Очисти мя Духом Твоим Святым
Этот текст лежал у меня давно. Даже не думал, что когда-нибудь выложу его в ЖЖ. Но на днях (по наводке likushin) попался мне рассказ о человеке, пытающемся понять, что же происходит в душах воцерковленных людей. Мне всегда были интересны люди, искренне не верящие в Бога. Когда-то мне понравилась мысль, что таких честных атеистов Бог не оставит. Раз за разом будет предлагать им жизненные ситуации для вразумления. Возможно, что чем умнее человек, тем тернистее у него путь к Богу. Он проходит не только через Церковь Христову-организм, но и через церковь-организацию со всеми недостатками и грехами, населяющих её людей. Последнее принять довольно-таки сложно. Я встречал христиан, которые уходили из церкви, увидев там недостойных служителей или несовершенство церковного управления. Одни потом возвращались, другие находили себя в различных практиках. Один мой давний знакомый, кандидат наук, обладающий потрясающим аналитическим умом, в отличие от меня, ушёл из церкви и заинтересовался интегральной йогой Шри Ауробиндо. Он так объяснил мне причину:
- Если Бог не коснулся моей души в церкви, то искать Его надо в другом месте.
Основная беда некоторых интеллектуальных людей, мне кажется, в том, что ум у них преобладает не только над чувствами, но и над духом. Они пытаются объяснить христианство интеллектуально, и это закрывает способность сердца к контакту с духовным миром. Я и за собой замечал. Если получалось следовать наказу Бога: «Даждь ми, сыне, твое сердце, очи же твои моя пути да соблюдают», то радость охватывала всего меня. Если включался ум, то стоял баран бараном, ждал конца службы. Кой-какой ум имеется почти у всех, и мы пытаемся анализировать. Только всему своё время, и для молитвы и для размышлений. Я пришёл к мнению, что только церковь даёт силу познать свои немощи. И только в церкви можно соединиться с Христом через причащение. Но это мой личный опыт. У кого-то другой путь, зачастую весьма извилистый. И не факт, что неправильный. Главное - результат. А где каждый из нас окажется к концу земной жизни, никто не знает.
Великий пост. У кого-то сразу возникают картинки монахов в чёрной одежде, склонённые головы, смурные лица, три кусочка хлеба с чечевицей. А напоминания задуматься о своей жизни раздражают: «Столько интересного в мире окромя вашего покаяния. И вообще, Бог в душе, а не в желудке. И не надо ограничивать христианскую свободу».
Но сам факт раздражения говорит о многом. Не будем о грустном. Есть и те, кто с радостью входит в пост. Предполагаю, что таких подавляющее меньшинство. Даже некоторые воцерковленные христиане, думается мне, вздыхают: «Опять надо отказываться от любимой еды, развлечений, поездок и прочих приятных вещей». Но тем не менее берут себя за шкирку и бредут в храм на Великий канон Андрея Критского. Хоть и не хочется, но уже точно знают: это им надо. Я долгое время не ходил на канон. Работы выше крыши, приезжал домой в 8-9 часов вечера. Тут уже не до канона. В силу сложившихся обстоятельств, - меня уволили с работы, - я нашёл применение своим талантам в полукилометре от своего дома. Времени образовалось так много, что поначалу не знал, куда его девать. А тут как тут Великий пост. Я решил впервые сходить на Великий канон Андрея Критского. Это событие омрачала одна неприятность: у меня образовались шпоры на пятках. Что я только не делал: лечил домашними средствами, расспрашивал знакомых, даже ходил в поликлинику, - там мне делали ударно-волновую терапию, - всё впустую. Зоя Михайловна, жена моего двоюродного брата Николая, предложила свой метод:
- Возьми скалку и бей по пяткам несколько раз, через два дня пройдёт.
- Да, были люди в ваше время, - под общий смех сказал я.
Рисковать не стал, может, само пройдёт. Так многие думают.
