Химический Сон 2
Еще около девяти листов продолжения...
***
Холстинин смотрел в окно, провожая хмурым взглядом спешащих по своим делам прохожих.
Конечно, все в этой жизни относительно, и ему стоило бы радоваться хотя бы тому факту, что он жив, но такое положение вещей его угнетало. Хотелось определенности. Постоянная смена ситуаций выводила из равновесия, не давая сосредоточиться на решении проблемы. Да и затея с посланием Дубинину казалась сейчас глупой и неосуществимой.
Внезапно грудь пронзило острой болью. Мужчина согнулся, хватая ртом воздух, и осел на пол. В глазах потемнело. Пальцы судорожно сжимали ворот свитера, пытаясь его ослабить. Казалось, грудную клетку стянуло прочное металлическое кольцо, приносящее неимоверную боль и не дающее дышать. Не в силах больше сопротивляться, гитарист потерял сознание.
Холст бежал по темному коридору, путаясь в полах длинного плаща. Поворот за поворотом, тупик за тупиком. Казалось, из лабиринта каменных стен не было выхода. Атмосфера давила на сознание. Хотелось как можно скорее выбраться из этой тьмы.
Холстинин вбежал в слабоосвещенную комнату. В центре на полу был начерчен круг, в котором стоял Кипелов, держа на руках труп девушки, прикрытый темно-синим полотном.
- Валера?.. - застыл на месте Владимир, ожидавший увидеть что угодно, только не это.
Вокалист поднял голову. Холодный, совершенно незнакомый, пустой взгляд.
- Холст, подойди сюда.
Арийский основатель невольно повиновался ледяному тону бывшего друга.
- Чего ты хочешь от меня? - спросил он, подойдя к мужчине.
- Неучтиво... Я тебе помощь предлагаю, - прищурился Кипелов, - Сейчас ты на грани смерти. Но я могу тебя спасти. От тебя требуется лишь одно слово. Согласен ли ты променять жизнь этой девушки на свою?
- Кто это? - нахмурился Холстинин, - Я не думаю, что для обмена выбран случайный человек.
- Ты как всегда проницателен. Ну что же, можешь посмотреть.
Владимир резко сдернул ткань с лица покойницы и тут же отпрянул, увидев серое безжизненное лицо Ники с широко открытыми застывшими глазами.
- Да как ты смеешь?! И ты еще надеялся, что я соглашусь? Да я лучше свою жизнь отдам, но никогда не отправлю ее добровольно на смерть!
- Именно так и случится, - усмехнулся вокалист, - Либо ты, либо она. Иного варианта не дано.
- Я уже сказал свое решение. Верни Нику обратно, - холодно отозвался Холст.
- Я был уверен, что ты поступишь иначе, - Валерий аккуратно положил девушку на пол и вышел из круга, - Небо тому свидетель, она мечтала сжить тебя со свету. Неужели ты это можешь так легко простить? Неужели ты можешь пожертвовать собой ради той, которая желала тебе смерти?
- Во-первых, вопрос стоял иначе. На кону моя жизнь, а не ее. Я не жертвую, я принимаю судьбу. Во-вторых, Ника никогда по-настоящему не желала мне смерти. Да, мы потеряли с ней общий язык, но до крайностей никогда не доходило. Сказанные в порыве гнева слова обычно направлены на то, чтобы задеть человека, сделать ему больно, но они редко соответствуют реальности. В-третьих, она мне дочь. Я надеюсь, тебе это хоть что-то говорит.
Кипелов мрачно рассмеялся:
- О, да, ты сказал достаточно. Ладно, будь по-твоему, если тебе льстит роль благородного мученика. Видно, не суждено нам больше встретиться на грешной земле.
- Видно, да. Но знаешь, на счет этого я не жалею. Лицезрение твоей физиономии мне удовольствия не приносит, - отозвался Холстинин.
Тело девушки вспыхнуло ярким пламенем и мгновенно сгорело, не оставив и горстки пепла на каменном полу.
- Все, я свое обещание по уговору выполнил, - ухмыльнулся Валерий, - Ника жива. Теперь твоя очередь, как и договаривались.
- Что мне надо сделать? - в голосе гитариста ощущалась нервная дрожь.
- Умереть.
- Это ясно. Как?
Вокалист расплылся в ехидной улыбке и молча кивнул на дверь, слева от него.
Владимир, не сказав ни слова, медленно пошел в указанном направлении, мысленно прощаясь с близкими ему людьми. Перед глазами встал улыбающийся Дубинин. Холсту было жаль, что они расстались в совершенно недружеских отношениях, но уже ничего нельзя было поделать. Сейчас ему казалось, что где-то далеко Виталик его зовет.
Мужчина отогнал от себя видение. Остановившись на мгновение перед дверью, он обернулся. Кипелова в комнате не было. Не было больше и начерченного на полу круга. Через секунду не будет и его самого. Останется только память о нем. Да и то, вскоре его забудут.
Горько усмехнувшись, гитарист шагнул в темноту.
***
Дубинин не помнил, как добрался до больницы. Мысленно он был рядом с Владимиром. Все остальное его сейчас мало тревожило, будучи слишком мелочным, по сравнению с его возможной потерей. Виталик чувствовал, что что-то произошло, и боялся представить, какими могут быть последствия.
Словно во сне он искал нужное отделение. Увидев в конце коридора уже знакомую фигуру лечащего врача, мужчина поспешил его догнать, пока тот не ушел.
- Виталий Алексеевич, хорошо, что вы пришли, сразу же признал бассиста доктор.
- Что случилось? Как он?
- У Владимира Петровича утром произошла остановка сердца, повлекшая за собой клиническую смерть, - вздохнул медик, - Хорошо, что вовремя заметили. Буквально с того света вытянули...
У Дуба словно камень свалился с души:
- Слава Богу, жив...
- Вот именно, что слава Богу. Чудом спасли, - врач покачал головой, - Знаете, что интересно, у него не было склонности к сердечным болезням. Это не могло быть и реакцией на лекарственные препараты. Сердце остановилось беспричинно.
- К нему можно? Я хочу его увидеть.
- А кем вы приходитесь больному?
- Разве это имеет значение? - Дубинин слабо улыбнулся.
- Мы пускаем только родственников, - пожал плечами доктор, но, словив взгляд бассиста, замялся, - В прочем, снимите верхнюю одежду и подойдите к медсестре. Пусть она вам даст халат.
- Хорошо. Спасибо, - благодарно кивнул Виталий.
Холстинин был подключен к системе искусственного жизнеобеспечения. В подключичную вену ввели катетер, соединенный с капельницей. Лоб стягивала тугая повязка. Раскиданные по подушке волосы были бордовыми и слипшимися от запекшейся крови. Через щеку шел глубокий порез, стянутый тонким пластырем, возле которого выделялись несколько гематом. Лицо приобрело бледный и безжизненный оттенок.
Дуб сидел возле кровати, сжимая в руках холодную ладонь друга. Только сейчас он понял, насколько все серьезно. Одно дело представлять, и совсем другое - видеть собственными глазами.
Пальцы натолкнулись на что-то острое. Серебряное кольцо, единственное, которое носил гитарист, было лопнувшим и сильно деформированным. Даже металл не выдержал, что уж говорить о человеке.
Дубинин аккуратно снял искривленный ободок с пальца мужчины.
- Эх, Вовка... - бассист нервно усмехнулся, - Ты же сильный, выкарабкаться должен. А ты помирать удумал... - Виталик вздохнул, - Если б ты только меня слышал...
