Фуфайка
- Серёга, поедешь с нами за грибами? - услышал я Сашкин голос. Я помедлил несколько секунд, ибо заканчивал обрабатывать деталь на заточном станке. Прошло уже полгода, как я после службы в Советской Армии устроился работать на механическом заводе города Гатчины. Сашка работал токарем на соседнем участке, и частенько подходил к моему станку. Сдружились почти сразу, мне всегда нравились люди с чувством юмора.
Уже несколько дней мы соревновались на знание русских пословиц и поговорок. Известная игра: условие в том, чтобы в двух соседних пословицах было одно и то же слово. Например: «Укатали сивку крутые горки». - «Дуй до горы, в гору наймём».
Игра увлекла нас, через два-три дня нам приходилось прятаться от мастера, он уже дважды делал замечания за разговоры на рабочем месте. И всё ж таки нас застукали. Я-то успел спрятаться за станком, а моего соперника мастер буквально погнал на рабочее место. Я понял, что опасность миновала, и выглянул. И зря. Сашка увидел моё довольное лицо, ухмыльнулся в усы, - он любовно отращивал их, чтобы казаться старше и красивше, - и на весь участок крикнул:
- Серёга, вылезай, нас предали.
Досталось и мне. Вот, вроде уже третий десяток лет, а всё хиханьки да хаханьки.
Посему я чуть было не ответил пословицей: «Ешь пирог с грибами, держи язык за зубами». Спохватился, но всё-таки покочевряжился:
- Неужели в ваших лесах грибы растут?
Сам-то я человек избалованный, уроженец Вологодской глубинки. А уж там-то грибов хоть отбавляй. У нас, если говорит кто: «Иду за грибами», значит, за белыми пошёл. А если по-иному отвечает: «Дак в лес схожу, может, найду чё-нидь», - значит, обо всех остальных: подосиновиках, подберёзовиках, лисичках. Моховики брали редко, когда год неурожайный. Особо ценились волнушки, рыжики и грузди, в каждой семье засаливали их немерено. Самая лучшая закуска под белое вино, - так называли водку. У нас в посёлке два вида спиртного: белое и красное. В сорока метрах от моего дома росли серушки, тоже хорошие грибы, но я их не брал. Мама просила: «Там, о дорогу, серушки-то не бери, их тётя Тамара любит, ей оставь». Наша соседка, - Тамара Николаевна, - придёт с работы, метнётся в лес, а через полчаса уже чистит грибы на крылечке. И ей приятно, и я горд собой.
А в Ленинградской области чего только не понаберут: козляков, сморчков, зеленушек, горькушек и свинушек. Слышал, что некоторые, с позволения сказать, грибы, надо отмачивать и отваривать несколько часов, и только потом есть. Вот уж удовольствие! Всю эту информацию я и вывалил на Сашку. А потому что нефиг...
Он пыхнул в усы и завёл речь:
- Ничего ты не понимаешь. Здесь важен процесс. Поедем с ночёвкой, возьмём водочки с закуской, в лесу разведём костёр. Вся цивилизация останется далеко-далеко, а мы на лоне ночной природы в отблесках огня заведём неторопливую беседу. Только представь: весь мир вокруг погрузился в дрёму, и лишь наши тихие голоса нарушают лесное безмолвие. А утречком по росе пошлындаем за грибами. Романтика!
- Ну, если только ради романтики, если только пошлындаем... - засмеялся я. - Ладно, уговорил.
Мы выехали в субботу вечером на последней электричке в сторону Луги. Третьего грибника я раньше видел мельком. Алексей, - высокий и худощавый, работал в другом цехе. Учился с Сашкой в одном классе, тоже отслужил в армии. Почти всю дорогу он молчал, в отличие от товарища. Оделся я соответствующе, всë ж таки сентябрь на дворе: кепка с ушами, свитер, тёплые ботинки и фуфайка, ещё ненадёванная. Её выдали мне на заводе.