В понедельник после работы направился в церковь. На дворе середина февраля, к вечеру подморозило до 10 градусов. В храме немноголюдно, в полумраке мерцали свечи. Священник в чёрном облачении читал на середине храма Великий канон. Минут через пять я понял, что много чего не понимаю, некоторые слова были незнакомы. Пока вспоминал, кто такой Лот, пропустил пару фраз. Я, конечно, пытался читать канон ранее. В основном в маршрутке, возвращаясь после работы домой. Ориентируясь на знакомые слова, я худо-бедно настроился на молитву. Попытался настроиться, ибо мысль растекалась «по Воробьёвым горам», как у Ивана Грозного. Но тут возник нюанс: дали о себе знать те самые шпоры. На работе они меня не беспокоили, ибо я был постоянно в движении. А теперь, успокоившись, пятки превратились в какой-то сгусток боли. Она хоть и небольшая, но при сравнении с «неболью», доставляла мне довольно-таки неприятные ощущения. Можно бы и присесть - скамейка стояла рядом. На ней обычно сидели местные бабушки. Но мне, молодому, не пристало сидеть с пожилыми. Тем более, наши бабушки как раз стояли. Я продвинулся чуть вперёд, чтобы не видеть скамейку, и погрузился в процесс. Вряд ли можно назвать его молитвой. Слова где-то на полпути застревали, будто в воздухе, а моё внимание было направлено на свои пятки. Священник читал медленно, но внятно. Вдруг я заметил, что жду, когда он перевернёт очередной лист. А когда услышал:
- Преподобне отче Андрее, моли Бога о нас, - даже вздохнул от облегчения. Выдержал, уже слава Богу.
Священник с книгой ушёл в алтарь. Однако народ не расходился. Прихожане ставили у икон несгоревшие до конца свечки и возвращались на своё место. Началось последование Великого повечерия с чтением псалмов и молитв. Это я узнал позже.
А тогда было непонятно, сколько будет длиться служба: двадцать минут, час, или ещё больше. Но раз пришёл - надо стоять. Но пятки явно не были согласны с моим решением. Боль из них стреляла в мозг и пульсировала: «Пошли домой, канон ведь закончился».
Выручали псалмы и молитвы, которые я хорошо уже знал. Они были своеобразной передышкой, ведь в эти минуты я непосредственно участвовал в службе. В ней есть момент, когда священник читает полтора десятка молитв и все делают земные поклоны. У меня даже боль утихла. Временно. Следующие три дня я уже ждал с нетерпением, когда будут земные поклоны. И, конечно, молитва Ефрема Сирина. Она была уже мне знакома, но в полутёмном храме и вместе с другими молящимися я читал её впервые. Она хоть и краткая, но слова там впечатляют. Недаром Александр Сергеевич любил эту молитву и даже переложил её на стихи. Мало того, после неё молча делают двенадцать поясных поклонов, и каждому поклону соответствует определённые прошения. Какие - я тоже позже узнал.
Эту молитву я тоже полюбил. Такое ощущение, что после неё у меня действительно очищались: сердце, ум, воля, дела, слова и мысли. Что воистину Господь очищал меня огнём скорбей, водою слёз и Духом Святым. Что определённо я очищался от похоти плоти и очей, от гордости житейской. Пусть и ненадолго. Но сам факт прикосновения к горнему миру уже не забудется никогда.
Можно и не ходить в храм все четыре дня, ведь никто не заставляет и не упрекнёт. Но это означало бы, что я сдался. Ну нет! И во вторник я снова пошёл на канон. Что тут было больше - гордыни или дерзновения, трудно сказать. Хорошо, если поровну. Я заметил, что Великое Повечерие как бы делится на три части. И в конце каждой читают молитву: «Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим...» В среду и четверг я ждал её с нетерпением, ибо шпоры совсем распоясались. Каждый раз, когда чтец произносил эту молитву, я с облегчением вздыхал: «Осталось две... Ещё одна, последняя». Я разбил свои великопостные стояния на этапы, - боль словно распределилась во времени. Худо-бедно все четыре я дня отстоял, точнее, отстояло моё тело. С тех пор молитва «Честнейшую Херувим...» стала для меня своей. Ибо ничто не ценится больше, чем то, к чему приложил труд. К середине поста боль в пятках исчезла. А любовь к Великому канону осталась, теперь, надеюсь, уже навсегда.