***
Владимир расслабленно лежал на спине в высокой сочной траве, положив руки под голову. В безмятежном голубом небе медленно плыли облака, выстраиваясь в причудливые узоры.
Над лицом мужчины склонился зеленый колосок, по которому ползла маленькая божья коровка. Холст улыбнулся и повернул голову. Рядом с ним лежала старая мандолина.
Приятно было провести пальцами по грифу инструмента, ощутить упругость струн.
Да и на душе было легко. Все самое страшное осталось позади, а впереди была только вечность. Холстинин не чувствовал сожаления о прошлом - его сердцем целиком завладело ощущение безграничного счастья. Казалось, все, что было, происходило не с ним, и больше походило на один из тех снов, которые не запоминаются, но после которых на утро остается неприятный осадок. Теперь все изменилось.
Гитарист поднялся с травы. Вокруг простирался бескрайний луг. Где-то вдалеке слышался шум воды. Легкой походкой Владимир пошел на звук, с удовольствием подставляя лицо теплому ветру, ласково трепавшему волосы. Сейчас он вновь чувствовал себя молодым, полным сил, энергии и стремлений. Только стремиться уже было не к чему. Все осталось в прошлом, куда нельзя было вернуться, да и не было желания.
Вскоре Холст вышел к небольшой речушке, с веселым журчанием спускавшейся через камни по пологому склону покрытой зеленью горки. Высоко стоящее солнце отражалось в воде россыпью сверкающих бликов, на которые невозможно было смотреть, не щурясь. Какие-то смутные воспоминания рождались у мужчины при виде этой картины. Он опустился на широкий камень, выступающий над быстрым течением у самого берега, задумчиво глядя вдаль.
Над речкой понеслась звонкая песнь мандолины, сливаясь с шумом воды, образуя с ним причудливый тандем. Холстинин не задумываясь перебирал серебряные струны, импровизируя по ходу игры. Мелодия часто менялась. То она была грустной и заунывной, то становилась веселой и даже задорной. Это было повествованием его жизни. Жизни, которую он помнил и ощущал сейчас только в музыке.
Резкая пронзительная нота, похожая на вскрик, завершила импровизацию. Да, именно так и закончились его путь, его история. Неожиданно и внезапно, когда, казалось, впереди было еще много времени.
Где-то вдалеке раздался тихий раскат грома. Небо стало затягиваться серыми тучами, заслоняющими солнце. В воздухе запахло грозой.
Владимир сидел на камне, обнимая гриф мандолины, не в силах пошевелиться. В сознании начали всплывать картины из прошлого. Случайные сцены, в которых гитарист с трудом узнавал самого себя.
Вода в реке потемнела и казалась почти черной. Течение ускорилось. Начал накрапывать несильный дождь.
Холстинин закрыл глаза, стараясь удержать особо яркий образ. Он был в окружении каких-то людей. Некоторые лица даже казались ему знакомыми, но вспомнить, кто это, мужчина не мог. Одно он чувствовал точно - с ними он был по-настоящему счастлив.
Дождь усиливался. Сильный ветер прижимал траву к земле. Резко стемнело. В небе засверкали тонкие полоски молний.
На душе стало тревожно. Чувствовалось, что что-то должно произойти. Стихия бушевала, страша своею мощью, желая покорить себе.
Преследуемый воспоминаниями, которые становились все более болезненными, Холст, повинуясь необъяснимому минутному порыву, отложил четырехструнную подругу в сторону и встал на скользком от дождя камне. Раскинув в стороны руки, словно пытаясь обнять грозовое небо, Владимир упал спиной в бурлящий поток, в одно мгновение скрывший гитариста под собой.
***
Будто бы какой-то временной участок был вырезан из памяти Холстинина. Он не мог понять, что происходит и где он находится. Последнее, что помнил ариец, это было ощущение стремительного полета, после которого наступила длительная прострация.
Владимир с трудом сфокусировал взгляд на фигуре сидящего рядом человека. Это был длинноволосый мужчина лет пятидесяти. На его плечи был накинут белый халат. Отрешенно глядя куда-то в сторону, он походил на изваяние. Холст видел его в воспоминаниях на реке. Видимо, это был или родственник, или хороший друг. Только вспомнить его гитарист не мог. В принципе, он и о себе мало чего помнил. Все факты и выводы базировались только на личных чувствах и ощущениях.
Холстинин приподнялся на кровати, запоздало осознавая, что его тело так и осталось лежать в том же положении. Невольно выругавшись, он зажмурился, надеясь, надеясь, что это окажется не более чем плодом его воображения. На задворки сознания прокралась навязчивая мысль, что эта ситуация уже повторялась.
- Володя, - неожиданно обратился к нему мужчина, - Мне нельзя здесь долго находиться. У меня сейчас только одно пожелание, даже скорее просьба... Мне бы очень хотелось, чтобы, когда я приду сюда в следующий раз, ты был бы уже в сознании. Знаешь, как больно на тебя смотреть, понимая, что ты одной ногой уже за гранью? Я не в первый раз тебя прошу, но, очень надеюсь, что в последний. Пожалуйста, вернись... - он тяжело вздохнул и продолжил, - Не прошло и суток, а я мог потерять тебя дважды. Я не знаю, как смог взять себя в руки, когда Артур сообщил об этой аварии... Я винил себя в том, что произошло. Я думаю, ты понимаешь, почему. Эта вина тяжелым грузом лежит на мне. Узнав подробности, я стал винить того идиота, не встреть ты которого, то сейчас был бы с нами. Я старался найти себе оправдание, чтобы хоть как-то облегчить восприятие этого всего, но, видимо, зря. Знаешь, самым страшным для меня стало сегодняшнее утро, когда ты пришел ко мне. Черт, я до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю, когда понимаю, что мог бы тебя больше не увидеть. Я уверен, что ты меня слышишь. Поэтому и прошу тебя. Я готов пойти на все, только бы вернуть тебя. Я не верю, что ты можешь так легко позволить сломить себя, свою жизнь! Это неправильно. У тебя еще все впереди! Нельзя так просто взять, и перечеркнуть свое будущее. Ты должен бороться до последнего! - Мужчина покачал головой и встал, - Да, я сказал много громких на первый взгляд слов. Но это то, что я сейчас чувствую, - он неожиданно улыбнулся, - Кстати, у меня для тебя есть хорошая новость, во всяком случае, я так надеюсь. Ты не поверишь, но вчера сюда приезжал Маврик. Наши как раз только уехали. Если честно, я был удивлен. Особенно когда он пошел ругаться с врачами, пытаясь добиться, чтобы его к тебе пустили. Обещал сегодня вечером заехать. Волнуется за тебя. Так что, жди гостей. Если, конечно, Сереге удастся прорваться сквозь оборону, а то местные медсестры, по-моему, внесли его в черный список, как личность асоциальную и потенциально опасную, - с иронией сказал мужчина, после чего поспешил уйти по непонятной для Холста причине.
Весь долгий монолог гостя Холстинин слушал, затаив дыхание, боясь упустить хоть слово. В памяти восстанавливались события последних суток. Он вспомнил почти все. Теперь он не понимал, как можно было забыть себя и дело всей своей жизни, как можно было забыть друзей и близких ему людей. Будто бы какое-то наваждение нашло на него там, в долине вечности.
