии тушения пожаров. Причина эта коренится в типе рыночных отношений, ориентированных на эксплуатацию возобновимых и невозобновимых природных ресурсов. Новый Лесной кодекс был написан с точки зрения пользователя лесом как ресурсом, но не с позиций охраны лесных экосистем. Лесоохрана как автономная государственная организация была ликвидирована, а ее функции (без надлежащего материального и законодательного обеспечения) были переданы в разные руки: лесопользователям (то есть частным арендаторам), региональным и местным властям, которые также видели в лесных угодьях, прежде всего, источник дохода, а не экосистему, требующую воспроизводства и защиты. Категория профилактика исчезла из лексикона лесопользователей. Создававшаяся десятилетиями культура охраны и воспроизводства лесного богатства страны как совокупность норм права и житейских норм была разрушена. Рынок отбросил людей, инфраструктуру лет на 20 назад, а природу - на 40 - 60, или уничтожил навсегда.
Если институт лесоохраны практически распущен, а его техника устарела или распродана, если люди на местах об этом не предупреждены или не знают вообще, то и никаких приготовлений к предсказанной учеными катастрофе быть не могло. Местные и федеральные начальники, зная о грозящей катастрофе, сказав населению, что "все под контролем", спокойно отбыли в отпуска. Когда пожары все же приняли массовый характер, в дело вступило МЧС, но как выяснилось позже, оно имело ограниченную задачу: не подпустить огонь к человеческим поселениям. Поскольку МЧС ставило своим подразделениям "локализованные" задачи, множество сельских поселений все же полностью или частично сгорело. Применение авиации в ряде случаев давало обратный эффект: вода, падая в раскаленную среду, превращаясь в пар, расширяла зону действия огня.
Тем более не было стратегии борьбы с пожарами и у местных властей, по причинам объективным (запущенность торфоразработок и других рукотворных систем, требующих профилактики, отсутствие техники и других ресурсов) и субъективным (отделение, отчуждение от местного населения, соблюдение лишь собственных интересов как пользователей). По мнению опрошенных местных жителей, реальное участие в тушении лесных пожаров принимали они сами, мобилизованные ими остатки пожарной техники и контингента лесной охраны и добровольные пожарные, как местные, так из других городов. Наиболее важной и результативной со всех точек зрения оказалась стратегия и тактика сетевого взаимодействия, к анализу которой мы и перейдем.
О роли Интернета и других виртуальных сетей. Следует выделить два вида таких сетей: (1) информационно-аналитические, где сведена воедино информация о масштабах и динамике лесных пожаров в России лета 2010 г. и их последствиях: социальных, экономических, экологических, и (2) on-line сети, где на специальных форумах (города или региона), в блогах и ЖЖ, а также с использованием мобильных телефонов, могли общаться в режиме реального времени все участники катастрофы, начиная от официальных лиц и лидеров экологического и других общественных движений и до местных общественников и просто жителей. Что конкретно дали эти сети? Прежде всего, в этот критический период люди в зоне пожаров не чувствовали себя брошенными другими людьми, хотя общий эмоциональный фон оставался негативным "Кому мы нужны?". Тем не менее, местные жители благодаря сетям не только получали благотворительную помощь "навалом", но и могли теперь просить (и получить вовремя, что чрезвычайно существенно в критической ситуации) что-то лично для себя, родных, близких, заболевших и т.д. Временами ситуация как бы переворачивалась: "сеть сама запрашивала" погорельцев: скажите, что вам еще нужно? К тому же пострадавшие узнавали - кто есть кто, тем самым узнавая персонально своих друзей и недругов. Так или иначе, сети способствовали восстановлению утерянных и формированию новых межличностных связей, что способствовало установлению доверия и контактов, на которые они, особенно пожилые и одинокие, могли бы опереться в будущем. Не парадокс ли: потребовалась катастрофа, чтобы люди, хотя и пострадали, но более не чувствовали себя одинокими и брошенными? Задача социолога выяснить, сколь прочными будут эти связи.
