Записки православного строителя. Средняя Рогатка
Первый мой рабочий день на Средней Рогатке совпал с годовщиной битвы на Косовом поле. Я ехал на маршрутке из Гатчины и вспоминал давнюю историю битвы. 610 лет назад Сербия переживала далеко не лучшие времена. На страну надвигалась орда турок. Царь Лазарь предложил своему войску два варианта: покориться или выйти на бой и погибнуть. В жесточайшей битве сербы потерпели поражение, но и турок полегло немало. Был убит султан, царь Лазарь казнён. В сербской народной песне есть такие строчки:
В Косове потеряли главу,
Но сербства отстояли славу.
Спустя шесть веков, в последнюю весну двадцатого века, на Сербию и всю Югославию посыпались натовские бомбы с надписями «Счастливой Пасхи». Россия уже не могла защитить сербов, весь православный мир молился за них. В моём приходе раздали текст с молитвой, я читал её каждое утро. С таким настроем я и приехал на строительство своего первого храма.
Это первый каменный храм, возведённый в Санкт-Петербурге после 1917 года. Построен на пожертвования горожан. Во время войны здесь проходил второй рубеж обороны Ленинграда. 6 мая 1993 года, в день святого Георгия Победоносца на этом месте установлен крест, ровно через год в присутствии около трëх тысяч петербуржцев совершён чин освящения земли под храм. В течение сорока минут все наблюдали на синем небе большой крест, образованный двумя пересекающимися друг друга белыми облаками.
16 ноября православная церковь отмечает обновление храма святого Георгия в Лидде, где покоились мощи святого. В этом израильском городе Лидда(Лод), в четырёх километрах от аэропорта Бен-Гурион, на щедрые пожертвования императора Александра II восстановили разрушенный храм. В этот день 1994 года на Средней Рогатке был совершён чин торжественной закладки церкви. В основание здания опустили капсулы с землёй, специально привезённые из городов-героев, с мест крупнейших боёв Второй мировой войны и с блокадных кладбищ города. Таким образом, храм стал для многих местом молитвы о тех, чьи могилы неизвестны и над прахом которых негде помолиться, по традиции русских братских храмов-памятников. Белокаменный храм с шатровой звонницей был освящён 6 мая 1995 года к 50-летнему юбилею Великой Победы. На алтарной стене под иконой Божьей Матери Державной установлена табличка. На ней выбита надпись:
«Здесь, в стене храма во имя св. вмч. Георгия Победоносца, возведённого к 50-летию Победы Русского народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.
Покоится земля, взятая с блокадных захоронений, мест боёв и братских могил на рубежах обороны града Святого Петра, городов и весей нашей Родины: Бреста, Курска, Киева, Керчи, Кёнигсберга, Москвы, Минска, Мурманска, Севастополя, Новороссийска, Орла, Смоленска, Тулы, Царицына...»
Одновременно строились два храма - Рождественский на Московском шоссе и Сергиевский на острове, куда можно попасть лишь по пешеходному мосту. Все три вместе они образуют равнобедренный треугольник, вершина угла приходится на действующую Георгиевскую церковь. Юрия Григорьевича Корытченкова, ктитора, или как раньше называли - церковного старосту, - я нашёл на территории будущего храма в честь Рождества Христова. Единственный каменщик на стройке Андрей из Новгорода, - я с ним познакомился чуть позже, - выкашивал разросшуюся траву и крапиву. Я не надеялся устроиться на работу официально, но на всякий случай взял трудовую книжку. Юрий Григорьевич от неё отмахнулся. На новом месте всегда присутствует неуверенность, посему я пошутил:
- Да вы посмотрите, может я жулик какой-нибудь, а может и порядочный человек.
Ктитор усмехнулся:
- Я и так вижу.
На том дело и кончилось.
Я прошёл через узкий мост на остров, там десятка два молодых ребят уже заканчивали копать котлован под будущий фундамент Сергиевского храма, землю вывозили на тачках и высыпали по краям острова. Присоединился к ним и я. На строительстве коттеджей я привык, что подсобники старались меня ублажить, так как зарплата впрямую зависела от количества уложенных мною кирпичей. А тут на тебе! Я же думал, что буду вести каменную кладку, а не вот это всё... Сразу вспомнилась школьная задачка про землекопов. При самом скромном подсчёте кладка начнётся не раньше осени. Вот я попал! Весь день меня не покидали эти мысли. С другой стороны, преподобный Сергий не чурался любой работы. Придётся терпеть, охота пуще неволи. Может, хоть чуть-чуть преподобней стану. Юмор всегда помогал мне пережить несбывшиеся ожидания. Я как раз в это время прочитал совет старого человека:
- Если с тобой случаются какие-либо неприятности, попробуй говорить самому себе: «Так тебе и надо, скотина, мало ещё...»