Для гитариста осталось загадкой то, почему после такой речи Дубинин так быстро ушел, не сказав ни слова на прощание. В этом было что-то странное, какое-то несоответствие.
Владимир глянул на свое искалеченное тело, от которого сейчас он был снова отделен, и поморщился.
- Прав был Виталик... Расслабился я слишком. Так недолго и во второй раз на тот свет отправиться, - мрачно усмехнулся арийский основатель, - Хотя, в конце концов, я не всесилен. На все воля случая, - Холст решительно направился к выходу, надеясь догнать Дуба. Все-таки, лучше стараться держаться с ним, нежели быть одному, под угрозой снова запутаться в действительности.
***
Дубинин вышел на улицу. Он не понимал, что его гнало прочь из клиники. Просто не хотелось там больше оставаться. Почему-то все стало казаться бессмысленным. Володе не выжить, и это пора было бы уже понять, а не тешить себя призрачными надеждами. За одним сердечным приступом наверняка последует и другой. И не факт, что в следующий раз его удастся спасти. Именно об этом пытался сказать лечащий врач, когда проводил его к Холстинину, только Виталий не хотел его слушать, так как не мог это принять.
Бассист прислонился к холодной кирпичной стене, запрокинув голову. Ему вспомнились слова Пушкиной, сказанные ею перед уходом: "Никогда не поздно верить в чудо, надеяться на лучшее". Да, можно надеяться, только смысла нет. От судьбы не сбежать.
Дуб, не глядя, достал из кармана пачку сигарет. Пальцы наткнулись на сложенный в несколько раз лист бумаги. Поверх стояла дата и до боли знакомая роспись. Дрожащими руками мужчина развернул записку. По почерку было видно, что Холст спешил.
"Виталик, у меня очень мало времени, поэтому без лишних предисловий.
После аварии я очнулся уже не в своем теле. Я стал чем-то вроде призрака. Я был на месте происшествия, видел себя, лежащего в луже крови, видел, как меня увозили на "скорой". Я сам не мог понять, что со мной происходит. Я пребывал в состоянии шока. И тогда я искренне пожелал, чтобы все это оказалось просто страшным сном. И это стало моей ошибкой.
Почти сразу же я очутился в какой-то другой реальности. Там я был в полном порядке - живой и здоровый. Там был и ты. Я честно поверил, что все закончилось, что это действительно был ночной кошмар.
А потом... Потом я снова оказался на том же месте, где и был. То, что мне было очень плохо, указывало на то, что я жив. Не зная, что делать и как быть, я решил вернуться домой. На рассвете пришел ты. Я не могу предположить, о чем бы подумал любой другой на моем месте, но я в первую очередь задался вопросом, откуда у тебя мои ключи.
Я не мог понять, как ты почувствовал, что я там был. Еще более неожиданным для меня было то, когда ты, обращаясь, посмотрел мне прямо в глаза. Я ощущал, что между нами есть связь.
Когда я хотел пойти с тобой, я снова попал в другую реальность. Там ты приехал ко мне домой и ждал меня. Этот факт натолкнул меня на мысль, что реальности перекликаются между собой. В самый первый раз, когда я был уверен, что это действительная ситуация, я дал тебе свои ключи, а сам решил задержаться на студии. И после этого, немногим позже, эти ключи оказались у тебя в другой реальности, в которой меня нет. Возможно, я зацикливаюсь на мелочах, но именно они помогают мне искать лазейки, чтобы хоть как-то связаться с тобой.
По аналогии я решил попытаться передать тебе эту записку. Так сказать, из одной реальности в другую. Я знаю, что ты поймешь и поверишь. Я уверен, что предоставил достаточно доказательств, что это письмо не чья-то злая шутка, как ты мог сперва подумать.
Я не успею рассказать все, да и в этом нет особого смысла. В любой момент я могу опять оказаться в той реальности, где я беспомощен. Вряд ли ты сможешь мне помочь, равно как и я сам, но, поддерживая связь с тобой, я не буду чувствовать себя отрезанным от всего мира.
Я понимаю, что сам загнал себя в это переплетение действительностей. Я хочу отсюда выбраться, но не знаю как. Единственное, в чем я уверен, это в том, что настоящая реальность - эта именно та, в которой случилась та проклятая авария. А вторая - она идет как вспомогательная. Своего рода мост между параллелями существования.
Виталь, мне не на кого больше положиться. Ты единственный человек, кто может меня понять. И я на это очень надеюсь..."
Дубинин несколько раз перечитал записку, не в силах поверить ни содержанию, ни в то, что это писал Холст. Но и отрицать этот факт он не мог. Все это казалось полнейшим бредом на первый взгляд, но бассист и сейчас помнил свои ощущения, когда он был в холстовской квартире, а письмо объясняло и этот эпизод.
К Дубу медленной крадущейся походкой подошел Холстинин. Он слишком хорошо знал повадки друга, чтобы понять, что Виталий где-то неподалеку, в скрытом от любопытных глаз месте. А тупиковый дворик между двумя закрытыми стенами домов походил на таковое больше всего.
Гитарист заглянул через плечо в помятый лист, от которого не мог оторваться Дубинин. Ему показалось странным, что бассист только сейчас нашел послание. По его подсчетам прошло уже много времени.
Дуб достал мобильный и набрал по памяти номер.
- Рита, мне очень нужна твоя помощь, точнее, совет, - сразу же начал мужчина, как только ему ответили.
- Чем обязана? Что-то случилось? - деловито отозвалась Пушкина.
- Можно я сейчас к тебе приеду? Ты должна сама это увидеть.
- Нет проблем. Жду, - согласилась женщина.
- Маргарита, я тебя люблю. Все, скоро буду.
Дубинин аккуратно сложил записку и спрятал в карман вместе с телефоном.
- Виталик! Какая, к черту, Рита?! Не смей к ней ехать! - сорвался Владимир, поняв, что хочет сделать друг, - Ты хочешь, чтобы она мне об этом до конца жизни потом напоминала?! - Холст внезапно замолчал, поняв, что "потом", при нынешнем положении вещей, может и не настать.
Бассист обернулся. У него снова возникло ощущение, что рядом с ним кто-то есть. В последнее время это уже становилось похожим на паранойю. Ариец попытался объяснить это тем, что он находится на улице, но ему и так было понятно, что дело явно не в этом.
***
Пушкина оторвалась от письма.
- Он тут про какие-то доказательства пишет. Это так?
- Да, о случае в квартире никто не мог знать, - Дубинин развел руками, - Я там был один. Точнее, как оказалось, не совсем один.
Маргарита внимательно посмотрела на бассиста и снова вернулась к чтению.
Холстинин, тем временем, бесцельно слонялся по квартире, в сотый раз кляня и Виталика, и Риту. Много лет для него оставалось загадкой, почему Дуб, особо не поддерживающий связи с поэтессой, всегда обращался именно к ней, если требовалась помощь. Причем, чаще всего, по делам личного характера.
- Ну и что ты от меня хочешь? - снова подняла глаза женщина, дочитав записку.
- Совета, - вздохнул Виталий, - Я вообще не могу понять, что происходит.
- Смотри, - Пушкина развернула лист, указывая мужчине на "шапку", - Тут время стоит. По идее, Володя писал это три часа назад. Верно?
- Ну, да... - кивнул бассист, не понимая, к чему она ведет.
- Примерно в это же время, по твоим данным, у него случился сердечный приступ, затем клиническая смерть. Понимаешь?
- Рита, не говори загадками! Что ты имеешь в виду?