Одновременно эти форумы и сайты работали как терапевтическое средство, информируя и успокаивая тех, кто из местных жителей живет или временно находился вне зоны поражения. Далее, заработал закон социального сравнения: местные смогли теперь сравнивать информацию, даваемую СМИ или в СМИ (местной властью) с тем, что происходило на самом деле. Люди в частности узнали, что ни в Украине, ни в Беларуси Лесную охрану не сокращали, поэтому там справились с летними пожарами; что было обещано правительством РФ и что местные жители получили реально и т.д. Так, например, местные власти изучаемого нами поселка сначала обещали сельским погорельцам переселение в районный центр, но потом им в этом было отказано.
Интернет, в особенности ЖЖ, часто называют "пустой болтовней". Но в ситуации катастрофы диалоги сразу приобрели деловой характер, болтуны и прорицатели безжалостно отсекались самими членами Интернет-общества. То есть наличие поселкового саита во многом предотвратило возникновение в поселке панических настроений. Кроме того, катастрофа инициировала профессиональные диалоги: люди стали обсуждать, кто, как и какими средствами будет возрождать лесное хозяйство России и т.д. А эта тематика заставила их обратиться к упомянутым выше аналитическим Интернет-ресурсам. Круг, таким образом, замкнулся. Наконец, катастрофа заставила многих, находящихся вне зоны поражения, мобилизовать не только финансовые ресурсы, но и собственные опыт и знания и тем самым вызвала у них чувство самоудовлетворения. Я не могу назвать их альтруистами, но что их участие в ликвидации пожаров и помощи пострадавшим подняло их планку самооценки - это несомненно.
Риск-солидарности. Ранее я квалифицировал эту категорию людей как общность потребителей рисков, производимых обществом, его производственными и другими техническими устройствами (Яницкий, 2004). Однако данная катастрофа значительно расширяет это понятие. Во-первых, к этой общности относятся вообще люди, неравнодушные к человеческой беде. Такая солидарность есть форма эмпатии (empathy). Во-вторых, это специалисты, живущие вне зоны поражения, но готовые поделиться своим опытом и знаниями с пострадавшими. В-третьих, это посредники, коммуникаторы, которые способны соединить сочувствующих и оказывающих помощь с пострадавшими. Это очень важная категория людей, они тоже неравнодушные, но они активисты, обеспечивающие сбор и доставку помощи по конкретным адресам. В-четвертых, это местные жители или их родственники, работающие или проживающие ныне в Москве и других больших городах. Наконец, в-пятых, это добровольцы и волонтеры, готовые выполнять любую работу. Здесь я особо выделил бы добровольных пожарных как наиболее востребованную и более всего пострадавшую категорию добровольных помощников. Значит, не все общество еще заражено вирусом индивидуализма и потребительства, а солидарность бывает не только профессиональная (профсоюзы), но и человеческая, без столь любимых социологами стратификационных и иных различий. Недаром У. Бек говорил о рождении космополитических риск-солидарностей, перед которыми стоит труднейшая задача: "откуда следует ждать помощи зеленому сообществу, если предлагаемые им идеи ударят по карману и серьезно нарушат привычный образ жизни миллионов людей во всем мире?" (Beck, 2010, р. 2). Поскольку я веду речь о помогающих и реципиентах этой помощи, чувство солидарности у них тесно связано с чувством справедливости. Если справедливость распределения государственной помощи им контролировать трудно, то распределение благотворительной помощи достаточно жестко контролируется местным сообществом, поскольку все друг друга знают. Что, кстати, в значительной мере освобождает социолога от трудоемкой проверки валидности полученных результатов исследования.
Реабилитация. По оценкам Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) от экологических рисков в России ежегодно гибнут 493 тысячи человек (Экология и права человека, 2010, с. 1). Поэтому реабилитация жертв экокатастроф сегодня - одна из главных и наиболее сложных проблем. Кому и для чего она нужна? Как долго? Какие ресурсы для этого потребуются?
По данным Минздравсоцразвития в июле 2010 г. число смертей по России в годовом исчислении выросло на 8,6% (в январе-июне смертность сокращалась). В некоторых из охваченных пожарами и/или задымлениями регионах смертность в июле 2010 г. (по сравнению с июлем 2009 г.) выросла более значительно: в Москве - на 50,7%; Ивановской обл. - 18,3%; Московской и Тульской обл. -17,3%; Республике Татарстан - 16,6%.