Я попробовал. Совет оказался действенным. Весёлое настроение после эдакого самобичевания перебивало возникающее негодование или досаду.
Стоило мне привыкнуть к лопате, как начался новый этап - заливка бетона в фундамент. К ограде Георгиевского храма подъезжал КАМАЗ с крутящейся мульдой, - в неё помещалось четыре куба бетона, - и вываливал содержимое в подготовленный короб. Но сначала ждали Анатолия Борисовича - нашего прораба. Мужчина пенсионного возраста, с седой головой, худощавый и юркий, курировал все бетонные работы. Он бойко подходил к мульде, и с многозначительностью опускал ладонь в бетон. Проверив его качество, также важно командовал:
- Майна!
Анатолий Борисович как-то проговорился, что предпочитает брать водку «Белый Орёл». Понятно, что из-за седых волос его стали величать этим прозвищем, за глаза, разумеется. Вместе с ним работал его помощник Михаил Иванович, крепкий строитель лет пятидесяти. В отличие от своего начальника он работал наравне со всеми. В течение всего дня он, тяжело дыша, уплотнял принесённый бетон глубинным вибратором, чтобы в смеси не осталось пор с воздухом. Его добросовестную работу отметил даже Юрий Григорьевич. Михаил Иванович много чего узнал от храмостроителей о религиозной жизни. Особенно ему понравилось слово «смиряйся». Если кто-то из рабочих проявлял недовольство, он тут же лукаво советовал:
- А ты смиряйся!
Водитель, получив команду, подводил лоток к коробу и запускал подачу бетона. Смесь поднималась выше и выше и уже переливалась на землю, а народ, словно кролик перед удавом, заворожённо смотрел на процесс. Наверное, многие в этот момент думали: «Как мы всё это перенесём на остров? А ведь сегодня ещë две мульды придут».
Из оцепенения выводил Михаил Иванович:
- Что встали, как истуканы? За работу!
30-40 человек с носилками набрасывались на бетон. До места заливки, - примерно 50-70 метров, - все шли резво и молча, на обратной дороге замедляли ход. Разговаривали между собой, и вроде как при деле...
Два интеллектуальных носителя бетона с аккуратными бородками нашли друг в друге аналитиков Священного Писания. Не раз они зависали на месте, даже с полными носилками, увлёкшись богословской беседой. Не раз Михаил Иванович прикрикивал, спуская их на грешную землю. В какой-то момент они восхитились словом от преподобного Иоанна Лествичника: «Небезопасно плавать в одежде, небезопасно и касаться богословия тому, кто имеет какую-нибудь страсть». Любители святоотеческого наследия на полпути бросили носилки и ушли в церковь исповедоваться во грехах. Но были застуканы начальством и заслуженно получили по шапке. Покаяние - дело похвальное, но не во время же работы.
В известной притче рассказывается об отношении к работе трёх разных людей: один возил камни, другой зарабатывал деньги, третий строил собор. Встречались на Средней Рогатке и те, у кого была главная цель - строить храм. Один из них Миша, еврей лет тридцати, он даже готов был работать бесплатно. Но Юрий Григорьевич с таким подходом не согласился, хотя само намерение одобрил. Позже объяснил причину: «Чтобы работать бесплатно, надо иметь духовные силы, иначе человек не выдержит искушений». Увидеть еврея на стройке, занимающегося физическим трудом, уже редкость. Наш же смог завоевать уважение у коллег. Обычно кирпичи носили на руках по 6 штук. У Миши пальцы на середине пути разжимались. Он заказал у кровельщика ранец, надевал его на спину. В ранец грузили четыре кирпича, три Миша нëс в руках. «Кто хочет - ищет способ...». - Сократовский совет в действии.
В конце каждого часа выделялось десять минут на перекур или отдых. На улице жара под 30 градусов, на небе ни облачка, листочки на берëзках будто нарисованы, разгорячённое тело жаждало прохлады. Я буквально валился на зелёную травку, разувался и, шевеля пальцами ног, раскидывал руки. Блаженство, да и только! На строительстве коттеджей я не испытывал никогда такого наслаждения от обыкновенного лежания на траве.
- Приду сегодня домой, пожарю рыбки, вина выпью... - произнëс с мечтательной негой лежащий рядом чернобородый дьякон. Я сильно удивился. На дворе Петров пост, рядом лежат обычные миряне, даже те, кто любит побухать, а это, с позволения сказать, духовное лицо, не стесняется озвучить свои желания. Молчал бы. Я считал, что все, кто работает в церкви, должны своей благочестивой жизнью улучшать окружающих. То есть, как нужно вести себя другим, я уже знал.