- Я хочу сказать, что сейчас ситуация, вероятней всего, обстоит иначе, - женщина мельком бросила взгляд туда, где стоял невидимый для них Холст, которому стало интересно, что скажет Маргарита.
- Почему? - начал раздражаться Дубинин.
- Эх, горе ты мое непонятливое, - усмехнулась поэтесса, - Считай, что Вова умер. Пусть кратковременно, но умер. Значит, он перестал в этот момент существовать и в остальных реальностях, о которых он писал. А дальше есть только два пути. Либо душа остается в теле, либо все начинается сначала, но уже в одной реальности, если, конечно, Володя опять не попытается сбежать от действительности. Понимаешь, желания обладают свойством материализоваться. А, учитывая его состояние, я не считаю это удивительным.
- То есть, ты считаешь, что он вернулся? - нахмурился Виталий.
- Нет, я предполагаю второй вариант.
- Но почему?! Как ты можешь знать?
- Есть основания, для того, чтобы так считать, - ухмыльнулась Маргарита, снова поглядывая в сторону Холста, присевшего на край стола и со скептическим выражением слушавшего диалог друзей.
- Может, ты все-таки поделишься своими выводами? - ехидно осведомился Дуб, которому уже порядком надоело вытягивать ответы буквально по слову.
- Вот скажи, Виталик, если бы ты был на месте Володи, куда бы ты пошел, что бы сделал?
- Для того чтобы сказать, как я буду себя вести, мне нужно для начала побывать в такой ситуации.
- Ну, а предположительно? - прищурилась Рита.
- Черт его знает. Наверное, попытался бы держаться с кем-нибудь, чтобы быть в курсе событий, - пожал плечами ариец.
- Вот оно. В точку, - кивнула Пушкина, - Когда ты зашел ко мне, я сразу почувствовала присутствие чего-то потустороннего. Знаешь, не очень приятное ощущение какой-то пустоты и холода. Потом это письмо, сразу подтвердившее мои догадки... - женщина улыбнулась и намеренно повысила тон, - А еще, это "нечто потустороннее" постоянно бродило за моей спиной...
Владимир от неожиданности соскользнул со стола, не ожидая, что Маргарита почувствует его присутствие, да еще и специально подчеркнет это.
Дубинин недоверчиво посмотрел на поэтессу.
- Марго, мне порой начинает казаться, что ты ведьма... Слишком много ты знаешь о том, о чем простым смертным знать не положено.
- А может и так, - Пушкина протянула бассисту письмо, - Ну что? Разобрался теперь в ситуации? Совет больше не нужен?
- Нужен. Еще больше, - замер Виталий, - Если все так, как ты говоришь, то, как я могу связаться с Володькой? Если он нашел ход, вероятно и я могу с ним как-то пересечься...
- Вряд ли. Единственный возможный для тебя вариант - это встретиться с ним по ту сторону. Я, конечно, могу по дружбе подсыпать тебе яду в чай, - скептически хмыкнула женщина, - Но не факт, что ты окажешься в таком же состоянии, как и Вова. Так что, не советую, во избежание непредвиденных последствий.
- Рита, я серьезно, - с грустью в голосе отозвался Дуб.
- А ты думаешь, я шучу? - слегка склонила голову поэтесса, - Считай, это было реальное предложение.
***
Виталий шел безлюдными дворами, полностью погрузившись в свои мысли. Немного отставая, за ним следовал Холстинин, который уже порядком устал петлять между домами без особого маршрута. Однако, за неимением иных вариантов, приходилось повиноваться случайным порывам друга.
Разговор с Пушкиной внес некоторую ясность в происходящее. Маргарита смогла понять, в чем дело, и поделилась весьма ценными соображениями. Дубинин только сейчас переосмыслил все сказанное. Ситуация казалась абсурдной и безвыходной. В действительности, никто не был в силах повлиять на ход событий. Рита была права: несколько часов назад все действительно изменилось. Только как именно? Эта неизвестность страшила больше всего остального.
Единственным желанием Дуба на этот момент было встретиться с Владимиром напрямую, не посреднически, перекинуться хотя бы парой слов.
Бассисту вспомнилось ироничное замечание поэтессы про яд. Обычная мрачноватая шутка в стиле Пушкиной. Где-то на подсознательном уровне закралось подозрение, что Маргарита, возможно, и не шутила. Вполне вероятно, что это единственный способ оказаться "по ту сторону".
Доведенному до отчаянья Виталию уже было все равно. Если цель оправдывает средства, оно того стоит.
Дубинин вошел в опустевшую холстовскую квартиру. Сейчас ему необходимо было уединиться.
Долго думать над способом осуществления затеи не пришлось. Все было достаточно просто.
Дуб включил в ванной свет и открыл шкафчик, где Холст хранил лекарства. Несколько видов анальгетиков, пластырь, бинт, йод... Бассист раздраженно скинул в раковину мешающие коробочки, пытаясь добраться до стоящих за ними препаратов.
Владимир, пришедший на шум, застыл у двери, совершенно не понимая, что так срочно понадобилось товарищу.
Виталий достал баночку снотворного, недоумевая, зачем Холстинину подобные средства. Однако сейчас это пришлось как нельзя кстати, будучи лучшим из всех вариантов для попытки впасть в коматозное состояние.
Дубинин прошел на кухню и набрал стакан воды. Сев за стол, он дрожащими руками высыпал все таблетки.
- Виталик, твою мать, что ты делаешь?! - Холст только сейчас понял, что задумал друг, - У тебя крыша поехала?!
Чувствуя, что если еще немного помедлит, то уже не решится, Дуб, морщась, проглотил горсть капсул, запив их водой.
- Зачем? Ну зачем?.. - Владимир обреченно смотрел на бассиста, понимая, что ничем не может ему помочь.
Виталий ощутил нарастающую слабость и легкое головокружение. Он медленно склонился на стол, с облегчением прислонившись щекой к холодной поверхности. Перед глазами все поплыло. Стало трудно на чем-либо сосредоточиться. Хотелось просто закрыть глаза и ни о чем больше не думать.
Холстинин почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Все, слишком поздно. Сам Дубинин уже не сможет себе помочь, одумавшись, а больше сюда никто не придет. Вряд ли бассист кому-то понадобится, что его станут искать. Тем более, кто может хотя бы предположить, что он здесь? Это был конец.
Гитаристу было невыносимо больно смотреть, как засыпает вечным сном его лучший друг, по-настоящему близкий человек, которого он не в силах был спасти.
Холст сел, схватившись руками за голову. Сейчас он ненавидел себя за то, что он ничего не может сделать, когда бездействие стоит жизни Виталика. Даже малейшая задержка может привести к тяжелым последствиям. Впервые он действительно не знал, как ему быть. Все возможные варианты были призрачными, неосуществимыми.
- Да пропади оно все пропадом! - в бессильной злости воскликнул Владимир, - Какая это, к черту, судьба, если она сначала бросает меня, буквально уничтожив, а теперь забирает у меня и Виталика? Он-то тут причем?! Это просто какой-то злой рок, замкнутый круг, откуда не выбраться без потерь!
Мужчина попытался взять себя в руки. За окном садилось солнце, зловеще освещая кухню кроваво-красными лучами. Гитарист поежился, вспомнив тот закат, когда с ним случилось несчастье.
- Каждый имеет право на второй шанс, - неожиданно тихо сказал он, - Так почему бы не предоставить нам этот шанс? Неужели все так и должно завершиться?..
