Л.Н.Толстой - наш человек!
Не смогла не выложить небольшой фрагмент из трактата Толстого "В чем моя вера" - произведение сильное, очень искреннее и созвучное нашему мировоззрению. И ведь больше 100 лет назад написано, а вокруг - всё то же! Рекомендую думающим людям к прочтению.
"... На днях, в осеннее дождливое воскресенье, я проехал по конке через
базар Сухаревой башни. На протяжении полуверсты карета раздвигала сплошную
толпу людей, тотчас же сдвигавшуюся сзади. С утра до вечера эти тысячи
людей, из которых большинство голодные и оборванные, толкутся здесь в грязи,
ругая, обманывая и ненавидя друг друга. То же происходит на всех базарах
Москвы. Вечер люди эти проведут в кабаках и трактирах. Ночь -- в своих углах
и конурах. Воскресенье -- это лучший день их недели. С понедельника в своих
зараженных конурах они опять возьмутся за постылую работу.
Вдумайтесь в жизнь этих людей, в то положение, которое они оставили,
чтобы избрать то, в которое они сами себя поставили, и вдумайтесь в тот
неустанный труд, который вольно несут эти люди, -- мужчины и женщины, -- и
вы увидите, что это -- истинные мученики.
Все эти люди побросали дома, поля, отцов, братьев, часто жен и детей,
-- отреклись от всего, даже от самой жизни, и пришли в город для того, чтобы
приобрести то, что, по учению мира, считается для каждого из них
необходимым. И все они, не говоря уж о тех десятках тысяч несчастных людей,
потерявших все и перебивающихся требухой и водкой в ночлежных домах, -- все,
начиная от фабричного, извозчика, швеи, проститутки до богача-купца и
министра и их жен, все несут самую тяжелую, неестественную жизнь и не
приобрели того, что считается для них нужным по учению мира.
Поищите между этими людьми и найдите, от бедняка до богача, человека,
которому бы хватало то, что он зарабатывает, на то, что он считает нужным,
необходимым по учению мира, и вы увидите, что не найдете и одного на тысячу.
Всякий бьется изо всех сил, чтобы приобрести то, что не нужно для него, но
что требуется от него учением мира и отсутствие чего составляет его
несчастье. И как только он приобретет то, что требуется, от него потребуется
еще другое, и еще другое, и так без конца идет эта Сизифова работа, губящая
жизни людей. Возьмите лестницу состояний от людей, проживающих в год триста
рублей до пятидесяти тысяч, и вы редко найдете человека, который бы не был
измучен, истомлен работой для приобретения 400, когда у него 300, и 500,
когда у него 400, и так без конца. И нет ни одного, который бы, имея 500,
добровольно перешел на жизнь того, у которого 400. Если и есть такие
примеры, то и этот переход он делает не для того, чтобы облегчить свою
жизнь, а для того, чтобы собрать деньги и спрятать. Всем нужно еще и еще
отягчать трудом свою и так уже отягченную жизнь и душу свою без остатка
отдать учению мира. Нынче приобрел поддевку и калоши, завтра -- часы с
цепочкой, послезавтра -- квартиру с диваном и лампой, после -- ковры в
гостинную и бархатные одежды, после -- дом, рысаков, картины в золотых
рамах, после -- заболел от непосильного труда и умер. Другой продолжает ту
же работу и так же отдает жизнь тому же Молоху, так же умирает и так же сам
не знает, зачем он делал все это. Но, может быть, сама эта жизнь, во время
которой человек делает все это, сама в себе счастлива?
Прикиньте эту жизнь на мерку того, что всегда все люди называют
счастьем, и вы увидите, что эта жизнь ужасно несчастлива. В самом деле,
какие главные условия земного счастья -- такие, о которых никто спорить не
будет?
Одно из первых и всеми признаваемых условий счастия есть жизнь такая,
при которой не нарушена связь человека с природой, то есть жизнь под
открытым небом, при свете солнца, при свежем воздухе; общение с землей,
растениями, животными. Всегда все люди считали лишение этого большим
несчастьем. Заключенные в тюрьмах сильнее всего чувствуют это лишение.
Посмотрите же на жизнь людей, живущих по учению мира: чем большего они
достигли успеха по учению мира, тем больше они лишены этого условия счастья.