На следующий год я уже прочитывал в храме текст канона по книжке. Андрей Критский призывает подражать святым, а не грешникам. На полях рядом с малознакомыми именами я делал пометки карандашом, чтобы в следующий пост мог вспомнить, о ком идёт речь. Вскоре я свободно ориентировался в событиях и именах. Давно замечено, что если человек непосредственно участвует в каком-либо процессе, то время бежит как бы быстрее. Мой коллега так говорил:
- Я простоял на литургии в Почаеве полтора часа, а ощущение такое, что прошло всего пять минут.
Так и вспомнишь о впечатлении русских послов от литургии в Византии: «Не знаем, на земле мы были или на небе». У меня, правда, были службы, когда время летело в два раза быстрее. Но, чтобы полтора часа пронеслись как пять минут? - Для этого, видимо, нужно быть духовным человеком. Или, наоборот - только пришедшим в церковь. Господь таким неофитам всё даёт авансом, чтобы те почувствовали близость к Богу. Они самоуверенно считают, что достойны переживания духовных состояний. В этот период новоцерковленный христианин похож на сгусток энергии: горящие глаза, вид весьма придурковатый, речь обильная и часто не к месту. Сам он этого не замечает, ибо считает, что занимается важным делом, а именно: просвещением. Часто обижается, когда его старания приводят к обратному эффекту. Неофита накрывает эйфория, или, говоря по церковному - благодать. Хорошо, что этот период короткий, его даже называют медовым месяцем. Здесь очень важно, чтобы рядом оказался мудрый священник.
Мой коллега рассказывал:
- У меня тогда было сильное желание каждый день ходить в церковь, молиться и подвизаться. Я записал на плеер Великий канон Андрея Критского. Отпраздновали Пасху, на дворе уже светлая седмица, а я ходил по городу и слушал в наушниках канон. Местный священник заметил на моём лице «божественный свет». Узнав, что я слушал, отобрал плеер со словами:
- Пошёл вон отсюда!
Я возмутился:
- Батя, ты что меня из храма гонишь?
Священник развернул меня за плечи к двери и добавил:
- Лучше в кино сходи.
- Это я сейчас понимаю, что он был прав. И ведь он ничего мне толком не объяснил. Видимо, знал, что бесполезно, - со смехом закончил мой товарищ.
Я, в свою очередь, рассказал о своём неудавшемся опыте стяжания Иисусовой молитвы. В первый же год воцерковления прочитал книжку: «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу». Я был потрясён! Вот она - панацея от всего! Через месяц поехал в Лавру к своему духовнику. Хвастанул, что практикую Иисусову молитву:
- Я иду, а она в голове звучит.
- Не надо тебе творить Иисусову молитву, - огорошил иеромонах.
- Как не надо?! Святые отцы пишут что надо, а вы против?
Мне действительно нравилась эта молитва. Я выбрал вариант из десяти слов: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий молитвами Богородицы помилуй мя грешного». Я уже получал результат, - как я думал, - чувствовал теплоту чуть повыше сердца, в так называемом сердечном месте.
- Тебе не надо, - упирая на слово «тебе», повторил отец Никита.
Я возмутился и пытался доискаться причины столь категоричного отказа. Но иеромонах молчал, как партизан. Наконец, он смилостивился:
- Читай в день сто молитв, но не больше.
Но опять не стал ничего объяснять. Видимо, подумал, что пусть этот адепт сам доискивается.
Делать нечего, хотя я и не согласен с духовником, пришлось исполнять. И я стал «копать».
Удивительно, но за два-три месяца я получил массу подтверждений совета отца Никиты. Информация приходила отовсюду: из статей современных священников, из богословских статей, из рассказов опытных христиан, и, конечно, из творений святых отцов. Даже был знакомый, который психически заболел, перемолившись. Он практиковал Иисусову молитву без руководства опытного учителя. «Добили» меня слова архимандрита Иоанна Крестьянкина:
«Ослабь своё молитвенное правило непременно. Ведь когда начинают творить Иисусову молитву и одновременно сохраняют в душе и сердце страсти, может случиться и психическое повреждение».
А теплота в сердечном месте имела причиной обыкновенная разгоряченность плоти. - Это я вычитал у святителя Игнатия Брянчанинова.