***
***
Холстинин смотрел в окно, провожая хмурым взглядом спешащих по своим делам прохожих.
Конечно, все в этой жизни относительно, и ему стоило бы радоваться хотя бы тому факту, что он жив, но такое положение вещей его угнетало. Хотелось определенности. Постоянная смена ситуаций выводила из равновесия, не давая сосредоточиться на решении проблемы. Да и затея с посланием Дубинину казалась сейчас глупой и неосуществимой.
Внезапно грудь пронзило острой болью. Мужчина согнулся, хватая ртом воздух, и осел на пол. В глазах потемнело. Пальцы судорожно сжимали ворот свитера, пытаясь его ослабить. Казалось, грудную клетку стянуло прочное металлическое кольцо, приносящее неимоверную боль и не дающее дышать. Не в силах больше сопротивляться, гитарист потерял сознание.
Холст бежал по темному коридору, путаясь в полах длинного плаща. Поворот за поворотом, тупик за тупиком. Казалось, из лабиринта каменных стен не было выхода. Атмосфера давила на сознание. Хотелось как можно скорее выбраться из этой тьмы.
Холстинин вбежал в слабоосвещенную комнату. В центре на полу был начерчен круг, в котором стоял Кипелов, держа на руках труп девушки, прикрытый темно-синим полотном.
- Валера?.. - застыл на месте Владимир, ожидавший увидеть что угодно, только не это.
Вокалист поднял голову. Холодный, совершенно незнакомый, пустой взгляд.
- Холст, подойди сюда.
Арийский основатель невольно повиновался ледяному тону бывшего друга.
- Чего ты хочешь от меня? - спросил он, подойдя к мужчине.
- Неучтиво... Я тебе помощь предлагаю, - прищурился Кипелов, - Сейчас ты на грани смерти. Но я могу тебя спасти. От тебя требуется лишь одно слово. Согласен ли ты променять жизнь этой девушки на свою?
- Кто это? - нахмурился Холстинин, - Я не думаю, что для обмена выбран случайный человек.
- Ты как всегда проницателен. Ну что же, можешь посмотреть.
Владимир резко сдернул ткань с лица покойницы и тут же отпрянул, увидев серое безжизненное лицо Ники с широко открытыми застывшими глазами.
- Да как ты смеешь?! И ты еще надеялся, что я соглашусь? Да я лучше свою жизнь отдам, но никогда не отправлю ее добровольно на смерть!
- Именно так и случится, - усмехнулся вокалист, - Либо ты, либо она. Иного варианта не дано.
- Я уже сказал свое решение. Верни Нику обратно, - холодно отозвался Холст.
- Я был уверен, что ты поступишь иначе, - Валерий аккуратно положил девушку на пол и вышел из круга, - Небо тому свидетель, она мечтала сжить тебя со свету. Неужели ты это можешь так легко простить? Неужели ты можешь пожертвовать собой ради той, которая желала тебе смерти?
- Во-первых, вопрос стоял иначе. На кону моя жизнь, а не ее. Я не жертвую, я принимаю судьбу. Во-вторых, Ника никогда по-настоящему не желала мне смерти. Да, мы потеряли с ней общий язык, но до крайностей никогда не доходило. Сказанные в порыве гнева слова обычно направлены на то, чтобы задеть человека, сделать ему больно, но они редко соответствуют реальности. В-третьих, она мне дочь. Я надеюсь, тебе это хоть что-то говорит.
Кипелов мрачно рассмеялся:
- О, да, ты сказал достаточно. Ладно, будь по-твоему, если тебе льстит роль благородного мученика. Видно, не суждено нам больше встретиться на грешной земле.
- Видно, да. Но знаешь, на счет этого я не жалею. Лицезрение твоей физиономии мне удовольствия не приносит, - отозвался Холстинин.
Тело девушки вспыхнуло ярким пламенем и мгновенно сгорело, не оставив и горстки пепла на каменном полу.
- Все, я свое обещание по уговору выполнил, - ухмыльнулся Валерий, - Ника жива. Теперь твоя очередь, как и договаривались.
- Что мне надо сделать? - в голосе гитариста ощущалась нервная дрожь.
- Умереть.
- Это ясно. Как?
Вокалист расплылся в ехидной улыбке и молча кивнул на дверь, слева от него.
Владимир, не сказав ни слова, медленно пошел в указанном направлении, мысленно прощаясь с близкими ему людьми. Перед глазами встал улыбающийся Дубинин. Холсту было жаль, что они расстались в совершенно недружеских отношениях, но уже ничего нельзя было поделать. Сейчас ему казалось, что где-то далеко Виталик его зовет.
Мужчина отогнал от себя видение. Остановившись на мгновение перед дверью, он обернулся. Кипелова в комнате не было. Не было больше и начерченного на полу круга. Через секунду не будет и его самого. Останется только память о нем. Да и то, вскоре его забудут.
Горько усмехнувшись, гитарист шагнул в темноту.
***
Дубинин не помнил, как добрался до больницы. Мысленно он был рядом с Владимиром. Все остальное его сейчас мало тревожило, будучи слишком мелочным, по сравнению с его возможной потерей. Виталик чувствовал, что что-то произошло, и боялся представить, какими могут быть последствия.
Словно во сне он искал нужное отделение. Увидев в конце коридора уже знакомую фигуру лечащего врача, мужчина поспешил его догнать, пока тот не ушел.
- Виталий Алексеевич, хорошо, что вы пришли, сразу же признал бассиста доктор.
- Что случилось? Как он?
- У Владимира Петровича утром произошла остановка сердца, повлекшая за собой клиническую смерть, - вздохнул медик, - Хорошо, что вовремя заметили. Буквально с того света вытянули...
У Дуба словно камень свалился с души:
- Слава Богу, жив...
- Вот именно, что слава Богу. Чудом спасли, - врач покачал головой, - Знаете, что интересно, у него не было склонности к сердечным болезням. Это не могло быть и реакцией на лекарственные препараты. Сердце остановилось беспричинно.
- К нему можно? Я хочу его увидеть.
- А кем вы приходитесь больному?
- Разве это имеет значение? - Дубинин слабо улыбнулся.
- Мы пускаем только родственников, - пожал плечами доктор, но, словив взгляд бассиста, замялся, - В прочем, снимите верхнюю одежду и подойдите к медсестре. Пусть она вам даст халат.
- Хорошо. Спасибо, - благодарно кивнул Виталий.
Холстинин был подключен к системе искусственного жизнеобеспечения. В подключичную вену ввели катетер, соединенный с капельницей. Лоб стягивала тугая повязка. Раскиданные по подушке волосы были бордовыми и слипшимися от запекшейся крови. Через щеку шел глубокий порез, стянутый тонким пластырем, возле которого выделялись несколько гематом. Лицо приобрело бледный и безжизненный оттенок.
Дуб сидел возле кровати, сжимая в руках холодную ладонь друга. Только сейчас он понял, насколько все серьезно. Одно дело представлять, и совсем другое - видеть собственными глазами.
Пальцы натолкнулись на что-то острое. Серебряное кольцо, единственное, которое носил гитарист, было лопнувшим и сильно деформированным. Даже металл не выдержал, что уж говорить о человеке.
Дубинин аккуратно снял искривленный ободок с пальца мужчины.
- Эх, Вовка... - бассист нервно усмехнулся, - Ты же сильный, выкарабкаться должен. А ты помирать удумал... - Виталик вздохнул, - Если б ты только меня слышал...