Молодой человек лет двадцати пяти изъявил желание помочь храмостроителям. Он был одет в чёрный подрясник, имел одухотворённое лицо и книжку в руках. Он устроился вместе с нами отдыхать. На все предложения поносить бетон он отвечал:
- Меня благословили молиться, а не работать.
Так и лежал, пока не попался на глаза Юрию Григорьевичу. Тот узнав, в чём дело, так гаркнул на молитвенника, что того как ветром сдуло.
Работы велись с невероятной интенсивностью, готовились к визиту Патриарха Алексия-II. Он посетил Среднюю Рогатку в праздник Рождества Иоанна Предтечи по пути на Валаам. Приезд патриарха был для Юрия Григорьевича особенно значимым. Он раньше трудился фотографом у митрополита Алексия, будущего патриарха. Высокого гостя сопровождали «отцы города» во главе с тогдашним мэром Санкт-Петербурга Яковлевым Владимиром Анатольевичем. Он часто потом приезжал на Среднюю Рогатку вплоть до перевода его в Москву.
Территорию Рождественского храма огородили бетонным забором с рельефными ромбиками, всё лето там громыхала сваебойная машина, или «баба». Прислали бригаду каменщиков, они начали возводить стены Сергиевского храма, подсобники накануне вечером разносили им кирпичи. Всё лето на двух строительных площадках работало 60-70 человек. Народ собирался разный: кроме бригад каменщиков, бетонщиков, плотников и прочих временно командированных, трудились два дьякона, чтецы, приходские охранники, местные бухарики, два наркомана, артист, студенты на каникулах, два художника, музыкант и прочие временно безработные. Основной костяк состоял из десятка выпускников института гражданской авиации и дюжины учащихся в духовной семинарии. Их присылали для наработки опыта как будущих священников. Платили сто рублей в день (по тем временам маршрутка из Гатчины стоила одиннадцать рублей), зато каждый вечер. Поэтому недостатка в рабочих не было.
Единовременно на острове, кроме возведения церкви, строились: часовня, дом для духовенства, сторожка, свечная и забор протяжëнностью около трëхсот метров с двумя воротами. Все материалы, из которых впоследствии застроили территорию: кирпичи, бетон с раствором, песок со щебëнкой, арматуру с кровельным железом, древесный материал, стекло и прочее, перенесли сюда вручную. За всё время строительства использовали только одну электрическую лебёдку. Узкий пешеходный мост не предназначен для проезда техники.
Были предложения доставить на остров кран, тогда можно ограничить ручные работы. Но Юрий Григорьевич не соглашался:
- Тепло человеческих рук коснëтся каждого кирпичика. Столько людей приходят строить храм - это у них останется на всю жизнь.
Прораб посетовал на недобросовестных работников:
- Некоторые с самого утра со стройки уходят, а появляются только для получения денег.
- Молчи, - отвечал ктитор, - я знаю. Они люди поражённые, им тоже надо что-то есть.
Через две недели мне наконец-то доверили каменную кладку забора на западной стороне. Я сблизился с группой молодых ребят, только что окончивших институт гражданской авиации. Все трое мОлодцы как на подбор: стройные, энергичные, и что немаловажно на стройке - не сачки. Они жили здесь же на острове во временно построенном домике из деревянных брусков, обтянутом полиэтиленом. Самый рассудительный из всей компании - Дима Рябов из Хабаровска. В отличие от большинства храмостроителей, он ходил в церковь. Наш прораб, обратив как-то внимание на его рассуждения о жизни, обронил:
- Кто-то за тебя крепко молится.
Но даже Дима терял хладнокровие, когда рассказывал о своей специальности. Подробно объяснял мне нюансы работы авиадиспетчера, для вящей убедительности размахивая руками. Однажды подошёл Андрей, его однокурсник:
- Что ты пристал к человеку? Ты узнай сначала, ему это интересно?
Дима спросил немедля:
- Тебе интересно?
- Конечно, - ответил я.
Тонкости управления воздушным движением меня не особо занимали, но с детства я любил наблюдать за людьми, увлечённых своим делом. Вот так бы слушал и слушал.
- Ему интересно, - с ходу, отодвигая рукой товарища, отбрил Дима, - иди отсюда, не мешай.
Андрей приехал из Кишинёва, окончил институт по специальности авиаинженер. Молчаливый и флегматичный, он смотрел на мир несколько иронично, что встречается у людей, не уверенных в себе. У него смешная фамилия - Забияка, но все звали его ЗабИий. Отучившись пять лет в одном институте, ребята по-мальчишески обращались друг к другу: Забий, Рябик, Пуля, Дрюля.