По данным Департамента здравоохранения Правительства Москвы, дополнительная ежедневная смертность от аномальновысокой температуры и задымления в Москве достигала 320 - 340 человек. Вызовы "скорой помощи" и число обращений к врачам увеличились на 20%. Общее число госпитализаций увеличилось на 10%, госпитализаций детей - на 17%. Основные поводы обращений - сердечно-сосудистые патологии, бронхиальная астма, гипертоническая болезнь, проблемы с лѐгкими.
Экстраполируя выше приведенные данные смертности по Москве на все пострадавшие территории европейской части, можно предположить, что дополнительная смертность от сочетания аномально высокой температуры с задымлением в июле-августе могла составить 45 - 60 тыс. человек. (Заключение..., 2010). Менее тяжкие последствия для здоровья в виде обострения старых заболеваний и возникновения новых коснутся миллионов жителей задымленных территорий и будут сказываться несколько месяцев. Главный терапевт страны академик А. Чучалин сообщил, что пожарная катастрофа будет сказываться на нашем здоровье еще полгода. Яблоков А. В. считает, что много дольше: "после аналогичной (правда, более протяженной) дымной катастрофы в Хабаровском крае в 1979 г. увеличение смертности в Комсомольске-на-Амуре статистически прослеживалось два года" (Яблоков, 2010, с. 2 - 5).
Так что реабилитация в той или иной мере потребуется всем, кто находился в зоне распространения смога в сочетании с аномально высокой температурой. Вряд ли у государства найдутся такие ресурсы.
Теперь - о лесах. Пожары затронули не менее 60 федеральных заповедников и национальных парков, в которых погибли реликтовые леса, другие эталонные экосистемы, нанесен урон популяциям редких видов растений и животных. Данных о времени и ресурсах, потребных для их реабилитации пока нет. Что касается самого сгоревшего леса, то мнения местных специалистов расходятся. Одни полагают, что не полностью сгоревший лес еще можно использовать как стройматериалы, или как минимум на дрова. Другие утверждают, что все равно, все перегниет и "жучки" не страшны. Это те же удобрения для леса. Так или иначе, новый лес расти будет долго, более того, сухой обгоревший лес гораздо более пожароопасен, чем живой.
Еще один риск связан с радиацией. По данным Рослесозащиты, с середины июня до начала августа зарегистрированы лесные пожары на 3900 га земель, загрязненных радионуклидами. Данные о риске радиационного поражения вряд ли будут опубликованы, однако по опыту ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы, для пораженного смогом населения потребуются периодические обследования и курсы профилактического лечения.
Реабилитация особо охраняемых природных территорий (ООПТ), к которым относятся национальные парки, заповедники и заказники, - не только сложная биологическая, но и острая социальная проблема. Потому что на эти лакомые территории претендуют бизнес и власть предержащие всех уровней, претендуют и дачники, наносят этим островкам нетронутой природы вред и браконьерствующие местные жители, работники и техника компаний, прокладывающие и обслуживающие газовые и нефтяные магистрали и т.д. Социальная также потому, что в дирекциях ООПТ работают ученые и другой специализированный персонал. ООПТ - режимные территории, которым требуется соответствующее оборудование, охрана и мониторинг.
Эти специалисты уже сейчас предлагают свои планы профилактики. Вот как это видит местный профессионал-охотовед: "когда шла кампания по осушению торфяных болот, были выкопаны канавы, по которым с этих <торфяных> полей сбрасывалась вода для их осушения. Канавы... были глубокие, около двух метров глубиной. Все эти поля изрезаны такой сетью канав. Это обязательно, на сто процентов.