***
Владимир расслабленно лежал на спине в высокой сочной траве, положив руки под голову. В безмятежном голубом небе медленно плыли облака, выстраиваясь в причудливые узоры.
Над лицом мужчины склонился зеленый колосок, по которому ползла маленькая божья коровка. Холст улыбнулся и повернул голову. Рядом с ним лежала старая мандолина.
Приятно было провести пальцами по грифу инструмента, ощутить упругость струн.
Да и на душе было легко. Все самое страшное осталось позади, а впереди была только вечность. Холстинин не чувствовал сожаления о прошлом - его сердцем целиком завладело ощущение безграничного счастья. Казалось, все, что было, происходило не с ним, и больше походило на один из тех снов, которые не запоминаются, но после которых на утро остается неприятный осадок. Теперь все изменилось.
Гитарист поднялся с травы. Вокруг простирался бескрайний луг. Где-то вдалеке слышался шум воды. Легкой походкой Владимир пошел на звук, с удовольствием подставляя лицо теплому ветру, ласково трепавшему волосы. Сейчас он вновь чувствовал себя молодым, полным сил, энергии и стремлений. Только стремиться уже было не к чему. Все осталось в прошлом, куда нельзя было вернуться, да и не было желания.
Вскоре Холст вышел к небольшой речушке, с веселым журчанием спускавшейся через камни по пологому склону покрытой зеленью горки. Высоко стоящее солнце отражалось в воде россыпью сверкающих бликов, на которые невозможно было смотреть, не щурясь. Какие-то смутные воспоминания рождались у мужчины при виде этой картины. Он опустился на широкий камень, выступающий над быстрым течением у самого берега, задумчиво глядя вдаль.
Над речкой понеслась звонкая песнь мандолины, сливаясь с шумом воды, образуя с ним причудливый тандем. Холстинин не задумываясь перебирал серебряные струны, импровизируя по ходу игры. Мелодия часто менялась. То она была грустной и заунывной, то становилась веселой и даже задорной. Это было повествованием его жизни. Жизни, которую он помнил и ощущал сейчас только в музыке.
Резкая пронзительная нота, похожая на вскрик, завершила импровизацию. Да, именно так и закончились его путь, его история. Неожиданно и внезапно, когда, казалось, впереди было еще много времени.
Где-то вдалеке раздался тихий раскат грома. Небо стало затягиваться серыми тучами, заслоняющими солнце. В воздухе запахло грозой.
Владимир сидел на камне, обнимая гриф мандолины, не в силах пошевелиться. В сознании начали всплывать картины из прошлого. Случайные сцены, в которых гитарист с трудом узнавал самого себя.
Вода в реке потемнела и казалась почти черной. Течение ускорилось. Начал накрапывать несильный дождь.
Холстинин закрыл глаза, стараясь удержать особо яркий образ. Он был в окружении каких-то людей. Некоторые лица даже казались ему знакомыми, но вспомнить, кто это, мужчина не мог. Одно он чувствовал точно - с ними он был по-настоящему счастлив.
Дождь усиливался. Сильный ветер прижимал траву к земле. Резко стемнело. В небе засверкали тонкие полоски молний.
На душе стало тревожно. Чувствовалось, что что-то должно произойти. Стихия бушевала, страша своею мощью, желая покорить себе.
Преследуемый воспоминаниями, которые становились все более болезненными, Холст, повинуясь необъяснимому минутному порыву, отложил четырехструнную подругу в сторону и встал на скользком от дождя камне. Раскинув в стороны руки, словно пытаясь обнять грозовое небо, Владимир упал спиной в бурлящий поток, в одно мгновение скрывший гитариста под собой.
***
Будто бы какой-то временной участок был вырезан из памяти Холстинина. Он не мог понять, что происходит и где он находится. Последнее, что помнил ариец, это было ощущение стремительного полета, после которого наступила длительная прострация.
Владимир с трудом сфокусировал взгляд на фигуре сидящего рядом человека. Это был длинноволосый мужчина лет пятидесяти. На его плечи был накинут белый халат. Отрешенно глядя куда-то в сторону, он походил на изваяние. Холст видел его в воспоминаниях на реке. Видимо, это был или родственник, или хороший друг. Только вспомнить его гитарист не мог. В принципе, он и о себе мало чего помнил. Все факты и выводы базировались только на личных чувствах и ощущениях.
Холстинин приподнялся на кровати, запоздало осознавая, что его тело так и осталось лежать в том же положении. Невольно выругавшись, он зажмурился, надеясь, надеясь, что это окажется не более чем плодом его воображения. На задворки сознания прокралась навязчивая мысль, что эта ситуация уже повторялась.
- Володя, - неожиданно обратился к нему мужчина, - Мне нельзя здесь долго находиться. У меня сейчас только одно пожелание, даже скорее просьба... Мне бы очень хотелось, чтобы, когда я приду сюда в следующий раз, ты был бы уже в сознании. Знаешь, как больно на тебя смотреть, понимая, что ты одной ногой уже за гранью? Я не в первый раз тебя прошу, но, очень надеюсь, что в последний. Пожалуйста, вернись... - он тяжело вздохнул и продолжил, - Не прошло и суток, а я мог потерять тебя дважды. Я не знаю, как смог взять себя в руки, когда Артур сообщил об этой аварии... Я винил себя в том, что произошло. Я думаю, ты понимаешь, почему. Эта вина тяжелым грузом лежит на мне. Узнав подробности, я стал винить того идиота, не встреть ты которого, то сейчас был бы с нами. Я старался найти себе оправдание, чтобы хоть как-то облегчить восприятие этого всего, но, видимо, зря. Знаешь, самым страшным для меня стало сегодняшнее утро, когда ты пришел ко мне. Черт, я до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю, когда понимаю, что мог бы тебя больше не увидеть. Я уверен, что ты меня слышишь. Поэтому и прошу тебя. Я готов пойти на все, только бы вернуть тебя. Я не верю, что ты можешь так легко позволить сломить себя, свою жизнь! Это неправильно. У тебя еще все впереди! Нельзя так просто взять, и перечеркнуть свое будущее. Ты должен бороться до последнего! - Мужчина покачал головой и встал, - Да, я сказал много громких на первый взгляд слов. Но это то, что я сейчас чувствую, - он неожиданно улыбнулся, - Кстати, у меня для тебя есть хорошая новость, во всяком случае, я так надеюсь. Ты не поверишь, но вчера сюда приезжал Маврик. Наши как раз только уехали. Если честно, я был удивлен. Особенно когда он пошел ругаться с врачами, пытаясь добиться, чтобы его к тебе пустили. Обещал сегодня вечером заехать. Волнуется за тебя. Так что, жди гостей. Если, конечно, Сереге удастся прорваться сквозь оборону, а то местные медсестры, по-моему, внесли его в черный список, как личность асоциальную и потенциально опасную, - с иронией сказал мужчина, после чего поспешил уйти по непонятной для Холста причине.
Весь долгий монолог гостя Холстинин слушал, затаив дыхание, боясь упустить хоть слово. В памяти восстанавливались события последних суток. Он вспомнил почти все. Теперь он не понимал, как можно было забыть себя и дело всей своей жизни, как можно было забыть друзей и близких ему людей. Будто бы какое-то наваждение нашло на него там, в долине вечности.
Для гитариста осталось загадкой то, почему после такой речи Дубинин так быстро ушел, не сказав ни слова на прощание. В этом было что-то странное, какое-то несоответствие.