- Зачем в тёплом цехе фуфайка? - спросил я бригадира.
- В колхоз ездить на картошку, - ответил тот, - будешь, как самый молодой, командированным от нашего участка.
Маша, заточница наша, - она пришла повысить средний заработок перед пенсией, - одолжила мне корзинку. По сравнению со своими товарищами я выглядел гораздо представительнее.
Сошли мы в Дивенской, - это в сорока километрах от Гатчины. На улице полночь, темень и безлюдно.
- Вот меня угораздило, - подумал я. Но делать нечего: «Назвался груздем - полезай в кузов», - выскочила пословица.
Ребята уверенно сошли вниз по тропинке, Сашка включил фонарик. Сразу стало веселее. Меня, как новичка поставили в середину, за мной шёл Алексей. Минут через десять Сашка скомандовал: «Здесь!» Место явно им знакомое: на небольшой полянке лежали два брёвнышка, между ними остатки былого кострища.
- Первым делом надо выпить, - возбуждённо сказал Сашка, - и непременно стоя. Выключил фонарик, со всех сторон надвинулась тьма. Почувствовав моё недоумение, наш главарь обрубил: «Для романтики!» Вот умеет же убеждать! Алексей зашуршал в рюкзаке. Посмотреть бы сейчас со стороны на этих трёх романтиков! Один с бутылкой в руке, другой держит стаканчик, мне сунули в руку бутерброды с «Докторской» колбасой. Кругом темнота, недовольно шумят деревья, небо усыпано звёздами. Как в песне:
Только небо, только ветер,
Только радость впереди...
Не буду утверждать насчëт радости, но предвкушение еë, несомненно, присутствовало.
- Хорошо пошла, - крякнув, обронил наконец-то наш молчун.
Надо сказать, что с этого момента Алексей стал разговорчивей. Водка проникла теплом внутрь, мы не успели ещё толком закусить, как Сашка скомандовал: «Собираем дрова».
Мы притащили кучу веток разной толщины. Сашка разжёг костёр мгновенно с помощью бензина, - утащил с работы бутылочку. При свете костра по краям поляны обнаружили поваленные деревья, - дров здесь было достаточно. Работали торопливо, словно были ограничены во времени.
И вот наконец-то наступил долгожданный момент. Мы уселись на брёвнышки. Затихли. Потрескивал костëр, язычки пламени уходили в ночь, стало тепло. Что-то пронеслось в воздухе, и я даже, почитай, словил, что именно. Это что-то есть в песне Юрия Кукина:
Пусть лесною Венерою
Пихта лапкой по нервам бьёт...
Я уже почти вспомнил концовку куплета, там что-то о прожжёном рукаве. Но... Послышался звон стекла, - это Лёшка доставал бутылку из рюкзака, Сашка зашуршал газетой, разворачивая закуску. Места для лесной Венеры здесь уже не оставалось. Костёр разгорелся, мы выпили по второму стаканчику, в голове зашумело. Да и деревья шелестели уже как-то одобрительно, звёздочки словно подмигивали мне.
Правда, я привык к другим ночёвкам. До службы в армии я ездил с ребятами на озеро. Рыбаки построили при устье безымянной речки, - я называл её Московская, ибо она соединяла два озера: Мосинское и Ковжское, - бревенчатую избушку. В ней была печка, сваренная из железных листов, четыре топчана, столик. В общем, все тридцать три удовольствия. Если избушку занимали взрослые рыбаки, мы отъезжали на лодке в озеро, туда, где нет уже комаров. Так и спали до утра под плеск воды, укрывшись чем попало. Главное - не забыть якорь бросить. А то бывали случаи...