Зато третий, Пуляевский, тоже Андрей, родом с Байкала, - был полной противоположностью тёзки. Он с воодушевлением брался за любое незнакомое дело. Работа в его руках кипела, как собственно, и он сам. Разговаривал быстро и уверенно. Чуть позже, наблюдая, как я веду каменную кладку, сказал:
- Приеду домой, женюсь и построю дом. Тем более, я видел, как это делается.
У таких всё получается. Впоследствии он организовал в Самаре свою фирму по авиаперевозкам, читал лекции, задумывался о строительстве церкви, - его энергии хватало на всё: и на дом на берегу Волги, и на четверых детей.
Из деревни под Хабаровском, - так сказал Дима, - приехал поработать его двоюродный брат Саша. «Под Хабаровском» - оказалось двести километров от города, воистину рукой подать. Вот уж действительно, только в России уместно выражение - «дистанции огромного размера». У нас церковные службы никогда не прекращаются. На одном конце страны заканчивается всенощная, а на другом уже идёт утреня.
Как-то два Андрея позвали меня попить чаю в небольшой домик, - его построили наши плотники для хозяйственных нужд. Забий согрел воду в гранёном стакане кипятильником, отключил его и перелил кипяток в мою кружку. Второй Андрей, поторапливая товарища, уже стоял рядом с бутылкой холодной воды и что-то эмоционально рассказывал. Только Забий поставил стакан с кипятильником на стол, как Пуля тут же, не переставая говорить, налил в стакан воду. Понятно, стекло треснуло, вода растеклась по столу.
Виновник аварии вскинулся на товарища:
- Слушай, ты, осёл...
Надо сказать, что у наших авиаспециалистов наиболее любимыми словечками были - «осёл» и «баран». Мало того, они и себя так часто называли.
- Слушай, ты, осёл... - Андрей вскинул руки и возмущённо глянул на товарища.
- Ты же наливал, - насмешливо ответствовал тот.
Пуля замер на секунду, опустил руки и тихо, но чётко проговорил:
- Да, я наливал.
Его самоуничижительный тон и наше веселье мгновенно ликвидировали саму возможность какого-либо конфликта. Я с удовольствием взял на вооружение практику новых товарищей - успеть себя поругать, прежде чем получить на орехи со стороны.
В нашу компанию входило ещё двое ребят. Андрей, каменщик из Новгорода, зимой он построил ворота - единственное сооружение на острове. На фоне пустыря они выглядели грандиозно: оштукатурены, покрашены, над аркой в нише установлена икона преподобного Сергия Радонежского. Второй - Валера, невысокий крепыш из Харькова, в Санкт-Петербурге жил уже давно. Он закончил Мухинское училище, ездил один сезон трудником на Валаам. До сих пор в приходских зданиях висят его картины с изображением трёх храмов.
То, что на строительстве церкви работать намного сложнее, чем на мирских объектах, я уже знал. Чтобы не ошибаться, нужно работать молча, не осуждать никого, не раздражаться, и ещё много «не». И как можно чаще вспоминать о молитве. Для подавляющего большинства обычных людей это было не под силу. Я с раздражением наблюдал, как работали каменщики. Со стороны всегда виднее чужие косяки, - так на стройке называют ошибки, - а они были.
В житии преподобного Антония Великого есть такой совет: «Внимай себе». Совет хороший, что и не говори, но попробуй внимать себе, когда эти бракоделы на сантиметр угол завалили...
Моё внутреннее недовольство вылилось в промах. Заканчивая строить вторые ворота, - они находятся в десяти метрах от входа в церковь, - я забыл оставить нишу для иконы. Правда, положив лишние три ряда, сам заметил ошибку. Быстренько разобрал, пока никто не видел. Переделал, но чтобы ниша выглядела прилично, пришлось её отштукатурить. Впоследствии в ней установили образ Христа Вседержителя, а через несколько лет Юрий Григорьевич подарил икону мне. Сейчас она висит у меня дома.
С нишами происходили мистические истории. Третьи ворота на острове мы строили уже в октябре с Андреем. В помощь нам направили каменщика Илью, неразговорчивого и степенного строителя лет тридцати из питерской бригады. Над большой аркой в центре тоже должна быть ниша для иконы. Здесь и работал Илья. Специалист он хороший, но на строительстве церкви действуют ещё и другие законы. Поэтому я, помня свой косяк, подошёл к нему:
- Не забудь, через ряд нужно открыть нишу.
- О чём разговор, я помню, - недовольно бросил каменщик.
