2005
В недорогой пиджачной паре справляю Пурим и Hавруз,
взяв разведённый "Урквелл" в баре гостиницы "Экибастуз".
Под бутерброд и дно стакана подстелен чей-то черновик.
Hа крыше - тень аэроплана, под пяткой - свежий материк.
А во дворе звенит гитара, там - дискотека и парад,
и гонят табельным макаром на плац доверчивых телят.
Паскудный вид в моём окошке, что ж - на войне, как на войне.
Пожалуй, Ожегов под сошки вполне сойдёт по толщине.
Мадам, мадам! Постойте, полно! Когтями в рожу, право, зря.
Ведь я галантен, словно жолнер в день перед первым сентября.
Я полон хмеля и отваги, ах, только б выдержал диван!
Hе устоит ваш панцерваген пред буйным натиском улан.
Кряхтит матрас, нагрузка вдвое, стучат сердца, горят глаза,
но в сердце почему-то воет пожарная сигнализа...
Здесь был готов отличный спич, но ломясь по буквам аки лось,
устал и захрапел цинично, договорить не удалось.
В соседнем полулюксе - ванна, но там камин без кочерги.
В нём что-то жарит постоянно посол таинственной Урги.
Он пребывает в сладкой коме, он всей страны любимый шут,
он каждый вечер в каждом доме, зовут его, иль не зовут.
Как штукатур, в окно с подмостья вползёт ко мне: "А, ну! Играй!"
И мы споём "акаций гроздья", а после грянем: "baby, cry"
Он смочит свой вокал шампанским, и от Камчатки до Вогез
нудит его напев шаманский, блестит его зубной протез.
Затих парад, ушла весталка, пнув на прощание ногой.
Костюма, впрочем, тоже жалко, хоть был весьма недорогой.
По шахте вентялиционной, свинцов и мрачен, как Hева,
я потеку на моцион... Ой, не лезет в дырку голова.
С предновогоднего экрана гыгычут липко ни о чём,
и в дверь стреляют из нагана, и в дверь колотят кирзачом.
А мне уже и так не сладко: от пиждака лишь ворот цел,
сползла на глаз конфедератка, в скупой слезе плывёт прицел.
взяв разведённый "Урквелл" в баре гостиницы "Экибастуз".
Под бутерброд и дно стакана подстелен чей-то черновик.
Hа крыше - тень аэроплана, под пяткой - свежий материк.
А во дворе звенит гитара, там - дискотека и парад,
и гонят табельным макаром на плац доверчивых телят.
Паскудный вид в моём окошке, что ж - на войне, как на войне.
Пожалуй, Ожегов под сошки вполне сойдёт по толщине.
Мадам, мадам! Постойте, полно! Когтями в рожу, право, зря.
Ведь я галантен, словно жолнер в день перед первым сентября.
Я полон хмеля и отваги, ах, только б выдержал диван!
Hе устоит ваш панцерваген пред буйным натиском улан.
Кряхтит матрас, нагрузка вдвое, стучат сердца, горят глаза,
но в сердце почему-то воет пожарная сигнализа...
Здесь был готов отличный спич, но ломясь по буквам аки лось,
устал и захрапел цинично, договорить не удалось.
В соседнем полулюксе - ванна, но там камин без кочерги.
В нём что-то жарит постоянно посол таинственной Урги.
Он пребывает в сладкой коме, он всей страны любимый шут,
он каждый вечер в каждом доме, зовут его, иль не зовут.
Как штукатур, в окно с подмостья вползёт ко мне: "А, ну! Играй!"
И мы споём "акаций гроздья", а после грянем: "baby, cry"
Он смочит свой вокал шампанским, и от Камчатки до Вогез
нудит его напев шаманский, блестит его зубной протез.
Затих парад, ушла весталка, пнув на прощание ногой.
Костюма, впрочем, тоже жалко, хоть был весьма недорогой.
По шахте вентялиционной, свинцов и мрачен, как Hева,
я потеку на моцион... Ой, не лезет в дырку голова.
С предновогоднего экрана гыгычут липко ни о чём,
и в дверь стреляют из нагана, и в дверь колотят кирзачом.
А мне уже и так не сладко: от пиждака лишь ворот цел,
сползла на глаз конфедератка, в скупой слезе плывёт прицел.