Об удовольствиях я умолчал, всё ж таки привередничать не стоит. Такой ночёвки у меня ещё не было. Поляна наполнилась оживлёнными голосами. Правда, беседой назвать сие общение проблематично. О чём мы разговаривали - в памяти не осталось. Скорее всего, о разных глупостях. Но уж точно не о грибах. Убедительнее всех выступал Лёха. Он даже вскакивал и жестикулируя руками яростно доказывал свою точку зрения. А когда приговорили вторую бутылку, друг друга мы уже не слушали, каждый говорил своё. Мы уже не смотрели ни на пляшущий огонь, ни на лесные тени, ни на звёздное небо. К середине ночи всё стихло. Я подкинул дров в костёр и повернулся к нему спиной. Ребята, согнувшись калачиком, уже спали.
В хмельной голове путались обрывки мыслей, я вдруг вспомнил, что хотел съездить на море. Там хорошо, я видел его в кино и по телевизору. Синяя гладь воды, шелест волн, безоблачное небо, на жёлтом песочке вплотную друг к другу загорают курортники. Что-то стало жарко. Видимо, солнце в зените, особенно печёт в правый бок. Я перевернулся на другой, на пляже что-то изменилось. Там лежали одни обнажённые женщины. Одна вдруг вскочила, я почувствовал, как она начала меня бить. Непонятно за что, я же ничего не сделал, только посмотрел. Удары сыпались по спине. Я услышал:
- Серёга, ты горишь!
- Так туши, - сердито буркнул я и попытался отвернуться. Такой сон испортили...
Жар в правом боку и шум наконец-то отогнали сон. Лёха поливал меня водой из бутылки. Я сбросил ватник на землю, и окончательно проснулся. На фуфайке зияла внушительная дыра, там, куда не попала вода, вата ещё дымилась. Ребята ржали.
От тлеющих углей погасшего костра исходил тёплый запах. Я поёжился от холода. Часы показывали 6 утра. Светало.
Отсмеявшись, мы собрали вещи и пошлындали за грибами. Да, не так я представлял это слово. От него веяло какой-то беззаботностью и довольством. А тут... Мы с похмелья, хотелось пить. А всю воду Лёха вылил на фуфайку. Я ж таки надел её, она хоть и влажная, но всё лучше, чем ничего. Подкалывая друг друга, разбрелись по лесу. Корзинки довольно скоро наполнились: нашли полдюжины грибов, то есть белых. Названия других память не сохранила. Недалеко от платформы я накинул свой пострадавший ватник на кустарник. Другой выдадут. Там и лежит он, наверное, до сих пор, отложившись в культурный слой позднесоветского периода. Продрогшие, мы вбежали в электричку. Там тепло, светло, и мухи не кусают, - так у нас в детстве говорили. От нашей одежды запахло дымком.
Довольно скоро нас одолел сон, даже еле успели выскочить на платформу Варшавского вокзала в Гатчине. Грибы я отдал Сашке, мне они в общаге ни к чему. Так и закончился наш поход с ночёвкой. Больше за грибами я не ездил...
Вот, спрашивается: «Какого лешего мы водку с собой брали?» А между тем любители выпить могут набросать кучу вариантов, начиная с расхожего: - «Водка сближает». Но больше всего мне понравился такой ответ:
«Люди все разные. Им необходимо общение. Невозможно разговаривать друг с другом, если твой собеседник говорит не то, думать не умеет, да и живёт неправильно. Особенно у нас, в СССР-России. Если мы в споре с оппонентом по десяти пунктам единомышленники, а по одному лишь расходимся во мнении, так недолго и разругаться. О чём бы ни говорили: о работе, о политике, о бабах, о смысле жизни, о мировой гармонии - непринципиально. А наиболее эмоциональные могут и подраться, если меру не соблюдать. Менталитет такой. А водочки выпил, - умеренно, конечно, - и всё. Тебе хорошо, ему хорошо, мир прекрасен и доброжелателен».
