Мой Крым
Для меня нет лучшего места для отдыха, чем наш Крым. Правда, тогда, в 2010 году, он ещё только ждал своего возвращения в родную гавань.
У меня даже случилась лёгкая перепалка с двумя гуцулами. Заканчивается июль. Мы с напарником Мишей восстанавливаем церковь Рождества Богородицы в деревеньке Пенино Ленинградской области. Бригада с Западной Украины в количестве шести человек занимается кровлей храма. На строительстве и восстановлении церквей приглашают в основном украинцев. Они неприхотливы в быту, работают допоздна. И братский народ, всë-таки, не узбеков же звать наши церкви строить. После вечернего купания в озере и ужина читаю толстенную книгу о святителе Луке Войно-Ясенецком. Тут-то двое плотников с курортного местечка Моршин и вывели меня на разговор:
- Читаешь про нашего симферопольского святого? - Высокий, сухощавый парень, лет двадцати пяти, повернул книгу обложкой к себе.
- Собираюсь к нему, - говорю я, - в августе еду на отдых в Крым.
- А почему именно туда?
- Крым-то чай не Европа, всё же родная земля.
Закрываю книгу и с неким вызовом цитирую строчки из стихотворения Юрия Визбора:
Ах, знаете вы тот аэропорт,
Где толпы пассажиров многотонны,
Где самолёты кружатся толпой
Над полосой горячего бетона?
- Ты же вологодский, с чего она тебе родная? - Вступил в разговор, учуяв мой вызов, усатый бригадир, дядя парня.
Как легко всё-таки мы задеваем друг друга. Нарочито спокойным голосом отвечаю:
- Мой дядя в сорок четвёртом Сапун-гору штурмом брал, Крым для меня русская земля.
- Крым - это территория Украины, - одновременно возмутились гуцулы.
- Да, территория украинская, а земля-то всё равно наша, - с улыбкой сказал я.
Вот, дурак, зачем людей всколыхнул, они же обижаться на меня будут. Украинцы молча постреляли глазами, на том разговор и закончился.
Конец августа, мы проходим с женой Татьяной паспортный контроль в Пулковском аэропорту. Нас ожидает Чёрное море, пансионат имени святителя Луки в Алупке, экскурсии по монастырям и музеям, тёплые вечера, шашлык на берегу при тихом плеске волн. Уже слышу ласковый шум прибоя, истошные крики чаек, в нос прокрался воспоминанием солёный запах моря.
- Паспорт недействителен, - я не сразу понял, что обращаются ко мне, - вам украинские таможенники при пересечении границы поставили штамп.
- И что же делать? Вспоминаю поезд в Киев, проверку билетов, злосчастный штампик. Я и думать о нём забыл.
- Пройдите к дальнему окошку, там расскажут, - безучастно ответил сотрудник аэропорта.
На ватных ногах подхожу к десятку таких же нарушителей. У жены документы в порядке на этот раз.
В конце девяностых она с дочкой попадала в подобную ситуацию, их чуть не ссадили с поезда. Таможенники увели Татьяну в конец вагона разбираться, при ребёнке постеснялись. Жена упёрлась: «Ведите к начальнику поезда». Стражи порядка отступились. Как-то сейчас дело решится, не хочется рейс переносить.
Мандраж усилился, Татьяна смотрит расширенными глазами, вспоминаю перепалку с гуцулами, книжку о святителе Луке. Чувствую, что со мной что-то происходит, состояние тревоги вмиг сменилось душевным покоем. Я совершенно уверен, что всё закончится хорошо. Так и случилось. Таможенники обязали поменять паспорт в течении месяца и разрешили пройти на регистрацию. Уже в самолёте вспоминаю слова оптинского старца Макария: «Когда мы читаем житие святого, то он начинает молиться за такого человека перед престолом Божиим». Мы, православные христиане, знаем это, но замечаем удивительные случаи в своей жизни крайне редко. Чаще внешние обстоятельства ввергают нас в раздрай. Так и живём.
На высоте несколько тысяч метров инцидент с паспортом кажется уже смешным, смотрю в иллюминатор, надеясь увидеть круглую радугу. Её опять нет, зато нам предлагают обед и неизменный томатный сок. В голове звучат стихи Визбора:
Небрит, несовершенен, но красив,
Я слушал там, как приглашенье к старту:
«Имеются свободные такси
В Алупку, Феодосию и в Ялту».
В пансионате святителя Луки нам выделили комнату на втором этаже и ознакомили с расписанием будущих поездок. На первом этаже трапезная, на третьем, с видом на море, церковь благоверного князя Александра Невского. Первые два дня нет экскурсий, и мы рванули в Коктебель с намерением заночевать в гостинице. Дежурная бабушка за стойкой посоветовала нам прийти ближе к ночи:
- Завтра 1 сентября, номера будут дешевле. Я вас запишу.
Как мало нужно человеку, - всего-то доброго отношения. Вечереет. Набережная кишит народом, со всех сторон громыхает музыка. Мы лениво прогуливаемся, обсуждая расписание запланированных экскурсий. Вдруг ко мне под ноги бросается молодой человек:
- Скажите, пожалуйста, сколько времени?
Я растерялся, в его взгляде читается мольба.
- Половина одиннадцатого, - с готовностью отвечаю я. Надо помочь человеку, видимо, опаздывает. Парень куда-то исчезает, Татьяна смеётся, глядя на моё обескураженное лицо. До меня всё туго доходит, вот и сейчас не вижу повода для веселья.
- Ты вспомни, как он выглядел, - наконец сжалилась Татьяна.
Ну конечно, это же... Вот уж не думал, что п...а заинтересую. Господи, куда я попал. Отсмеявшись, мы направляемся дальше. Заканчивается первый, насыщенный впечатлениями, день отпуска.