Понятно, чужие советы мы, обычно воспринимаем настороженно. Я совсем не удивился, когда через полчаса заметил, что Илья уже положил лишний ряд. После моего замечания он выглядел обескураженным, в его глазах читался вопрос: «Ну как так-то?»
Подошёл Андрей:
- Я, когда первые ворота строил зимой, тоже нишу пропустил.
Мы с облегчением рассмеялись. Значит, не мы бараны, а искушение такое. Это словечко, как палочка-выручалочка, - всех примиряет.
Многие православные христиане имеют привычку сваливать на искушения свои грешки. Приходской охранник вышел на смену с опозданием.
- Ты уже полтора часа, как должен быть на посту, - возмутились его коллеги.
Тот с уставшим выражением лица, ничтоже сумняшеся, ответил:
- Я вчера приехал в Приозерск, и как начались искушения...
Действительно, человек и так пострадал от козней бесовских. Только бессердечный эгоист может его поругать.
Религиозная жизнь - штука интересная. С одной стороны, сразу вспоминается евангельское: «Лицемер! Вынь прежде бревно из глаза твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата своего». С другой - надо и обличить нарушителя, а то может дойти всё до абсурда. В таких случаях применяют косвенный метод, рассказывая истории из патерика, вроде этой:
«Великий пост. Монах сильно захотел съесть яйцо и стал варить его на свечке у себя в келье. Неожиданно входит игумен. Смущённый монах оправдывается:
- Прости, отче! Бес попутал.
Из-под лавки появляется бес:
- Никого я не путал. Я сам у него учусь...»
Подобных историй мы наслушались от Павла Павловича, - он стал для всей нашей компании не просто старшим товарищем, но и духовным авторитетом. Он появился на Средней Рогатке в конце июля, ранее строил церковь в Ломоносове. Я впервые заметил его, когда он разговаривал с нашим кровельщиком:
- Пока есть силы - надо робить. А если уж нет сил - тем более надо робить.
Ему ещё не было шестидесяти лет, он напоминал своим видом странника из 19 века: густая седеющая борода, чёрные усы, блестящая лысина, светло-серые глаза пронизывали насквозь. Жил он в селе под Николаевом. Старший сын работал директором на криворожском заводе, средний остался в селе крестьянствовать, - уже тогда у него было четверо детей. Младший сын учился в одесской семинарии.
Пал Палыч, - так его стали все называть, - восстанавливал в Старом Крыму Свято-Троицкий Параскевиевский Топловский монастырь, знавал многих людей святой жизни. Из всех его историй можно книжку составить. Вскоре мы стали работать вместе. Этому способствовал забавный случай.
Пал Палыч заметил, что каменщики неправильно начали строить алтарный свод, и потребовал остановить работу. Мы с Андреем, услышав разговор на повышенных тонах, подошли ближе.
- У вас кладка, будто слоёный пирог, без перевязки, - убеждал он специалистов. Те посылали его туда, куда обычно на эмоциях посылают на стройке.
- У нас книжка есть, мы по ней кладку ведём, а написал её в 1901 году профессор Бернгард, - сказал подошедший прораб. Он достал из сумки увесистый том, и мы прочитали на обложке в дореформенном правописании название: «Руководство по устройству и расчёту арочных и сводчатых перекрытий». Владелец книги, довольно поглядывая на нас, нашёл нужную страницу. Мы вчетвером стали рассматривать чертёж. Действительно, указанный способ кладки свода был похож на «пирог». Все замолчали, прораб торжествующе глянул на Пал Палыча. Но тот обратил внимание на цифру «1».
- А это что такое? Сноска какая-то.
Пал Палыч, скользя пальцем по странице, остановил его на сноске. Медленно прочитал:
- Такой способ кладки нельзя применять ни в коем случае.
Прораб сконфузился, мы молча отошли. «Добивать» его никто не стал.
Архитектор Андрей Михайлович Лебедев, узнав про косяк, сказал просто: «Разбирайте». Он приезжал из Пскова довольно часто, и обедал вместе с нами в трапезной. У нас принято перед едой читать про себя краткую молитву. Андрей останавливался у иконы, и сложив крестообразно руки на груди, молился. Так ведут себя старообрядцы, они считают, что такая молитва более искренняя и смиренная. В этот момент наш архитектор выглядел впечатляюще: ростом около двух метров, в очках, с чёрной бородой и усами, он стоял, выпрямившись, будто стрела. Об Андрее я знаю в основном со слов Пал Палыча. Он отзывался об архитекторе, как о потрясающе работоспособном человеке. У них сложились тёплые отношения, особенно после того, как Пал Палыч нашёл ошибку в чертежах фасада. Каждый раз, когда архитектор приезжал из Пскова, они уединялись для беседы. За образец строящейся церкви Андрей Михайлович взял псковский храм Николы на Усохе. Тот самый, где по легенде Иван Грозный приказал отрубить уши колоколу.
