Свитер
Наступил октябрь, бабье лето в разгаре. На моей липовой аллее каждое утро прибавляется листва: в основном жёлтая, - листопад только начинается. Утренняя роса на зелёной травке блестит на солнце. Сегодня я впервые почувствовал «седой зимы угрозы». Натянул на работе свитер. Он будто вздохнул и навеял воспоминания. С возрастом всё чаще смотришь назад, а будущее от опыта прожитых лет не очень привлекательно. Посему ищешь себя внутри себя. Иногда получается.
За всю жизнь у меня было три свитера. Речь не идёт о магазинных пуловерах, джемперах, водолазках и прочих свитерках. Первый мне подарили родственники из Алма-Аты, они работали на хлопкопрядильной фабрике. С ними приехал мой двоюродный брат Лёшка, он тоже, как и я, заканчивал школу. В деревне принято и детей привлекать к хозяйственным делам. Лёшка же пытался сачкануть, его любимая фраза была: «Я же гость!» Свитер запомнился мне тем, что он был белый и пушистый, то есть маркий. Если потянуть ворот вверх, то он закрывал всё лицо, почти соединяясь с шапкой, оставляя узкую щёлочку для глаз. Я любил наблюдать за окружающим миром из этого серебристо-белого домика, ощущая себя таким же чистым и пушистым. Носил свитер я два сезона, начиная с десятого класса. Третью зиму я встретил уже в армии, а свитер кому-то отдали донашивать. С Лёшкой мы потерялись. Я искал его в соцсетях и почти нашёл. Совпало многое: имя, фамилия, возраст, город, дочка Анна. Но увы, это оказался другой человек. Осталась фотография, где Лёшка стоит довольный у детской коляски, - он женился в восемнадцать лет. Всего у него родилось три дочки, сейчас они, наверное, уже сами бабушки. До сих пор встречая человека в белоснежном свитере, вспоминаю Лёшку, сейчас уже Алексея Валентиновича, и его коронную фразу: «Я же гость!» Устраиваю себе нуль-транспортировку в детство.
Второй свитер появился у меня в последнюю осень двадцатого века. Жена Татьяна отвела меня в магазин шерсти, я сам выбрал цвет. Зимой я уже щеголял в роскошном фиолетовом свитере крупной вязки. Древние говорили, что этот цвет помогает размышлять. Я не возражаю. Если жена вяжет мужу свитер сама, то получается двойной эффект. Ношу его я, а тепло всей семье. Свитер на всю длину утолщён двумя большими косами в центре, по краям маленькими косичками, не считая мелких узоров. Я любил выходить ранним утром на балкон после снегопада. Прикасался грудью к холодным кирпичам, и продавливая выпавший снег, опирался на перегородку локтями. Толщина свитера позволяла долго не ощущать холод. Вся улица и вереница автомобилей под окном покрыты белым покрывалом, только проезжавшие машины уже успели по обочинам испачкать снег. Народ просыпается: ранние прохожие оставляют следы на тротуаре, где-то рядом дворники шаркают лопатами, на другой стороне улицы мужчина выгуливает собаку, та носится, ошалевая, туда-сюда. Самое время самому погулять по нетронутым парковым дорожкам, потрясти на себя ветки деревьев, предварительно втянув голову в плечи. Но увы, пора собираться на работу. Но и одного созерцания довольно для хорошего настроения на целый день.
Я называю свитер святым. Пятнадцать лет я разливал прихожанам воду в храме на Крещение и Богоявление Господне. Присутствовал на каждом молебне. Священник окроплял крещенской водой христиан, свитеру доставалась львиная доля освящённой воды. Заодно и мне. Больше двухсот раз я слышал возглас: «Приидите, приимите вси Духа премудрости, Духа разума, Духа страха Божия, явльшегося Христа». Меня стали узнавать. Не раз слышал разговор в храме: «Пойдём к нашему мужчине в фиолетовом свитере...»
Однако даже святой свитер имеет срок годности. Поначалу Татьяна подвязывала кончики рукавов и воротник, пока не закончились остатки фиолетовой шерсти. Сейчас я надеваю свитер на работе. Во многих местах он поменял цвет от соприкосновения со строительными материалами и просто от времени. Шерсть кое-где протирается, и Татьяна чинит проблемные места. Правда, работаю в старом свитере только в апреле и октябре. Служит он мне уже четверть века. Зимние строительные каникулы я провожу в новом бордовом свитере, связанном, конечно же, Татьяной.