И ведь не поспоришь. Я не раз пробовал... Свят, Свят, Свят. Так что с тех пор я старался избегать компаний, особенно в поездках. Но совсем отказаться от выпивки - значило бы выйти из мира сего, как подметил апостол Павел. Независимости от социальной среды достичь непросто. У меня на это ушло четверть века.
Впрочем, это отдельная тема.
Уже несколько дней мы соревновались на знание русских пословиц и поговорок. Известная игра: условие в том, чтобы в двух соседних пословицах было одно и то же слово. Например: «Укатали сивку крутые горки». - «Дуй до горы, в гору наймём».
Игра увлекла нас, через два-три дня нам приходилось прятаться от мастера, он уже дважды делал замечания за разговоры на рабочем месте. И всё ж таки нас застукали. Я-то успел спрятаться за станком, а моего соперника мастер буквально погнал на рабочее место. Я понял, что опасность миновала, и выглянул. И зря. Сашка увидел моё довольное лицо, ухмыльнулся в усы, - он любовно отращивал их, чтобы казаться старше и красивше, - и на весь участок крикнул:
- Серёга, вылезай, нас предали.
Досталось и мне. Вот, вроде уже третий десяток лет, а всё хиханьки да хаханьки.
Посему я чуть было не ответил пословицей: «Ешь пирог с грибами, держи язык за зубами». Спохватился, но всё-таки покочевряжился:
- Неужели в ваших лесах грибы растут?
Сам-то я человек избалованный, уроженец Вологодской глубинки. А уж там-то грибов хоть отбавляй. У нас, если говорит кто: «Иду за грибами», значит, за белыми пошёл. А если по-иному отвечает: «Дак в лес схожу, может, найду чё-нидь», - значит, обо всех остальных: подосиновиках, подберёзовиках, лисичках. Моховики брали редко, когда год неурожайный. Особо ценились волнушки, рыжики и грузди, в каждой семье засаливали их немерено. Самая лучшая закуска под белое вино, - так называли водку. У нас в посёлке два вида спиртного: белое и красное. В сорока метрах от моего дома росли серушки, тоже хорошие грибы, но я их не брал. Мама просила: «Там, о дорогу, серушки-то не бери, их тётя Тамара любит, ей оставь». Наша соседка, - Тамара Николаевна, - придёт с работы, метнётся в лес, а через полчаса уже чистит грибы на крылечке. И ей приятно, и я горд собой.
А в Ленинградской области чего только не понаберут: козляков, сморчков, зеленушек, горькушек и свинушек. Слышал, что некоторые, с позволения сказать, грибы, надо отмачивать и отваривать несколько часов, и только потом есть. Вот уж удовольствие! Всю эту информацию я и вывалил на Сашку. А потому что нефиг...
Он пыхнул в усы и завёл речь:
- Ничего ты не понимаешь. Здесь важен процесс. Поедем с ночёвкой, возьмём водочки с закуской, в лесу разведём костёр. Вся цивилизация останется далеко-далеко, а мы на лоне ночной природы в отблесках огня заведём неторопливую беседу. Только представь: весь мир вокруг погрузился в дрёму, и лишь наши тихие голоса нарушают лесное безмолвие. А утречком по росе пошлындаем за грибами. Романтика!
- Ну, если только ради романтики, если только пошлындаем... - засмеялся я. - Ладно, уговорил.
Мы выехали в субботу вечером на последней электричке в сторону Луги. Третьего грибника я раньше видел мельком. Алексей, - высокий и худощавый, работал в другом цехе. Учился с Сашкой в одном классе, тоже отслужил в армии. Почти всю дорогу он молчал, в отличие от товарища. Оделся я соответствующе, всë ж таки сентябрь на дворе: кепка с ушами, свитер, тёплые ботинки и фуфайка, ещё ненадёванная. Её выдали мне на заводе.
- Зачем в тёплом цехе фуфайка? - спросил я бригадира.
- В колхоз ездить на картошку, - ответил тот, - будешь, как самый молодой, командированным от нашего участка.