В итоге они с Пал Палычем приняли решение кладку не разбирать. Сварщики просверлили пять-шесть рядов кирпичей насквозь в нескольких местах. Связали арматурой и заварили по верху и низу свода. Получились своеобразные блоки.
Пал Палыч долго ещё покачивал головой:
- Ну надо же... Из 250 чертежей они выбрали именно этот. Понятно, что люди-то не специально накосячили, им бесы нашептали.
Бригаду каменщиков перевели на строительство Рождественского храма, к середине октября они успели выложить часть полутораметровых стен и абсиду, - полукруглый алтарный выступ. На острове оставили двоих: Илью, - того самого, с кем мы потом строили третьи ворота, - и Наташу, единственную женщину в бригаде, она чуть постарше своего напарника. Пока сварщики занимались исправлением свода, их поставили на строительство забора. Рядом работали мы с Андреем. Он настороженно посматривал на Илью.
- Вот что он творит? - буркнул Андрей. - Ему же сказано крестовую делать.
Надо сказать, что на строительстве жилых домов чаще всего используют пятирядную кладку. Пять рядов ложкОв(кирпичи укладывают вдоль), перевязывают шестым рядом тычков(кирпичи укладывают поперёк). На строительстве церквей применяют крестовую кладку, где каждый ряд ложков перевязывается рядом тычков.
Каменщики - люди уникальные в своём роде. У них, уложивших за многие годы миллионы кирпичей, частенько руки работают отдельно от головы. Особенно у тех, кто после трудового дня любит выпить. Илья не похож на выпивоху, но второй ряд кладки погнал опять ложкАми. После замечания перешёл на тычки. Через десять минут, в силу привычки, вновь повторил свою ошибку. Андрей уже третий раз высказал недовольство Ильёй.
- Духовные люди так говорят, - остановил я напарника, - за что другого осудишь - сам то же сделаешь.
Андрей возмутился:
- Да что бы я положил не крестовую кладку? Скажешь тоже...
После обеда мы вернулись на рабочее место. Я даже не удивился, когда заметил, что Андрей гонит второй ряд ложками.
- Ну что? Действует правило? - подколол я напарника.
- Ох, я баран! - тут же согласился Андрей.
Мы с удовольствием подкалывали друг друга, и в первую очередь себя, позаимствованным у Пал Палыча, стишком:
Осёл останется ослом,
Хоть ты осыпь его звездАми,
Где надо шевелить умом,
Он только шевелит ушами.
Но и в самокритике надо знать меру. Слишком радостному обличителю самого себя тут же прилетало выражение от не менее «умного» товарища: «Самоуничижение паче гордости». Мы наперебой делились друг с другом историями из жизни святых и всевозможными притчами.
Перед началом работ наша компания подходила к иконе преподобного Сергия Радонежского, - она установлена в нише на главных воротах, - на тех самых, которые построил Андрей зимой. Мы читали краткие утренние молитвы. Наташа посматривала на нас издалека с интересом.
- Наташа, - позвал её Пал Палыч, - иди с нами молиться.
Спустя десять секунд женщина, поправив рукой свои медно-каштановые волосы, с видимым удовольствием присоединилась к нам. А через час она неудачно повернула лопату, черенок ударил ей прямёхонько под глаз. Три дня наша молитвенница не приходила на работу, пока не сошёл синяк. На четвёртый день, начиная молитву, Пал Палыч крикнул:
- Наташа, иди, помолимся...
Та ответила мигом:
- А-а, Пал Палыч, вы хотите, чтоб я ещë раз себе заехала под глаз?
Мы засмеялись, наш командир вздохнул.
Однако Наташа не выдержала. Хоть и не сразу, но подошла к иконе как раз в тот момент, когда заканчивали молитву Господню:
«И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого».
С той поры она молилась с нами и утром, и вечером. В начале октября всю бригаду каменщиков отозвали на строительство жилого дома, уходила Наташа с сожалением. Ещё раз она приехала 11 октября, в этот день в стену алтаря Рождественского храма заложили памятную плиту и отслужили первый молебен.
Иногда меня переводили на заливку бетона в фундамент Рождественского храма, Михаил Иванович к тому времени ушёл на основную работу. Подарил мне на память мастерок собственного изготовления с латунным наконечником на ручке (обухе). Этим мастерком я уложил миллион с гаком кирпичей на строительстве храмов на Средней Рогатке. От частого постукивания по кирпичам латунный обух стëрся с одной стороны на нет, а вмятина от большого пальца утончила ручку вполовину.