Владимир глянул на свое искалеченное тело, от которого сейчас он был снова отделен, и поморщился.
- Прав был Виталик... Расслабился я слишком. Так недолго и во второй раз на тот свет отправиться, - мрачно усмехнулся арийский основатель, - Хотя, в конце концов, я не всесилен. На все воля случая, - Холст решительно направился к выходу, надеясь догнать Дуба. Все-таки, лучше стараться держаться с ним, нежели быть одному, под угрозой снова запутаться в действительности.
***
Дубинин вышел на улицу. Он не понимал, что его гнало прочь из клиники. Просто не хотелось там больше оставаться. Почему-то все стало казаться бессмысленным. Володе не выжить, и это пора было бы уже понять, а не тешить себя призрачными надеждами. За одним сердечным приступом наверняка последует и другой. И не факт, что в следующий раз его удастся спасти. Именно об этом пытался сказать лечащий врач, когда проводил его к Холстинину, только Виталий не хотел его слушать, так как не мог это принять.
Бассист прислонился к холодной кирпичной стене, запрокинув голову. Ему вспомнились слова Пушкиной, сказанные ею перед уходом: "Никогда не поздно верить в чудо, надеяться на лучшее". Да, можно надеяться, только смысла нет. От судьбы не сбежать.
Дуб, не глядя, достал из кармана пачку сигарет. Пальцы наткнулись на сложенный в несколько раз лист бумаги. Поверх стояла дата и до боли знакомая роспись. Дрожащими руками мужчина развернул записку. По почерку было видно, что Холст спешил.
"Виталик, у меня очень мало времени, поэтому без лишних предисловий.
После аварии я очнулся уже не в своем теле. Я стал чем-то вроде призрака. Я был на месте происшествия, видел себя, лежащего в луже крови, видел, как меня увозили на "скорой". Я сам не мог понять, что со мной происходит. Я пребывал в состоянии шока. И тогда я искренне пожелал, чтобы все это оказалось просто страшным сном. И это стало моей ошибкой.
Почти сразу же я очутился в какой-то другой реальности. Там я был в полном порядке - живой и здоровый. Там был и ты. Я честно поверил, что все закончилось, что это действительно был ночной кошмар.
А потом... Потом я снова оказался на том же месте, где и был. То, что мне было очень плохо, указывало на то, что я жив. Не зная, что делать и как быть, я решил вернуться домой. На рассвете пришел ты. Я не могу предположить, о чем бы подумал любой другой на моем месте, но я в первую очередь задался вопросом, откуда у тебя мои ключи.
Я не мог понять, как ты почувствовал, что я там был. Еще более неожиданным для меня было то, когда ты, обращаясь, посмотрел мне прямо в глаза. Я ощущал, что между нами есть связь.
Когда я хотел пойти с тобой, я снова попал в другую реальность. Там ты приехал ко мне домой и ждал меня. Этот факт натолкнул меня на мысль, что реальности перекликаются между собой. В самый первый раз, когда я был уверен, что это действительная ситуация, я дал тебе свои ключи, а сам решил задержаться на студии. И после этого, немногим позже, эти ключи оказались у тебя в другой реальности, в которой меня нет. Возможно, я зацикливаюсь на мелочах, но именно они помогают мне искать лазейки, чтобы хоть как-то связаться с тобой.
По аналогии я решил попытаться передать тебе эту записку. Так сказать, из одной реальности в другую. Я знаю, что ты поймешь и поверишь. Я уверен, что предоставил достаточно доказательств, что это письмо не чья-то злая шутка, как ты мог сперва подумать.
Я не успею рассказать все, да и в этом нет особого смысла. В любой момент я могу опять оказаться в той реальности, где я беспомощен. Вряд ли ты сможешь мне помочь, равно как и я сам, но, поддерживая связь с тобой, я не буду чувствовать себя отрезанным от всего мира.
Я понимаю, что сам загнал себя в это переплетение действительностей. Я хочу отсюда выбраться, но не знаю как. Единственное, в чем я уверен, это в том, что настоящая реальность - эта именно та, в которой случилась та проклятая авария. А вторая - она идет как вспомогательная. Своего рода мост между параллелями существования.
Виталь, мне не на кого больше положиться. Ты единственный человек, кто может меня понять. И я на это очень надеюсь..."
Дубинин несколько раз перечитал записку, не в силах поверить ни содержанию, ни в то, что это писал Холст. Но и отрицать этот факт он не мог. Все это казалось полнейшим бредом на первый взгляд, но бассист и сейчас помнил свои ощущения, когда он был в холстовской квартире, а письмо объясняло и этот эпизод.
К Дубу медленной крадущейся походкой подошел Холстинин. Он слишком хорошо знал повадки друга, чтобы понять, что Виталий где-то неподалеку, в скрытом от любопытных глаз месте. А тупиковый дворик между двумя закрытыми стенами домов походил на таковое больше всего.
Гитарист заглянул через плечо в помятый лист, от которого не мог оторваться Дубинин. Ему показалось странным, что бассист только сейчас нашел послание. По его подсчетам прошло уже много времени.
Дуб достал мобильный и набрал по памяти номер.
- Рита, мне очень нужна твоя помощь, точнее, совет, - сразу же начал мужчина, как только ему ответили.
- Чем обязана? Что-то случилось? - деловито отозвалась Пушкина.
- Можно я сейчас к тебе приеду? Ты должна сама это увидеть.
- Нет проблем. Жду, - согласилась женщина.
- Маргарита, я тебя люблю. Все, скоро буду.
Дубинин аккуратно сложил записку и спрятал в карман вместе с телефоном.
- Виталик! Какая, к черту, Рита?! Не смей к ней ехать! - сорвался Владимир, поняв, что хочет сделать друг, - Ты хочешь, чтобы она мне об этом до конца жизни потом напоминала?! - Холст внезапно замолчал, поняв, что "потом", при нынешнем положении вещей, может и не настать.
Бассист обернулся. У него снова возникло ощущение, что рядом с ним кто-то есть. В последнее время это уже становилось похожим на паранойю. Ариец попытался объяснить это тем, что он находится на улице, но ему и так было понятно, что дело явно не в этом.
***
Пушкина оторвалась от письма.
- Он тут про какие-то доказательства пишет. Это так?
- Да, о случае в квартире никто не мог знать, - Дубинин развел руками, - Я там был один. Точнее, как оказалось, не совсем один.
Маргарита внимательно посмотрела на бассиста и снова вернулась к чтению.
Холстинин, тем временем, бесцельно слонялся по квартире, в сотый раз кляня и Виталика, и Риту. Много лет для него оставалось загадкой, почему Дуб, особо не поддерживающий связи с поэтессой, всегда обращался именно к ней, если требовалась помощь. Причем, чаще всего, по делам личного характера.
- Ну и что ты от меня хочешь? - снова подняла глаза женщина, дочитав записку.
- Совета, - вздохнул Виталий, - Я вообще не могу понять, что происходит.
- Смотри, - Пушкина развернула лист, указывая мужчине на "шапку", - Тут время стоит. По идее, Володя писал это три часа назад. Верно?
- Ну, да... - кивнул бассист, не понимая, к чему она ведет.
- Примерно в это же время, по твоим данным, у него случился сердечный приступ, затем клиническая смерть. Понимаешь?
- Рита, не говори загадками! Что ты имеешь в виду?