Сейчас торф уже перестали добывать, но все канавы остались, и они продолжают работать именно в этом направлении. У меня идея какая: взять и закопать эти канавы, то есть сделать дамбы на наиболее толстых канавах, на основных магистралях, в которые сбрасывается до сих пор вода, и сделать это надо именно сейчас, до морозов, до снега. Что будет дальше? Дальше вся эта площадь покроется снегом. Зима придет неожиданно, как обычно... Может быть, зима будет снежная, может быть, нет, но в любом случае снег будет. Потом придет весна, снег будет таять. Если канавы сейчас не перекрыть, то вода оттуда успешно уйдет. Если канавы будут перекрыты в тех местах, где происходит сброс наибольшего количества воды, вода отсюда уходит прямо в Оку, это самая нижняя точка. Таких точек, я с охотниками, лесниками насчитал около восьми или десяти точек, которые надо закопать. Для этого необходимо два бульдозера, две недели работы - и все!"
Реабилитация - далеко не спокойный процесс. Уже начались конфликты: тем, чьи дома сгорели полностью, строят благоустроенное жилье, подводят все коммуникации. Тем, кто рядом с ними и только обгорел - почти ничего. А ведь это один поселок, одна деревня. Далее, в Интернете и на улице циркулирует мысль о поджогах. И этому есть основания, поскольку подобная практика распространена повсеместно. Даже здесь, на краю Московской области нужна земля под коттеджи и дачи. Поджог леса выгоден также тому, кто за копейки скупит обгоревший лес, а потом еще и наживется с обустройства и восстановления сгоревших участков леса. Некоторые полагают, что кто-то хочет свести весь поселок, поскольку он все эти годы деградировал, где за прошедшие 20 лет уже уничтожена почти вся социальная инфраструктура, а потом освободившиеся земли продать. Придя чуть-чуть в себя, люди стали задаваться вопросом: куда делись не только пожарная часть, но элементарные средства экстренного оповещения населения? Могли бы раньше задуматься и сами. Не менее сложная для них проблема: как распорядиться выделенными погорельцам деньгами, которых, как уже сегодня выясняется, не хватит, учитывая инфляцию, взвинчивание цен местными дельцами и, конечно, привычные для многих ритуалы (обмывать каждую постройку, покупку и т.д.). И - самое главное. Как дома новые и старые, сохранившийся лес и новые лесопосадки, оставшиеся и уехавшие, продавшие свои дома или участки дачникам, как все это "срастется", снова превратится в экосистему? Ведь нужен какой-то план, жизнь практически организуется заново. Как и в других случаях пожаров, наводнений и т.д., начальство, получив инструкции сверху; не желает прислушиваться к голосу местных специалистов, рассматривать их проекты реабилитации. Нет у местных активистов для этого собственной публичной площадки. Так что же: была экосистема, а теперь будет "конструкт", который будет постоянно требовать ресурсов на свое поддержание и профилактику?
Шанс на эко-поворот? Пожары при всем их масштабе вряд ли кардинально изменят политику государства. Пока что есть один реальный результат: теперь лесное ведомство напрямую подчинено правительству РФ. Но посмотрим на ситуацию шире: помимо лесных и степных пожаров, которые случились и в азиатской части РФ, есть еще ряд крупных болевых точек: Байкал, Утриш, Химкинский лес и вообще лесной пояс Подмосковья. Вся карта страны испещрена точками экологических протестов. Крупнейшие экологические организации России (Гринпис, Всемирный фонд защиты дикой природы, Социально-экологический союз, Центр биологического разнообразия, Движение "За Байкал" и ряд других) планируют проведение публичных акций в защиту отечественной природы и экологических прав ее граждан под общим лозунгом "За Байкал, за Утриш, за Химкинский лес! - За нашу родную природу!". В акциях ожидается участие других общественных организаций и движений, а также политических оппозиционных партий.
Я не верю в возможность быстрой экомодернизации страны, это был бы слишком крутой поворот. Но ситуация для движения в этом направлении сейчас относительно благоприятная. Не надо забывать о том, что экономия и эффективное использование природных ресурсов включены в политическую повестку дня Европейского Союза и США (экономия, энергетика, экология - ее приоритеты). Так что давление будет и с той стороны. Намечающаяся консолидация российского экологического движения нуждается в ресурсах, важнейшим из которых является развитие "умных" сетей глобального гражданского общества. Включение российских инициативных групп, общественных организаций и НПО в процесс формирования этого общества - магистральный путь их сохранения и укрепления как социальной и политической силы, наращивания интеллектуального потенциала этих ячеек и сетевого ресурса гражданского общества в целом. Это также путь реальной экономической и политической модернизации нашего общества и создания их необходимой теоретической и практической предпосылки - сдвига центра тяжести всякой природоохранной деятельности от управления к регулированию и саморегулированию (from government to governance) на основе диалога и консенсуса власти и гражданского общества.