Маша, заточница наша, - она пришла повысить средний заработок перед пенсией, - одолжила мне корзинку. По сравнению со своими товарищами я выглядел гораздо представительнее.
Сошли мы в Дивенской, - это в сорока километрах от Гатчины. На улице полночь, темень и безлюдно.
- Вот меня угораздило, - подумал я. Но делать нечего: «Назвался груздем - полезай в кузов», - выскочила пословица.
Ребята уверенно сошли вниз по тропинке, Сашка включил фонарик. Сразу стало веселее. Меня, как новичка поставили в середину, за мной шёл Алексей. Минут через десять Сашка скомандовал: «Здесь!» Место явно им знакомое: на небольшой полянке лежали два брёвнышка, между ними остатки былого кострища.
- Первым делом надо выпить, - возбуждённо сказал Сашка, - и непременно стоя. Выключил фонарик, со всех сторон надвинулась тьма. Почувствовав моё недоумение, наш главарь обрубил: «Для романтики!» Вот умеет же убеждать! Алексей зашуршал в рюкзаке. Посмотреть бы сейчас со стороны на этих трёх романтиков! Один с бутылкой в руке, другой держит стаканчик, мне сунули в руку бутерброды с «Докторской» колбасой. Кругом темнота, недовольно шумят деревья, небо усыпано звёздами. Как в песне:
Только небо, только ветер,
Только радость впереди...
Не буду утверждать насчëт радости, но предвкушение еë, несомненно, присутствовало.
- Хорошо пошла, - крякнув, обронил наконец-то наш молчун.
Надо сказать, что с этого момента Алексей стал разговорчивей. Водка проникла теплом внутрь, мы не успели ещё толком закусить, как Сашка скомандовал: «Собираем дрова».
Мы притащили кучу веток разной толщины. Сашка разжёг костёр мгновенно с помощью бензина, - утащил с работы бутылочку. При свете костра по краям поляны обнаружили поваленные деревья, - дров здесь было достаточно. Работали торопливо, словно были ограничены во времени.
И вот наконец-то наступил долгожданный момент. Мы уселись на брёвнышки. Затихли. Потрескивал костëр, язычки пламени уходили в ночь, стало тепло. Что-то пронеслось в воздухе, и я даже, почитай, словил, что именно. Это что-то есть в песне Юрия Кукина:
Пусть лесною Венерою
Пихта лапкой по нервам бьёт...
Я уже почти вспомнил концовку куплета, там что-то о прожжёном рукаве. Но... Послышался звон стекла, - это Лёшка доставал бутылку из рюкзака, Сашка зашуршал газетой, разворачивая закуску. Места для лесной Венеры здесь уже не оставалось. Костёр разгорелся, мы выпили по второму стаканчику, в голове зашумело. Да и деревья шелестели уже как-то одобрительно, звёздочки словно подмигивали мне.
Правда, я привык к другим ночёвкам. До службы в армии я ездил с ребятами на озеро. Рыбаки построили при устье безымянной речки, - я называл её Московская, ибо она соединяла два озера: Мосинское и Ковжское, - бревенчатую избушку. В ней была печка, сваренная из железных листов, четыре топчана, столик. В общем, все тридцать три удовольствия. Если избушку занимали взрослые рыбаки, мы отъезжали на лодке в озеро, туда, где нет уже комаров. Так и спали до утра под плеск воды, укрывшись чем попало. Главное - не забыть якорь бросить. А то бывали случаи...
Об удовольствиях я умолчал, всё ж таки привередничать не стоит. Такой ночёвки у меня ещё не было. Поляна наполнилась оживлёнными голосами. Правда, беседой назвать сие общение проблематично. О чём мы разговаривали - в памяти не осталось. Скорее всего, о разных глупостях. Но уж точно не о грибах. Убедительнее всех выступал Лёха. Он даже вскакивал и жестикулируя руками яростно доказывал свою точку зрения. А когда приговорили вторую бутылку, друг друга мы уже не слушали, каждый говорил своё. Мы уже не смотрели ни на пляшущий огонь, ни на лесные тени, ни на звёздное небо. К середине ночи всё стихло. Я подкинул дров в костёр и повернулся к нему спиной. Ребята, согнувшись калачиком, уже спали.