Чем выше то мирское счастье, которого они достигли, тем меньше они видят
свет солнца, поля и леса, диких и домашних животных. Многие из них -- почти
все женщины -- доживают до старости, раз или два в жизни увидав восход
солнца и утро и никогда не видав полей и лесов иначе, как из коляски или из
вагона, и не только не посеяв и не посадив чего-нибудь, не вскормив и не
воспитав коровы, лошади, курицы, но не имея даже понятия о том, как родятся,
растут и живут животные. Люди эти видят только ткани, камни, дерево,
обделанное людским трудом, и то не при свете солнца, а при искусственном
солнце; слышат они только звуки машин, экипажей, пушек, музыкальных
инструментов; обоняют они спиртовые духи и табачный дым; под ногами и руками
у них только ткани, камень и дерево; едят они по слабости своих желудков
большей частью несвежее и вонючее. Переезды их с места на место не спасают
их от этого лишения. Они едут в закрытых ящиках. И в деревне, и за границей,
куда они уезжают, у них те же камни и дерево под ногами, те же гардины,
скрывающие от них свет солнца; те же лакеи, кучера, дворники, не допускающие
их до общения с землей, растениями и животными. Где бы они ни были, они
лишены, как заключенные, этого условия счастия. Как заключенные утешаются
травкою, выросшей на тюремном дворе, пауком, мышью, так и эти люди утешаются
иногда чахлыми комнатными растениями, попугаем, собачкой, обезьяной, которых
все-таки растят и кормят не они сами.
Другое несомненное условие счастья есть труд, во-первых, любимый и
свободный труд, во-вторых. труд физический, дающий аппетит и крепкий,
успокаивающий сон. Опять, чем большего, по-своему, счастья достигли люди по
учению мира, тем больше они лишены и этого другого условия счастья. Все
счастливцы мира -- сановники и богачи или, как заключенные, вовсе лишены
труда и безуспешно борются с болезнями, происходящими от отсутствия
физического труда, и еще более безуспешно со скукой, одолевающей их (я
говорю: безуспешно -- потому что работа только тогда радостна, когда она
несомненно нужна; а им ничего не нужно), или работают ненавистную им работу,
как банкиры, прокуроры, губернаторы, министры и их жены, устраивающие
гостинные, посуды, наряды себе и детям. (Я говорю: ненавистную -- потому,
что никогда еще не встретил из них человека, который хвалил бы свою работу и
делал бы ее хоть с таким же удовольствием, с каким дворник очищает снег
перед домом.) Все эти счастливцы или лишены работы, или приставлены к
нелюбимой работе, то есть находятся в том положении, в котором находятся
каторжные.
Третье несомненное условие счастья -- есть семья. И опять, чем дальше
ушли люди в мирском успехе, тем меньше им доступно это счастье. Большинство
-- прелюбодеи и сознательно отказываются от радостей семьи, подчиняясь
только ее неудобствам. Если же они и не прелюбодеи, то дети для них не
радость, а обуза, и они сами себя лишают их, стараясь всякими, иногда самыми
мучительными средствами сделать совокупление бесплодным. Если же у них есть
дети, они лишены радости общения с ними. Они по своим законам должны
отдавать их чужим, большей частью совсем чужим, сначала иностранцам, а потом
казенным воспитателям, так что от семьи имеют только горе -- детей, которые
смолоду становятся так же несчастны, как родители, и которые по отношению к
родителям имеют одно чувство -- желание их смерти для того, чтобы
наследовать им[1]. Они не заперты в тюрьме, но последствия их
жизни по отношению к семье мучительнее того лишения семьи, которому
подвергаются заключенные.
Четвертое условие счастья есть свободное, любовное общение со всеми
разнообразными людьми мира. И опять, чем высшей ступени достигли люди в
мире, тем больше они лишены этого главного условия счастья. Чем выше, тем
уже, теснее тот кружок людей, с которыми возможно общение, и тем ниже по
своему умственному и нравственному развитию те несколько людей, составляющих
этот заколдованный круг, из которого нет выхода. Для мужика и его жены
открыто общение со всем миром людей, и если один миллион людей не хочет
общаться с ним, у него остается 80 миллионов таких же, как он, рабочих
людей, с которыми он от Архангельска до Астрахани, не дожидаясь визита и
представления, тотчас же входит в самое близкое братское общение. Для
чиновника с его женой есть сотни людей равных ему, но высшие не допускают
его до себя, а низшие все отрезаны от него. Для светского богатого человека
и его жены есть десятки светских семей. Остальное все отрезано от них. Для
министра и богача и их семей -- есть один десяток таких же важных или
богатых людей, как и они. Для императоров и королей кружок делается еще
менее. -- Разве это не тюремное заключение, при котором для заключенного
возможно общение только с двумя-тремя тюремщиками?