Наконец, почему нынешняя пост-катастрофическая ситуация так важна для социологического осмысления? Потому что на малых локальных объектах можно изучать социально-экологический метаболизм периода восстановления нарушенной экосистемы. То есть процессы трансформации поступающих сюда для реабилитации ресурсов всех видов: финансовых, материальных, человеческих. Ведь можно свалить гуманитарную помощь на помойку, как уже случалось. Можно отсортировать для своих лучшее, а оставшееся - "на тебе убоже, что мне не тоже". Но можно распределить ее адресно и по справедливости, а если останется, то сделать запас на будущее. Это -нелегкая, но необходимая задача, если мы действительно хотим бороться с коррупцией и рационально использовать наши природные и человеческие ресурсы.
Говоря о выводах исследования, отметим, что гипотеза о российской политической системе как
чрезвычайно инерционной, подтвердилась. Она, включая ее институты и управленческий аппарат, в ходе ликвидации последствий экокатастрофы действовала в привычном для нее ключе
вертикальных команд и ручного управления. Все предупреждения ученых и лидеров гражданских организаций о вероятности пожаров были проигнорированы или утонули в болоте
бюрократической переписки. Существующие государственные службы (Росгидромет,
Роспотребнадзор) собирают важную информацию о природных аномалиях и рисках, но они не годятся для оперативного оповещения населения на местах: такую сеть лишь придется создавать.
Подтвердилась и вторая гипотеза: гражданское общество, как его организации, так и отдельные люди, в тушении пожаров и организации помощи погорельцам опирались на виртуальную сеть (межличностную коммуникацию, блоги, ЖЖ, мобильную сеть и др.) и знания ситуации местным населением, при помощи которых они осуществили мобилизацию людских и материальных ресурсов для адресного решения той или иной возникающей задачи, независимо экологическая она, социальная или организационная. Действительно, экокатастрофа явилась толчком к гражданской консолидации общества в местном, национальном и глобальном масштабах. Оказалось, что далеко не все общество поражено вирусом потребительства - нашлась масса людей во всех стратах общества, способных не только сострадать, но и организовывать срочную адресную помощь на собственные средства.
Третья гипотеза подтвердилась лишь частично: в ходе тушения пожаров государственные и гражданские организации действительно взаимодействовали, однако лишь в узком спектре форм помощи и только по унифицированным инструкциям. Поэтому, как и предсказывали экоактивисты, тушение пожаров с вертолетов в ряде случаев вело к обратному результату, лишь увеличивая ареал возгорания. МЧС - мощная, но автономная организация, не ориентированная на взаимодействие с местным населением, волонтерами и добровольными пожарными. У МЧС своя система связи и оповещения, недоступная населению и его организациям. Экосистемный и тем более бассейновый подход для нее, мягко говоря, непривычен.
Пока что модель посткатастрофной реабилитации как часть общего процесса модернизации общества исходит не из реальных нужд и процессов на местах, а из понимания критической ситуации, сложившейся у руководства страны. Модель этой реабилитации унифицирована, ведомственные и иные барьеры не учтены. Ее общая схема такова: насущные потребности местного населения обеспечивает государство, и вопрос будет "закрыт". А все остальное, то есть длительный и многосторонний процесс, который и именуется реабилитацией, местные жители должны осуществлять сами или при помощи благотворителей и НПО. По опыту других катастроф, люди знают, что более или менее квалифицированная медицинская помощь и тем более-периодическая диспансеризация или пребывание в стационаре стоят очень дорого. Чтобы все это начать делать, нужен сводный отчет по последствиям катастрофы. Но пока его нет.
Что касается гражданского общества в целом, то почему же только кризисы и катастрофы мобилизуют его на добрые дела, восстанавливают уничтоженные рынком доверие и межличностные связи, приносят его членам ощущение личной востребованности и веры в общее благо?