«Медовый месяц» проходит, и новообращённый христианин, окрылённый радостью открытий, понимает, что с ним самим что-то не так. Попытки вести себя так, как пишут святые отцы, приводят к нерадостным размышлениям. Это значит, что началась духовная работа, которая не заканчивается и на смертном одре. Человеку уже мало осознания, что Бог есть, теперь Бог ему очень нужен. Ещё довольно долго «подвижник» рассуждает о Боге, вере и благодати, но уже со своими единомышленниками. У немногих православных христиан наступает время, когда они не рассказывают о благодати, а показывают её своею жизнью. Это самая действенная проповедь.
К сожалению, у большинства христиан не хватает упорства исполнять наказ Иисуса Христа: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». Но хотя бы есть осознание своей немощи. И то слава Богу.
- Если Бог не коснулся моей души в церкви, то искать Его надо в другом месте.
Основная беда некоторых интеллектуальных людей, мне кажется, в том, что ум у них преобладает не только над чувствами, но и над духом. Они пытаются объяснить христианство интеллектуально, и это закрывает способность сердца к контакту с духовным миром. Я и за собой замечал. Если получалось следовать наказу Бога: «Даждь ми, сыне, твое сердце, очи же твои моя пути да соблюдают», то радость охватывала всего меня. Если включался ум, то стоял баран бараном, ждал конца службы. Кой-какой ум имеется почти у всех, и мы пытаемся анализировать. Только всему своё время, и для молитвы и для размышлений. Я пришёл к мнению, что только церковь даёт силу познать свои немощи. И только в церкви можно соединиться с Христом через причащение. Но это мой личный опыт. У кого-то другой путь, зачастую весьма извилистый. И не факт, что неправильный. Главное - результат. А где каждый из нас окажется к концу земной жизни, никто не знает.
Великий пост. У кого-то сразу возникают картинки монахов в чёрной одежде, склонённые головы, смурные лица, три кусочка хлеба с чечевицей. А напоминания задуматься о своей жизни раздражают: «Столько интересного в мире окромя вашего покаяния. И вообще, Бог в душе, а не в желудке. И не надо ограничивать христианскую свободу».
Но сам факт раздражения говорит о многом. Не будем о грустном. Есть и те, кто с радостью входит в пост. Предполагаю, что таких подавляющее меньшинство. Даже некоторые воцерковленные христиане, думается мне, вздыхают: «Опять надо отказываться от любимой еды, развлечений, поездок и прочих приятных вещей». Но тем не менее берут себя за шкирку и бредут в храм на Великий канон Андрея Критского. Хоть и не хочется, но уже точно знают: это им надо. Я долгое время не ходил на канон. Работы выше крыши, приезжал домой в 8-9 часов вечера. Тут уже не до канона. В силу сложившихся обстоятельств, - меня уволили с работы, - я нашёл применение своим талантам в полукилометре от своего дома. Времени образовалось так много, что поначалу не знал, куда его девать. А тут как тут Великий пост. Я решил впервые сходить на Великий канон Андрея Критского. Это событие омрачала одна неприятность: у меня образовались шпоры на пятках. Что я только не делал: лечил домашними средствами, расспрашивал знакомых, даже ходил в поликлинику, - там мне делали ударно-волновую терапию, - всё впустую. Зоя Михайловна, жена моего двоюродного брата Николая, предложила свой метод:
- Возьми скалку и бей по пяткам несколько раз, через два дня пройдёт.
- Да, были люди в ваше время, - под общий смех сказал я.
Рисковать не стал, может, само пройдёт. Так многие думают.
В понедельник после работы направился в церковь. На дворе середина февраля, к вечеру подморозило до 10 градусов. В храме немноголюдно, в полумраке мерцали свечи. Священник в чёрном облачении читал на середине храма Великий канон. Минут через пять я понял, что много чего не понимаю, некоторые слова были незнакомы. Пока вспоминал, кто такой Лот, пропустил пару фраз. Я, конечно, пытался читать канон ранее. В основном в маршрутке, возвращаясь после работы домой. Ориентируясь на знакомые слова, я худо-бедно настроился на молитву. Попытался настроиться, ибо мысль растекалась «по Воробьёвым горам», как у Ивана Грозного. Но тут возник нюанс: дали о себе знать те самые шпоры. На работе они меня не беспокоили, ибо я был постоянно в движении. А теперь, успокоившись, пятки превратились в какой-то сгусток боли. Она хоть и небольшая, но при сравнении с «неболью», доставляла мне довольно-таки неприятные ощущения. Можно бы и присесть - скамейка стояла рядом. На ней обычно сидели местные бабушки. Но мне, молодому, не пристало сидеть с пожилыми. Тем более, наши бабушки как раз стояли. Я продвинулся чуть вперёд, чтобы не видеть скамейку, и погрузился в процесс. Вряд ли можно назвать его молитвой. Слова где-то на полпути застревали, будто в воздухе, а моё внимание было направлено на свои пятки. Священник читал медленно, но внятно. Вдруг я заметил, что жду, когда он перевернёт очередной лист. А когда услышал:
- Преподобне отче Андрее, моли Бога о нас, - даже вздохнул от облегчения. Выдержал, уже слава Богу.