Теперь разливаю крещенскую воду уже в нём. Он ещё не такой заслуженный, но вот уже девять лет он пропитывается крещенской водой. Вот уже больше ста раз я слышу возгласы священника на молебнах: «Даждь же всем прикасающимся ей, и причащающимся, и мажущимся ею, освящение, здравие, очищение и благословение». И ещё я люблю гулять в бордовом свитере по Гатчинскому парку, особенно в мороз. Потому что в тёплые погоды парк наполнен людишками, - так шутливо называл сообщество человеческое мой давний товарищ. А в моём возрасте свойственно размышлять о сущности бытия. В молодости мы много говорим, перебивая друг друга, пытаемся увековечить свою точку зрения. И только помыслив в одиночестве, есть шансы что-то понять и в жизни, и в себе. В тёплые дни гуляю в парке с женой. Но увы, всё меньше вокруг людей, с кем интересно поговорить или помолчать. А иной раз хочется.
- Во мне много разных планов, - говаривал тот же товарищ.
В двадцать первом веке морозы случаются довольно редко. Посему, когда вижу на градуснике мороз больше пятнадцати градусов, в организме чувствую какое-то нетерпеливое потряхивание. Выхожу из дома в расстёгнутой куртке, мороз приятно холодит грудь под свитером. Спину я уже не рискую подставлять под студёный ветерок. В парке безлюдно. Но нет-нет, да и встретится пенсионер, озабоченный сохранением своего здоровья, или проскочит такой же любитель подумать о смысле бытия на свежем морозном воздухе. Беглый взгляд на красоты природы вкупе с дыханием зимы только помогает размышлению. Видимо, прочищаются мыслительные каналы, убирая всё наносное и ненужное.
В такие дни думается легко-легко, но недолго. Мартин Хайдеггер писал, что человек в основном способен по-настоящему мыслить пять минут в день. Я согласен и на пять. Надеюсь, что пожелания принять на крещенских праздниках Духа премудрости, Духа разума, Духа страха Божия способствуют усилению моей мыслительной деятельности. Я обошёл парк по большой дуге и вышел в город. Через десять минут сижу в кафешке. Кофе источает флюиды нетерпения, во рту образовалась слюна, - это мозг поделился информацией от кусочка тортика «Графские развалины». Я смотрю в окно, там народ лихорадочно снуёт туда-сюда, к вечеру мороз крепчает. Моя куртка висит на спинке крутящегося стульчика, шапка лежит на соседнем, мелкие ледышки на вороте свитера начинают таять, я приступаю к трапезе.
- Картина маслом, - сказал бы Давид Маркович.
Только что я возносился в духовные дали, а теперь сплошной праздник живота. Во мне тоже много разных планов. Опять вспомнился Хайдеггер, - мой товарищ ещё в начале девяностых давал почитать его книжку. Тот как-то сказал студентам, что есть выбор: присутствовать на его лекции или кататься на горных лыжах. И неизвестно, что для каждого из них лучше. По мне, так лучше уметь чередовать, лишь бы это приносило радость. Хотя и редко, но получается. Уже слава Богу.
За всю жизнь у меня было три свитера. Речь не идёт о магазинных пуловерах, джемперах, водолазках и прочих свитерках. Первый мне подарили родственники из Алма-Аты, они работали на хлопкопрядильной фабрике. С ними приехал мой двоюродный брат Лёшка, он тоже, как и я, заканчивал школу. В деревне принято и детей привлекать к хозяйственным делам. Лёшка же пытался сачкануть, его любимая фраза была: «Я же гость!» Свитер запомнился мне тем, что он был белый и пушистый, то есть маркий. Если потянуть ворот вверх, то он закрывал всё лицо, почти соединяясь с шапкой, оставляя узкую щёлочку для глаз. Я любил наблюдать за окружающим миром из этого серебристо-белого домика, ощущая себя таким же чистым и пушистым. Носил свитер я два сезона, начиная с десятого класса. Третью зиму я встретил уже в армии, а свитер кому-то отдали донашивать. С Лёшкой мы потерялись. Я искал его в соцсетях и почти нашёл. Совпало многое: имя, фамилия, возраст, город, дочка Анна. Но увы, это оказался другой человек. Осталась фотография, где Лёшка стоит довольный у детской коляски, - он женился в восемнадцать лет. Всего у него родилось три дочки, сейчас они, наверное, уже сами бабушки. До сих пор встречая человека в белоснежном свитере, вспоминаю Лёшку, сейчас уже Алексея Валентиновича, и его коронную фразу: «Я же гость!» Устраиваю себе нуль-транспортировку в детство.
