Апрель
Дома снег.
Днем хочется подставить свое лицо солнцу, под одеяльную мягкость тепла.
Мама вывела куриц из зимнего курятника в теплицу, теперь наши рыжие кардиналы с цезурами на головах степенно копаются в земле. Или потеют. Слишком жарко.
Мама просит открыть дверцу в теплице, главное только, чтобы никто не сбежал.
Сестра шутит:
- Да, сидят наши голубушки на земле, лапами пот со лба вытирают. Так и представила: с гребешка.
Я счастлива от апреля. Щурюсь от света, наполняюсь радостью, как ростки вбирают в себя жизнь вместе с силой солнца.
Вечером, конечно, не помню, чем занималась днем. Вдруг оказывается время ехать. Папа уже вывел машину, мама проверяет розетки.
Холодно. Машина прогревается. Я одна. Папа в гараже, мама закрывает дверь, скользит по стаявшей слюдяной дорожке.
Мы молчим.
Мне кажется, я живу между поездами. Где-то ненадолго вместе и снова вокзалы. Невозможно куда-то вернуться настолько, чтобы кого-нибудь не оказалось рядом.
Папино радио сбилось, вместо музыки бормочет, ушептывает темноту и дорогу. Невесть откуда залетевшие звуки босановы мягко, по-кошачьи прикасаются и долго теребят меня. А я, доверившаяся и слабая, не могу дать отпор.
Это нежное «тришти, тришти» и опутывающее «содад» говорят, расставания вечны, веришь.
Днем хочется подставить свое лицо солнцу, под одеяльную мягкость тепла.
Мама вывела куриц из зимнего курятника в теплицу, теперь наши рыжие кардиналы с цезурами на головах степенно копаются в земле. Или потеют. Слишком жарко.
Мама просит открыть дверцу в теплице, главное только, чтобы никто не сбежал.
Сестра шутит:
- Да, сидят наши голубушки на земле, лапами пот со лба вытирают. Так и представила: с гребешка.
Я счастлива от апреля. Щурюсь от света, наполняюсь радостью, как ростки вбирают в себя жизнь вместе с силой солнца.
Вечером, конечно, не помню, чем занималась днем. Вдруг оказывается время ехать. Папа уже вывел машину, мама проверяет розетки.
Холодно. Машина прогревается. Я одна. Папа в гараже, мама закрывает дверь, скользит по стаявшей слюдяной дорожке.
Мы молчим.
Мне кажется, я живу между поездами. Где-то ненадолго вместе и снова вокзалы. Невозможно куда-то вернуться настолько, чтобы кого-нибудь не оказалось рядом.
Папино радио сбилось, вместо музыки бормочет, ушептывает темноту и дорогу. Невесть откуда залетевшие звуки босановы мягко, по-кошачьи прикасаются и долго теребят меня. А я, доверившаяся и слабая, не могу дать отпор.
Это нежное «тришти, тришти» и опутывающее «содад» говорят, расставания вечны, веришь.