Священник с книгой ушёл в алтарь. Однако народ не расходился. Прихожане ставили у икон несгоревшие до конца свечки и возвращались на своё место. Началось последование Великого повечерия с чтением псалмов и молитв. Это я узнал позже.
А тогда было непонятно, сколько будет длиться служба: двадцать минут, час, или ещё больше. Но раз пришёл - надо стоять. Но пятки явно не были согласны с моим решением. Боль из них стреляла в мозг и пульсировала: «Пошли домой, канон ведь закончился».
Выручали псалмы и молитвы, которые я хорошо уже знал. Они были своеобразной передышкой, ведь в эти минуты я непосредственно участвовал в службе. В ней есть момент, когда священник читает полтора десятка молитв и все делают земные поклоны. У меня даже боль утихла. Временно. Следующие три дня я уже ждал с нетерпением, когда будут земные поклоны. И, конечно, молитва Ефрема Сирина. Она была уже мне знакома, но в полутёмном храме и вместе с другими молящимися я читал её впервые. Она хоть и краткая, но слова там впечатляют. Недаром Александр Сергеевич любил эту молитву и даже переложил её на стихи. Мало того, после неё молча делают двенадцать поясных поклонов, и каждому поклону соответствует определённые прошения. Какие - я тоже позже узнал.
Эту молитву я тоже полюбил. Такое ощущение, что после неё у меня действительно очищались: сердце, ум, воля, дела, слова и мысли. Что воистину Господь очищал меня огнём скорбей, водою слёз и Духом Святым. Что определённо я очищался от похоти плоти и очей, от гордости житейской. Пусть и ненадолго. Но сам факт прикосновения к горнему миру уже не забудется никогда.
Можно и не ходить в храм все четыре дня, ведь никто не заставляет и не упрекнёт. Но это означало бы, что я сдался. Ну нет! И во вторник я снова пошёл на канон. Что тут было больше - гордыни или дерзновения, трудно сказать. Хорошо, если поровну. Я заметил, что Великое Повечерие как бы делится на три части. И в конце каждой читают молитву: «Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим...» В среду и четверг я ждал её с нетерпением, ибо шпоры совсем распоясались. Каждый раз, когда чтец произносил эту молитву, я с облегчением вздыхал: «Осталось две... Ещё одна, последняя». Я разбил свои великопостные стояния на этапы, - боль словно распределилась во времени. Худо-бедно все четыре я дня отстоял, точнее, отстояло моё тело. С тех пор молитва «Честнейшую Херувим...» стала для меня своей. Ибо ничто не ценится больше, чем то, к чему приложил труд. К середине поста боль в пятках исчезла. А любовь к Великому канону осталась, теперь, надеюсь, уже навсегда.
На следующий год я уже прочитывал в храме текст канона по книжке. Андрей Критский призывает подражать святым, а не грешникам. На полях рядом с малознакомыми именами я делал пометки карандашом, чтобы в следующий пост мог вспомнить, о ком идёт речь. Вскоре я свободно ориентировался в событиях и именах. Давно замечено, что если человек непосредственно участвует в каком-либо процессе, то время бежит как бы быстрее. Мой коллега так говорил:
- Я простоял на литургии в Почаеве полтора часа, а ощущение такое, что прошло всего пять минут.