Машины с бетоном мы принимали вдвоём с Надеждой, бесхитростной и прямолинейной женщиной, лет пятидесяти, со старинным отчеством Архиповна. Я узнал, что и на стройке есть такая специальность - вязальщица. Надежда связывала арматуру проволокой вручную специальным крючком. Работа достаточно простая, доступная любому. Но такой скорости вязания я больше никогда не видел. Бетон заливали прямёхонько в фундамент, территория храма находилась на «Большой земле». Юрий Григорьевич любил наблюдать за процессом. Как-то он обратился к Надежде:
- Бетон зальёте, а после обеда вместе с Сергеем на остров пойдёшь, поможешь ему.
Надежда, не вытаскивая вибратор из смеси, вскинулась с возмущением:
- Ага! Ща-ас!
С Григоричем никто так не разговаривал. Я, опустив голову, чтобы скрыть усмешку, с интересом ждал, что вот будет ей ща-ас. Но реплика вязальщицы была столь непосредственна, что начальник, с трудом сдерживая смех, махнул рукой и ушёл. Надежда хоть и любила поговорить, но работала очень добросовестно. Как-то раз машина с бетоном запоздала. Надежда Архиповна вышла из вагончика, её рабочий день закончился.
- Иди к нам, - позвал я её, - вместе быстрее зальём.
- А-а! - Вскинулась женщина, - чего это я буду ваш бетон принимать?
- Что значит наш? - вопросил я, - может и церковь наша, а не твоя?
Надежда аж преобразилась. Со свойственной ей эмоциональностью она возразила:
- Нетушки, церковь тоже моя!
Через десять минут, переодевшись в спецовку, она присоединилась к нам.
В процессе строительства церкви у многих людей стала меняться жизнь. Со стороны это было хорошо видно. Один мужчина пришёл строить храм по настоянию жены, к тому времени он сильно ослаб, ибо злоупотреблял спиртными напитками. Через два месяца я с изумлением увидел, как он нёс под мышками мешки с цементом по 50 килограммов. Другой перестал курить и ругаться матом. У третьего пошли на лад отношения в семье. Я заметил, что даже откровенные сачки пытались заставить себя работать, хоть бы и время от времени. Думаю, лучше всего можно объяснить этот феномен словами Иисуса Христа: «Где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди вас».
Народ вскоре заметил, что Григорич, - мы уже все так называли ктитора, - поразительно терпимо ко мне относится. Он сильно переживал о всевозможных строительных проблемах. Зная о его взрывном и авторитарном характере, рабочие старались не попадаться ему на глаза. Докладывать о косяках отправляли меня. Я имел несомненное преимущество перед остальными. Во-первых, при нашей первой встрече Григорич улыбнулся так широко и практически по-детски, что я уже не боялся его гнева. Во-вторых, у меня был секрет. В детстве меня мама научила молитве Давидовой: «Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его». Докладывая Григоричу об очередных косяках, я про себя повторял эту молитву. То, что наш начальник людей видел насквозь, я уже понял в первый же месяц работы на Средней Рогатке. Позже я убедился, что он умел молиться по-настоящему, что среди мирских людей встречается нечасто.
Григорич, когда у него было хорошее настроение, любил называть нас разными прозвищами: «Хаймович», «Трижды еврей Советского Союза», «Проповедник». Однажды я, отвечая на прямой вопрос, так витиевато выразился, что нельзя было понять, кто виноват в очередном косяке, и виноват ли вообще кто-то. Видимо, так звёзды сошлись. После этого Григорич стал меня называть «Абрамовичем». Впрочем, скоро ответственным за все косяки на стройке назначили Пал Палыча.
В октябре уехали домой в Хабаровск Дима с Сашей. Пришёл новый каменщик, тоже Сергей, он работал раньше в реставрации. Мы звали его киргизом, за глаза, конечно. Он долгое время жил в Киргизии. Как правило, специалисты своего дела знают себе цену, но и ранимы к замечаниям. Пал Палыч вынужден был подбирать слова и сдерживать эмоции. А это было непросто. Украинцы - люди интересные: тихо разговаривать не умеют, голоса у них зычные, заводятся вполоборота. Видимо, бескрайние украинские степи виной тому. Как не всякая птица долетит до середины Днепра, так и не всякий хохол может похвастать спокойствием. Год назад на строительстве коттеджа со мной работал дюже невозмутимый подсобник, - он приехал с Украины к дядьке в гости и подзаработать. Все звали его хохлом. Как-то раз я ему высказал:
- Ты такой спокойный, совсем на хохла не похож.
На что мне он ответил:
- Я русский, просто живу на Украине.
Временно приходили работать прихожане. С одним я сдружился.