Наконец пятое условие счастья есть здоровье и безболезненная смерть. И
опять, чем выше люди на общественной лестнице, тем более они лишены этого
условия счастья. Возьмите среднего богача и его жену и среднего крестьянина
и его жену, несмотря на весь голод и непомерный труд, который, не по своей
вине, но по жестокости людей, несет крестьянство, и сравните их. И вы
увидите, что чем ниже, тем здоровее, и чем выше, тем болезненнее мужчины и
женщины.
Переберите в своей памяти тех богачей и их жен, которых вы знаете и
знали, и вы увидите, что большинство больные. Из них здоровый человек, не
лечащийся постоянно или периодически летом, -- такое же исключение, как
больной в рабочем сословии. Все эти счастливцы без исключения начинают
онанизмом, сделавшимся в их быту естественным условием развития; все
беззубые, все седые или плешивые бывают в те года, когда рабочий человек
начинает входить в силу. Почти все одержимы нервными, желудочными и половыми
болезнями от объядения, пьянства, разврата и лечения, и те, которые не
умирают молодыми, половину своей жизни проводят в лечении, в впрыскивании
морфина или обрюзгшими калеками, не способными жить своими средствами, но
могущими жить только как паразиты или те муравьи, которых кормят их рабы.
Переберите их смерти: кто застрелился, кто сгнил от сифилиса, кто стариком
умер от конфортатива, кто молодым умер от сечения, которому он сам подверг
себя для возбуждения, кого живого съели вши, кого -- черви, кто спился, кто
объелся, кто от морфина, кто от искусственного выкидыша. Один за другим они
гибнут во имя учения мира. И толпы лезут за ними и, как мученики, ищут
страданий и гибели.
Одна жизнь за другою бросается под колесницу этого бога: колесница
проезжает, раздирая их жизни, и новые и новые жертвы со стонами и воплями и
проклятиями валятся под нее!.."
"... На днях, в осеннее дождливое воскресенье, я проехал по конке через
базар Сухаревой башни. На протяжении полуверсты карета раздвигала сплошную
толпу людей, тотчас же сдвигавшуюся сзади. С утра до вечера эти тысячи
людей, из которых большинство голодные и оборванные, толкутся здесь в грязи,
ругая, обманывая и ненавидя друг друга. То же происходит на всех базарах
Москвы. Вечер люди эти проведут в кабаках и трактирах. Ночь -- в своих углах
и конурах. Воскресенье -- это лучший день их недели. С понедельника в своих
зараженных конурах они опять возьмутся за постылую работу.
Вдумайтесь в жизнь этих людей, в то положение, которое они оставили,
чтобы избрать то, в которое они сами себя поставили, и вдумайтесь в тот
неустанный труд, который вольно несут эти люди, -- мужчины и женщины, -- и
вы увидите, что это -- истинные мученики.
Все эти люди побросали дома, поля, отцов, братьев, часто жен и детей,
-- отреклись от всего, даже от самой жизни, и пришли в город для того, чтобы
приобрести то, что, по учению мира, считается для каждого из них
необходимым. И все они, не говоря уж о тех десятках тысяч несчастных людей,
потерявших все и перебивающихся требухой и водкой в ночлежных домах, -- все,
начиная от фабричного, извозчика, швеи, проститутки до богача-купца и
министра и их жен, все несут самую тяжелую, неестественную жизнь и не
приобрели того, что считается для них нужным по учению мира.
Поищите между этими людьми и найдите, от бедняка до богача, человека,
которому бы хватало то, что он зарабатывает, на то, что он считает нужным,
необходимым по учению мира, и вы увидите, что не найдете и одного на тысячу.