Так и вспомнишь о впечатлении русских послов от литургии в Византии: «Не знаем, на земле мы были или на небе». У меня, правда, были службы, когда время летело в два раза быстрее. Но, чтобы полтора часа пронеслись как пять минут? - Для этого, видимо, нужно быть духовным человеком. Или, наоборот - только пришедшим в церковь. Господь таким неофитам всё даёт авансом, чтобы те почувствовали близость к Богу. Они самоуверенно считают, что достойны переживания духовных состояний. В этот период новоцерковленный христианин похож на сгусток энергии: горящие глаза, вид весьма придурковатый, речь обильная и часто не к месту. Сам он этого не замечает, ибо считает, что занимается важным делом, а именно: просвещением. Часто обижается, когда его старания приводят к обратному эффекту. Неофита накрывает эйфория, или, говоря по церковному - благодать. Хорошо, что этот период короткий, его даже называют медовым месяцем. Здесь очень важно, чтобы рядом оказался мудрый священник.
Мой коллега рассказывал:
- У меня тогда было сильное желание каждый день ходить в церковь, молиться и подвизаться. Я записал на плеер Великий канон Андрея Критского. Отпраздновали Пасху, на дворе уже светлая седмица, а я ходил по городу и слушал в наушниках канон. Местный священник заметил на моём лице «божественный свет». Узнав, что я слушал, отобрал плеер со словами:
- Пошёл вон отсюда!
Я возмутился:
- Батя, ты что меня из храма гонишь?
Священник развернул меня за плечи к двери и добавил:
- Лучше в кино сходи.
- Это я сейчас понимаю, что он был прав. И ведь он ничего мне толком не объяснил. Видимо, знал, что бесполезно, - со смехом закончил мой товарищ.
Я, в свою очередь, рассказал о своём неудавшемся опыте стяжания Иисусовой молитвы. В первый же год воцерковления прочитал книжку: «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу». Я был потрясён! Вот она - панацея от всего! Через месяц поехал в Лавру к своему духовнику. Хвастанул, что практикую Иисусову молитву:
- Я иду, а она в голове звучит.
- Не надо тебе творить Иисусову молитву, - огорошил иеромонах.
- Как не надо?! Святые отцы пишут что надо, а вы против?
Мне действительно нравилась эта молитва. Я выбрал вариант из десяти слов: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий молитвами Богородицы помилуй мя грешного». Я уже получал результат, - как я думал, - чувствовал теплоту чуть повыше сердца, в так называемом сердечном месте.
- Тебе не надо, - упирая на слово «тебе», повторил отец Никита.
Я возмутился и пытался доискаться причины столь категоричного отказа. Но иеромонах молчал, как партизан. Наконец, он смилостивился:
- Читай в день сто молитв, но не больше.
Но опять не стал ничего объяснять. Видимо, подумал, что пусть этот адепт сам доискивается.
Делать нечего, хотя я и не согласен с духовником, пришлось исполнять. И я стал «копать».
Удивительно, но за два-три месяца я получил массу подтверждений совета отца Никиты. Информация приходила отовсюду: из статей современных священников, из богословских статей, из рассказов опытных христиан, и, конечно, из творений святых отцов. Даже был знакомый, который психически заболел, перемолившись. Он практиковал Иисусову молитву без руководства опытного учителя. «Добили» меня слова архимандрита Иоанна Крестьянкина:
«Ослабь своё молитвенное правило непременно. Ведь когда начинают творить Иисусову молитву и одновременно сохраняют в душе и сердце страсти, может случиться и психическое повреждение».
А теплота в сердечном месте имела причиной обыкновенная разгоряченность плоти. - Это я вычитал у святителя Игнатия Брянчанинова.
«Медовый месяц» проходит, и новообращённый христианин, окрылённый радостью открытий, понимает, что с ним самим что-то не так. Попытки вести себя так, как пишут святые отцы, приводят к нерадостным размышлениям. Это значит, что началась духовная работа, которая не заканчивается и на смертном одре. Человеку уже мало осознания, что Бог есть, теперь Бог ему очень нужен. Ещё довольно долго «подвижник» рассуждает о Боге, вере и благодати, но уже со своими единомышленниками. У немногих православных христиан наступает время, когда они не рассказывают о благодати, а показывают её своею жизнью. Это самая действенная проповедь.
К сожалению, у большинства христиан не хватает упорства исполнять наказ Иисуса Христа: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». Но хотя бы есть осознание своей немощи. И то слава Богу.