Второй свитер появился у меня в последнюю осень двадцатого века. Жена Татьяна отвела меня в магазин шерсти, я сам выбрал цвет. Зимой я уже щеголял в роскошном фиолетовом свитере крупной вязки. Древние говорили, что этот цвет помогает размышлять. Я не возражаю. Если жена вяжет мужу свитер сама, то получается двойной эффект. Ношу его я, а тепло всей семье. Свитер на всю длину утолщён двумя большими косами в центре, по краям маленькими косичками, не считая мелких узоров. Я любил выходить ранним утром на балкон после снегопада. Прикасался грудью к холодным кирпичам, и продавливая выпавший снег, опирался на перегородку локтями. Толщина свитера позволяла долго не ощущать холод. Вся улица и вереница автомобилей под окном покрыты белым покрывалом, только проезжавшие машины уже успели по обочинам испачкать снег. Народ просыпается: ранние прохожие оставляют следы на тротуаре, где-то рядом дворники шаркают лопатами, на другой стороне улицы мужчина выгуливает собаку, та носится, ошалевая, туда-сюда. Самое время самому погулять по нетронутым парковым дорожкам, потрясти на себя ветки деревьев, предварительно втянув голову в плечи. Но увы, пора собираться на работу. Но и одного созерцания довольно для хорошего настроения на целый день.
Я называю свитер святым. Пятнадцать лет я разливал прихожанам воду в храме на Крещение и Богоявление Господне. Присутствовал на каждом молебне. Священник окроплял крещенской водой христиан, свитеру доставалась львиная доля освящённой воды. Заодно и мне. Больше двухсот раз я слышал возглас: «Приидите, приимите вси Духа премудрости, Духа разума, Духа страха Божия, явльшегося Христа». Меня стали узнавать. Не раз слышал разговор в храме: «Пойдём к нашему мужчине в фиолетовом свитере...»
Однако даже святой свитер имеет срок годности. Поначалу Татьяна подвязывала кончики рукавов и воротник, пока не закончились остатки фиолетовой шерсти. Сейчас я надеваю свитер на работе. Во многих местах он поменял цвет от соприкосновения со строительными материалами и просто от времени. Шерсть кое-где протирается, и Татьяна чинит проблемные места. Правда, работаю в старом свитере только в апреле и октябре. Служит он мне уже четверть века. Зимние строительные каникулы я провожу в новом бордовом свитере, связанном, конечно же, Татьяной.
Теперь разливаю крещенскую воду уже в нём. Он ещё не такой заслуженный, но вот уже девять лет он пропитывается крещенской водой. Вот уже больше ста раз я слышу возгласы священника на молебнах: «Даждь же всем прикасающимся ей, и причащающимся, и мажущимся ею, освящение, здравие, очищение и благословение». И ещё я люблю гулять в бордовом свитере по Гатчинскому парку, особенно в мороз. Потому что в тёплые погоды парк наполнен людишками, - так шутливо называл сообщество человеческое мой давний товарищ. А в моём возрасте свойственно размышлять о сущности бытия. В молодости мы много говорим, перебивая друг друга, пытаемся увековечить свою точку зрения. И только помыслив в одиночестве, есть шансы что-то понять и в жизни, и в себе. В тёплые дни гуляю в парке с женой. Но увы, всё меньше вокруг людей, с кем интересно поговорить или помолчать. А иной раз хочется.
- Во мне много разных планов, - говаривал тот же товарищ.
В двадцать первом веке морозы случаются довольно редко. Посему, когда вижу на градуснике мороз больше пятнадцати градусов, в организме чувствую какое-то нетерпеливое потряхивание. Выхожу из дома в расстёгнутой куртке, мороз приятно холодит грудь под свитером. Спину я уже не рискую подставлять под студёный ветерок. В парке безлюдно. Но нет-нет, да и встретится пенсионер, озабоченный сохранением своего здоровья, или проскочит такой же любитель подумать о смысле бытия на свежем морозном воздухе. Беглый взгляд на красоты природы вкупе с дыханием зимы только помогает размышлению. Видимо, прочищаются мыслительные каналы, убирая всё наносное и ненужное.
В такие дни думается легко-легко, но недолго. Мартин Хайдеггер писал, что человек в основном способен по-настоящему мыслить пять минут в день. Я согласен и на пять. Надеюсь, что пожелания принять на крещенских праздниках Духа премудрости, Духа разума, Духа страха Божия способствуют усилению моей мыслительной деятельности. Я обошёл парк по большой дуге и вышел в город. Через десять минут сижу в кафешке. Кофе источает флюиды нетерпения, во рту образовалась слюна, - это мозг поделился информацией от кусочка тортика «Графские развалины». Я смотрю в окно, там народ лихорадочно снуёт туда-сюда, к вечеру мороз крепчает. Моя куртка висит на спинке крутящегося стульчика, шапка лежит на соседнем, мелкие ледышки на вороте свитера начинают таять, я приступаю к трапезе.
- Картина маслом, - сказал бы Давид Маркович.
Только что я возносился в духовные дали, а теперь сплошной праздник живота. Во мне тоже много разных планов. Опять вспомнился Хайдеггер, - мой товарищ ещё в начале девяностых давал почитать его книжку. Тот как-то сказал студентам, что есть выбор: присутствовать на его лекции или кататься на горных лыжах. И неизвестно, что для каждого из них лучше. По мне, так лучше уметь чередовать, лишь бы это приносило радость. Хотя и редко, но получается. Уже слава Богу.