- Я хочу сказать, что сейчас ситуация, вероятней всего, обстоит иначе, - женщина мельком бросила взгляд туда, где стоял невидимый для них Холст, которому стало интересно, что скажет Маргарита.
- Почему? - начал раздражаться Дубинин.
- Эх, горе ты мое непонятливое, - усмехнулась поэтесса, - Считай, что Вова умер. Пусть кратковременно, но умер. Значит, он перестал в этот момент существовать и в остальных реальностях, о которых он писал. А дальше есть только два пути. Либо душа остается в теле, либо все начинается сначала, но уже в одной реальности, если, конечно, Володя опять не попытается сбежать от действительности. Понимаешь, желания обладают свойством материализоваться. А, учитывая его состояние, я не считаю это удивительным.
- То есть, ты считаешь, что он вернулся? - нахмурился Виталий.
- Нет, я предполагаю второй вариант.
- Но почему?! Как ты можешь знать?
- Есть основания, для того, чтобы так считать, - ухмыльнулась Маргарита, снова поглядывая в сторону Холста, присевшего на край стола и со скептическим выражением слушавшего диалог друзей.
- Может, ты все-таки поделишься своими выводами? - ехидно осведомился Дуб, которому уже порядком надоело вытягивать ответы буквально по слову.
- Вот скажи, Виталик, если бы ты был на месте Володи, куда бы ты пошел, что бы сделал?
- Для того чтобы сказать, как я буду себя вести, мне нужно для начала побывать в такой ситуации.
- Ну, а предположительно? - прищурилась Рита.
- Черт его знает. Наверное, попытался бы держаться с кем-нибудь, чтобы быть в курсе событий, - пожал плечами ариец.
- Вот оно. В точку, - кивнула Пушкина, - Когда ты зашел ко мне, я сразу почувствовала присутствие чего-то потустороннего. Знаешь, не очень приятное ощущение какой-то пустоты и холода. Потом это письмо, сразу подтвердившее мои догадки... - женщина улыбнулась и намеренно повысила тон, - А еще, это "нечто потустороннее" постоянно бродило за моей спиной...
Владимир от неожиданности соскользнул со стола, не ожидая, что Маргарита почувствует его присутствие, да еще и специально подчеркнет это.
Дубинин недоверчиво посмотрел на поэтессу.
- Марго, мне порой начинает казаться, что ты ведьма... Слишком много ты знаешь о том, о чем простым смертным знать не положено.
- А может и так, - Пушкина протянула бассисту письмо, - Ну что? Разобрался теперь в ситуации? Совет больше не нужен?
- Нужен. Еще больше, - замер Виталий, - Если все так, как ты говоришь, то, как я могу связаться с Володькой? Если он нашел ход, вероятно и я могу с ним как-то пересечься...
- Вряд ли. Единственный возможный для тебя вариант - это встретиться с ним по ту сторону. Я, конечно, могу по дружбе подсыпать тебе яду в чай, - скептически хмыкнула женщина, - Но не факт, что ты окажешься в таком же состоянии, как и Вова. Так что, не советую, во избежание непредвиденных последствий.
- Рита, я серьезно, - с грустью в голосе отозвался Дуб.
- А ты думаешь, я шучу? - слегка склонила голову поэтесса, - Считай, это было реальное предложение.
***
Виталий шел безлюдными дворами, полностью погрузившись в свои мысли. Немного отставая, за ним следовал Холстинин, который уже порядком устал петлять между домами без особого маршрута. Однако, за неимением иных вариантов, приходилось повиноваться случайным порывам друга.
Разговор с Пушкиной внес некоторую ясность в происходящее. Маргарита смогла понять, в чем дело, и поделилась весьма ценными соображениями. Дубинин только сейчас переосмыслил все сказанное. Ситуация казалась абсурдной и безвыходной. В действительности, никто не был в силах повлиять на ход событий. Рита была права: несколько часов назад все действительно изменилось. Только как именно? Эта неизвестность страшила больше всего остального.
Единственным желанием Дуба на этот момент было встретиться с Владимиром напрямую, не посреднически, перекинуться хотя бы парой слов.
Бассисту вспомнилось ироничное замечание поэтессы про яд. Обычная мрачноватая шутка в стиле Пушкиной. Где-то на подсознательном уровне закралось подозрение, что Маргарита, возможно, и не шутила. Вполне вероятно, что это единственный способ оказаться "по ту сторону".
Доведенному до отчаянья Виталию уже было все равно. Если цель оправдывает средства, оно того стоит.
Дубинин вошел в опустевшую холстовскую квартиру. Сейчас ему необходимо было уединиться.
Долго думать над способом осуществления затеи не пришлось. Все было достаточно просто.
Дуб включил в ванной свет и открыл шкафчик, где Холст хранил лекарства. Несколько видов анальгетиков, пластырь, бинт, йод... Бассист раздраженно скинул в раковину мешающие коробочки, пытаясь добраться до стоящих за ними препаратов.
Владимир, пришедший на шум, застыл у двери, совершенно не понимая, что так срочно понадобилось товарищу.
Виталий достал баночку снотворного, недоумевая, зачем Холстинину подобные средства. Однако сейчас это пришлось как нельзя кстати, будучи лучшим из всех вариантов для попытки впасть в коматозное состояние.
Дубинин прошел на кухню и набрал стакан воды. Сев за стол, он дрожащими руками высыпал все таблетки.
- Виталик, твою мать, что ты делаешь?! - Холст только сейчас понял, что задумал друг, - У тебя крыша поехала?!
Чувствуя, что если еще немного помедлит, то уже не решится, Дуб, морщась, проглотил горсть капсул, запив их водой.
- Зачем? Ну зачем?.. - Владимир обреченно смотрел на бассиста, понимая, что ничем не может ему помочь.
Виталий ощутил нарастающую слабость и легкое головокружение. Он медленно склонился на стол, с облегчением прислонившись щекой к холодной поверхности. Перед глазами все поплыло. Стало трудно на чем-либо сосредоточиться. Хотелось просто закрыть глаза и ни о чем больше не думать.
Холстинин почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Все, слишком поздно. Сам Дубинин уже не сможет себе помочь, одумавшись, а больше сюда никто не придет. Вряд ли бассист кому-то понадобится, что его станут искать. Тем более, кто может хотя бы предположить, что он здесь? Это был конец.
Гитаристу было невыносимо больно смотреть, как засыпает вечным сном его лучший друг, по-настоящему близкий человек, которого он не в силах был спасти.
Холст сел, схватившись руками за голову. Сейчас он ненавидел себя за то, что он ничего не может сделать, когда бездействие стоит жизни Виталика. Даже малейшая задержка может привести к тяжелым последствиям. Впервые он действительно не знал, как ему быть. Все возможные варианты были призрачными, неосуществимыми.
- Да пропади оно все пропадом! - в бессильной злости воскликнул Владимир, - Какая это, к черту, судьба, если она сначала бросает меня, буквально уничтожив, а теперь забирает у меня и Виталика? Он-то тут причем?! Это просто какой-то злой рок, замкнутый круг, откуда не выбраться без потерь!
Мужчина попытался взять себя в руки. За окном садилось солнце, зловеще освещая кухню кроваво-красными лучами. Гитарист поежился, вспомнив тот закат, когда с ним случилось несчастье.
- Каждый имеет право на второй шанс, - неожиданно тихо сказал он, - Так почему бы не предоставить нам этот шанс? Неужели все так и должно завершиться?..
***