Всякий бьется изо всех сил, чтобы приобрести то, что не нужно для него, но
что требуется от него учением мира и отсутствие чего составляет его
несчастье. И как только он приобретет то, что требуется, от него потребуется
еще другое, и еще другое, и так без конца идет эта Сизифова работа, губящая
жизни людей. Возьмите лестницу состояний от людей, проживающих в год триста
рублей до пятидесяти тысяч, и вы редко найдете человека, который бы не был
измучен, истомлен работой для приобретения 400, когда у него 300, и 500,
когда у него 400, и так без конца. И нет ни одного, который бы, имея 500,
добровольно перешел на жизнь того, у которого 400. Если и есть такие
примеры, то и этот переход он делает не для того, чтобы облегчить свою
жизнь, а для того, чтобы собрать деньги и спрятать. Всем нужно еще и еще
отягчать трудом свою и так уже отягченную жизнь и душу свою без остатка
отдать учению мира. Нынче приобрел поддевку и калоши, завтра -- часы с
цепочкой, послезавтра -- квартиру с диваном и лампой, после -- ковры в
гостинную и бархатные одежды, после -- дом, рысаков, картины в золотых
рамах, после -- заболел от непосильного труда и умер. Другой продолжает ту
же работу и так же отдает жизнь тому же Молоху, так же умирает и так же сам
не знает, зачем он делал все это. Но, может быть, сама эта жизнь, во время
которой человек делает все это, сама в себе счастлива?
Прикиньте эту жизнь на мерку того, что всегда все люди называют
счастьем, и вы увидите, что эта жизнь ужасно несчастлива. В самом деле,
какие главные условия земного счастья -- такие, о которых никто спорить не
будет?
Одно из первых и всеми признаваемых условий счастия есть жизнь такая,
при которой не нарушена связь человека с природой, то есть жизнь под
открытым небом, при свете солнца, при свежем воздухе; общение с землей,
растениями, животными. Всегда все люди считали лишение этого большим
несчастьем. Заключенные в тюрьмах сильнее всего чувствуют это лишение.
Посмотрите же на жизнь людей, живущих по учению мира: чем большего они
достигли успеха по учению мира, тем больше они лишены этого условия счастья.
Чем выше то мирское счастье, которого они достигли, тем меньше они видят
свет солнца, поля и леса, диких и домашних животных. Многие из них -- почти
все женщины -- доживают до старости, раз или два в жизни увидав восход
солнца и утро и никогда не видав полей и лесов иначе, как из коляски или из
вагона, и не только не посеяв и не посадив чего-нибудь, не вскормив и не
воспитав коровы, лошади, курицы, но не имея даже понятия о том, как родятся,
растут и живут животные. Люди эти видят только ткани, камни, дерево,
обделанное людским трудом, и то не при свете солнца, а при искусственном
солнце; слышат они только звуки машин, экипажей, пушек, музыкальных
инструментов; обоняют они спиртовые духи и табачный дым; под ногами и руками
у них только ткани, камень и дерево; едят они по слабости своих желудков
большей частью несвежее и вонючее. Переезды их с места на место не спасают
их от этого лишения. Они едут в закрытых ящиках. И в деревне, и за границей,
куда они уезжают, у них те же камни и дерево под ногами, те же гардины,
скрывающие от них свет солнца; те же лакеи, кучера, дворники, не допускающие
их до общения с землей, растениями и животными. Где бы они ни были, они
лишены, как заключенные, этого условия счастия. Как заключенные утешаются
травкою, выросшей на тюремном дворе, пауком, мышью, так и эти люди утешаются
иногда чахлыми комнатными растениями, попугаем, собачкой, обезьяной, которых
все-таки растят и кормят не они сами.
Другое несомненное условие счастья есть труд, во-первых, любимый и
свободный труд, во-вторых. труд физический, дающий аппетит и крепкий,
успокаивающий сон. Опять, чем большего, по-своему, счастья достигли люди по
учению мира, тем больше они лишены и этого другого условия счастья. Все
счастливцы мира -- сановники и богачи или, как заключенные, вовсе лишены
труда и безуспешно борются с болезнями, происходящими от отсутствия
физического труда, и еще более безуспешно со скукой, одолевающей их (я
говорю: безуспешно -- потому что работа только тогда радостна, когда она
несомненно нужна; а им ничего не нужно), или работают ненавистную им работу,
как банкиры, прокуроры, губернаторы, министры и их жены, устраивающие
гостинные, посуды, наряды себе и детям. (Я говорю: ненавистную -- потому,
что никогда еще не встретил из них человека, который хвалил бы свою работу и
делал бы ее хоть с таким же удовольствием, с каким дворник очищает снег
перед домом.) Все эти счастливцы или лишены работы, или приставлены к
нелюбимой работе, то есть находятся в том положении, в котором находятся
каторжные.