Ко мне подвели Николая, новенького помощника в очках. В двух словах я объяснил, что надо делать. Но тот стоял на месте. Смущённо обронил:
- Ещё раз объясни, я плохо слышу.
- А я плохо говорю, - в таком же тоне ответил я.
Напарник вроде обиделся:
- Я серьёзно! Я плохо слышу.
- И я серьёзно, я плохо говорю. Дикция у меня хромает. Как рассуждал Винни Пух: «Она хорошая, но хромает».
Нашу беседу слышали два семинариста, а они ребята умные, начитанные, и как будущие батюшки, склонны давать советы. Правда, к строительным работам не приспособленные, мороки с ними не оберёшься. Один из них пошутил:
- Вам не хватает того, кто плохо видит.
- Да, - согласился я, - зато тех, кто плохо понимает, у нас в избытке.
В октябре на остров принесли железную печку, народ быстро полюбил это место. Из досок соорудили навес, крыша опиралась на только что построенный забор, слева и справа от печки росли ёлочки, над ней висели на всю длину две проволоки для просушки рукавиц. Строителей сильно поубавилось: многие разъехались по домам, у семинаристов начался учебный период, на острове работало от силы полтора десятка человек. К нашей компании присоединились два художника, они занимались возведением лесов на церкви. Володя, средних лет, высокий и жилистый, обычно молчал. Его товарищ Анатолий, несколько суетливый, не мог усидеть на месте. Даже когда подкладывал дрова в печку, что-то рассказывал. От него мы узнавали о новых выставках, о местных художниках, да и много о чём. В очередной раз он увлекательно рассказал о Малевиче и его «Чёрном квадрате». Юрий Григорьевич, проходя мимо, услышал эмоциональные эпитеты в адрес художника. В этот же день в трапезной он пошутил:
- Вот у нас Анатолий любит Малевича, скоро сам Малевичем станет, будет квадраты рисовать...
Художник не рискнул спорить с начальством, но после обеда у печки почти обиженно заявил:
- Что он ко мне пристал? Да я и на выставку не ходил. Вот, Володя ходил, а я нет.
- Да нет, Толя, - отозвался молчавший обычно Володя, - чем-то ты смахиваешь на Малевича. С его лёгкой руки Анатолия стали величать Малевичем. Раньше мы общались маленькими группами прямо на рабочем месте. Осенью же, особенно в плохую погоду, под навесом теснились 7-8 человек, в основном уже те, кто хотел работать именно на возведении храма. Народ рассказывал о своей жизни: Володя об Афоне, - он ездил туда на два месяца, - Пал Палыч о возрождении Топловского монастыря, - он работал там бесплатно, - я о строительстве своей квартиры в Молодëжном жилищном комплексе, - я впервые тогда взял в руки мастерок. Иной раз, после разговоров на духовные темы, внезапно наступала тишина. Наконец, кто-нибудь из собеседников задумчиво ронял:
- Да... - и добавлял изречение из Священного Писания, вроде экклезиастовского: «Все труды человека - для рта его, а душа его не насыщается». Иногда наши беседы затягивались. Как-то я спросил нашего бригадира:
- Ничего, что мы так долго на перекуре?
- Ты дурак, - отозвался Пал Палыч, - И разговаривать надо. Тебе здесь столько даётся, ты только черпай.
Он оказался прав. Прошло много лет, а память хранит лица единомышленников, эпизоды строительства, и особенно, атмосферу братства. Впоследствии почти все из нашей компании связали свою жизнь с церковью.
К ноябрю стены церкви подняли на три метра, все оконные арки, алтарный и малые своды были готовы. Пал Палыч подготовил опалубку под одну большую арку на четверике. Все торопились, хотели до морозов её построить. Не успели. К вечеру мы с Сергеем выложили арку только до половины, а наутро синоптики обещали мороз с последующей минусовой температурой. Уже темнело. С высоты лесов мы увидели процессию: впереди шёл Юрий Григорьевич, следом священник с дьяконом, чтецы, за ними человек шесть семинаристов и кто-то из прихожан. Они зашли внутрь церкви, начался молебен. Наутро прогноз не подтвердился, при плюсовой температуре мы закончили кладку. И только ночью грянул мороз. Кто-то скажет - обычное совпадение. Сразу вспоминаются слова епископа Василия Родзянко: «Когда я перестаю молиться, совпадения прекращаются».
В течение двух дней мы навели порядок на территории, закрыли полиэтиленом кладку, стройка замерла. Меня перевели в охранники. Желающим предоставили работу: вплоть до весны они таскали на остров носилки с кирпичами, песком и щебёнкой. Начиналась зима...
2000 год.