В хмельной голове путались обрывки мыслей, я вдруг вспомнил, что хотел съездить на море. Там хорошо, я видел его в кино и по телевизору. Синяя гладь воды, шелест волн, безоблачное небо, на жёлтом песочке вплотную друг к другу загорают курортники. Что-то стало жарко. Видимо, солнце в зените, особенно печёт в правый бок. Я перевернулся на другой, на пляже что-то изменилось. Там лежали одни обнажённые женщины. Одна вдруг вскочила, я почувствовал, как она начала меня бить. Непонятно за что, я же ничего не сделал, только посмотрел. Удары сыпались по спине. Я услышал:
- Серёга, ты горишь!
- Так туши, - сердито буркнул я и попытался отвернуться. Такой сон испортили...
Жар в правом боку и шум наконец-то отогнали сон. Лёха поливал меня водой из бутылки. Я сбросил ватник на землю, и окончательно проснулся. На фуфайке зияла внушительная дыра, там, куда не попала вода, вата ещё дымилась. Ребята ржали.
От тлеющих углей погасшего костра исходил тёплый запах. Я поёжился от холода. Часы показывали 6 утра. Светало.
Отсмеявшись, мы собрали вещи и пошлындали за грибами. Да, не так я представлял это слово. От него веяло какой-то беззаботностью и довольством. А тут... Мы с похмелья, хотелось пить. А всю воду Лёха вылил на фуфайку. Я ж таки надел её, она хоть и влажная, но всё лучше, чем ничего. Подкалывая друг друга, разбрелись по лесу. Корзинки довольно скоро наполнились: нашли полдюжины грибов, то есть белых. Названия других память не сохранила. Недалеко от платформы я накинул свой пострадавший ватник на кустарник. Другой выдадут. Там и лежит он, наверное, до сих пор, отложившись в культурный слой позднесоветского периода. Продрогшие, мы вбежали в электричку. Там тепло, светло, и мухи не кусают, - так у нас в детстве говорили. От нашей одежды запахло дымком.
Довольно скоро нас одолел сон, даже еле успели выскочить на платформу Варшавского вокзала в Гатчине. Грибы я отдал Сашке, мне они в общаге ни к чему. Так и закончился наш поход с ночёвкой. Больше за грибами я не ездил...
Вот, спрашивается: «Какого лешего мы водку с собой брали?» А между тем любители выпить могут набросать кучу вариантов, начиная с расхожего: - «Водка сближает». Но больше всего мне понравился такой ответ:
«Люди все разные. Им необходимо общение. Невозможно разговаривать друг с другом, если твой собеседник говорит не то, думать не умеет, да и живёт неправильно. Особенно у нас, в СССР-России. Если мы в споре с оппонентом по десяти пунктам единомышленники, а по одному лишь расходимся во мнении, так недолго и разругаться. О чём бы ни говорили: о работе, о политике, о бабах, о смысле жизни, о мировой гармонии - непринципиально. А наиболее эмоциональные могут и подраться, если меру не соблюдать. Менталитет такой. А водочки выпил, - умеренно, конечно, - и всё. Тебе хорошо, ему хорошо, мир прекрасен и доброжелателен».
И ведь не поспоришь. Я не раз пробовал... Свят, Свят, Свят. Так что с тех пор я старался избегать компаний, особенно в поездках. Но совсем отказаться от выпивки - значило бы выйти из мира сего, как подметил апостол Павел. Независимости от социальной среды достичь непросто. У меня на это ушло четверть века.
Впрочем, это отдельная тема.