Третье несомненное условие счастья -- есть семья. И опять, чем дальше
ушли люди в мирском успехе, тем меньше им доступно это счастье. Большинство
-- прелюбодеи и сознательно отказываются от радостей семьи, подчиняясь
только ее неудобствам. Если же они и не прелюбодеи, то дети для них не
радость, а обуза, и они сами себя лишают их, стараясь всякими, иногда самыми
мучительными средствами сделать совокупление бесплодным. Если же у них есть
дети, они лишены радости общения с ними. Они по своим законам должны
отдавать их чужим, большей частью совсем чужим, сначала иностранцам, а потом
казенным воспитателям, так что от семьи имеют только горе -- детей, которые
смолоду становятся так же несчастны, как родители, и которые по отношению к
родителям имеют одно чувство -- желание их смерти для того, чтобы
наследовать им[1]. Они не заперты в тюрьме, но последствия их
жизни по отношению к семье мучительнее того лишения семьи, которому
подвергаются заключенные.
Четвертое условие счастья есть свободное, любовное общение со всеми
разнообразными людьми мира. И опять, чем высшей ступени достигли люди в
мире, тем больше они лишены этого главного условия счастья. Чем выше, тем
уже, теснее тот кружок людей, с которыми возможно общение, и тем ниже по
своему умственному и нравственному развитию те несколько людей, составляющих
этот заколдованный круг, из которого нет выхода. Для мужика и его жены
открыто общение со всем миром людей, и если один миллион людей не хочет
общаться с ним, у него остается 80 миллионов таких же, как он, рабочих
людей, с которыми он от Архангельска до Астрахани, не дожидаясь визита и
представления, тотчас же входит в самое близкое братское общение. Для
чиновника с его женой есть сотни людей равных ему, но высшие не допускают
его до себя, а низшие все отрезаны от него. Для светского богатого человека
и его жены есть десятки светских семей. Остальное все отрезано от них. Для
министра и богача и их семей -- есть один десяток таких же важных или
богатых людей, как и они. Для императоров и королей кружок делается еще
менее. -- Разве это не тюремное заключение, при котором для заключенного
возможно общение только с двумя-тремя тюремщиками?
Наконец пятое условие счастья есть здоровье и безболезненная смерть. И
опять, чем выше люди на общественной лестнице, тем более они лишены этого
условия счастья. Возьмите среднего богача и его жену и среднего крестьянина
и его жену, несмотря на весь голод и непомерный труд, который, не по своей
вине, но по жестокости людей, несет крестьянство, и сравните их. И вы
увидите, что чем ниже, тем здоровее, и чем выше, тем болезненнее мужчины и
женщины.
Переберите в своей памяти тех богачей и их жен, которых вы знаете и
знали, и вы увидите, что большинство больные. Из них здоровый человек, не
лечащийся постоянно или периодически летом, -- такое же исключение, как
больной в рабочем сословии. Все эти счастливцы без исключения начинают
онанизмом, сделавшимся в их быту естественным условием развития; все
беззубые, все седые или плешивые бывают в те года, когда рабочий человек
начинает входить в силу. Почти все одержимы нервными, желудочными и половыми
болезнями от объядения, пьянства, разврата и лечения, и те, которые не
умирают молодыми, половину своей жизни проводят в лечении, в впрыскивании
морфина или обрюзгшими калеками, не способными жить своими средствами, но
могущими жить только как паразиты или те муравьи, которых кормят их рабы.
Переберите их смерти: кто застрелился, кто сгнил от сифилиса, кто стариком
умер от конфортатива, кто молодым умер от сечения, которому он сам подверг
себя для возбуждения, кого живого съели вши, кого -- черви, кто спился, кто
объелся, кто от морфина, кто от искусственного выкидыша. Один за другим они
гибнут во имя учения мира. И толпы лезут за ними и, как мученики, ищут
страданий и гибели.
Одна жизнь за другою бросается под колесницу этого бога: колесница
проезжает, раздирая их жизни, и новые и новые жертвы со стонами и воплями и
проклятиями валятся под нее!.."