Знаковое место в Коктебеле - дом-музей Максимилиана Волошина. Женщина-экскурсовод в холщовой одежде и босиком, как было принято у Волошина, рассказала о художнике, его доме, друзьях «обормотах». Получился своеобразный спектакль. Прохладу волошинского дома сменяет тридцатиградусная жара. Щурюсь от палящего солнца и повторяю услышанные строчки:
Моей мечтой с тех пор напоены
Предгорий героические сны
И Коктебеля каменная грива.
Завершает нашу поездку морская прогулка вдоль берегов Кара-Дага. Ретрояхта забита желающими искупаться в открытом море под завязку, хорошо, что мы заранее взяли билеты. Капитан по пути развлекает легендами о скалах и бухтах Кара-Дага. Судёнышко проходит в Золотые ворота, в воду летят монеты, - это народ загадывает желания. Ну чисто дети. В тридцати метрах от ворот капитан бросает якорь. Перед купанием рассказывает страшную историю о несчастном случае на палубе. Мужчина получил якобы серьёзную травму, нарушив технику безопасности. Это действует. Все аккуратно подходят к борту. Женщины спускаются в воду по лесенке, мужчины прыгают. Капитан с помощником, молодым крепким парнем, внимательно наблюдают за купающимися. Я вошёл в воду солдатиком, погружение в открытое море вызывает трепетный восторг. Ещё бы, - до дна 50 метров!
Несколько взмахов руками и снова вижу белый свет. Ладонью убираю с лица капельки воды и замираю. На шее нет крестика! Лихорадочно ныряю в зелёную воду, кручу головой во все стороны, но десяток голых ног мешают сосредоточиться. Поздно, крестик ушёл в глубину.
Для очистки совести ныряю ещё пару раз, пора вылезать. Делаю прощальный круг. Крестик простенький, оловянный, но он мне нравился. В центре изображён Голгофский восьмиконечный крест с губкой и копьём.
Мы отплываем. Последний раз окидываю взглядом место купания. Здесь мой крестик, вросший в морской грунт, будет лежать до конца времён, охраняя от турок берега Крыма.
На следующий день нашу группу привезли в Ливадию. Там, в храме Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня я купил такой же крестик. Серебряный. На обороте русскими буквами выбиты слова: «Да воскреснет Бог и разыдутся врази Его».
Ирина, старшая нашей группы, прихожанка местной церкви. Что играет весьма серьёзную роль в рассказах о православных храмах. После экскурсий Ирины хочется вернуться и ещё раз уже не спеша пройтись по улочкам, постоять в церкви, искупаться и посидеть в кофейне. Что мы и делаем каждый вечер, жертвуя ужином в пансионате. Но времени всё равно не хватает.
Древняя крымская земля делится со мной своей историей, подвигами предков, и что немаловажно, русская речь ласкает слух. Чувствуем себя дома. В ресторане на Ласточкином Гнезде пусто, цены отпугивают отдыхающих. Мы заказываем печёное яблоко. Официант, молодой человек в идеально белой рубашке рад и таким посетителям. Хоть с кем-то словом перекинуться. Он даже рекомендует сходить на пляж.
- А как? - хором восклицаем мы, - туда же не пускают.
Официант на салфетке рисует маршрут прохода.
- Только с охранником договоритесь, - шепотом добавляет наш благодетель.
Пляж малюсенький, зато усыпан мелкой галькой, он принадлежит таможенникам Украины. Нам любезно разрешил искупаться охранник. За двадцать гривен.
Не сложились отношения с украинскими деньгами, не любили они меня. На ялтинском пляже многолюдно. Нам уже пора возвращаться в Алупку, но мне захотелось выпить кофе. Мелочь закончилась, беру купюру в сто гривен и не одеваясь иду к ларёчкам. Сдачу получил бумажками. Прячу их в плавки, прижав резинкой к загорелому телу. Горячий напиток проникает внутрь, ноги холодит песок, - я выбрал место в тенёчке за ларьком. Татьяна уже искупалась, как положено, - на дорожку. Захожу в море и не спеша плыву несколько минут. Голова полностью свободна от дум. И только на берегу пронзила мысль: «Деньги... Где?» - Чёрное море утащило все гривны, не оставив ни единой бумажки. По дороге к обменному пункту мы с Татьяной со смехом обсуждаем похожий случай.
Тогда мы ездили по Крыму дикарями. Феодосия, Топловский монастырь, Гурзуф, в Судаке остановились на двое суток в гостинице «Сурож». Пляж с жёлтым песочком выбрали на окраине города. Вход платный. Над нами возвышается Генуэзская крепость, особенно она поражает своей мощью с Крабьего острова. До него можно доплыть за две минуты. Пляж рукотворный, раньше здесь лежали груды камней. Нам рады. Девочка из кафе по нашей просьбе приносит чай к побережью. Я искупался в четвёртый раз, пора идти дальше. Подул ветерок. Поднимаю с песка джинсы, за них зацепилась полиэтиленовая сумка. В ней лежат мелкие вещи и бумажные купюры, около семидесяти гривен. Сумка переворачивается, содержимое падает на землю. В сей момент ветер словно взъярился. Купюры разлетаются. Хватательные движения у нас развиты плохо, три-четыре бумажки издевательски летят в сторону Турции. Мы дали своё название этому месту, - пляж летающих гривен.
Отпуск подходит к концу. Каждый день насыщен событиями, Ирина показала нам самые знаменитые достопримечательности Крыма, храмы, музеи, сады, места подвигов наших воинов. В один из последних дней мы по пути в Севастополь, побывали на Сапун-горе. Молча хожу по земле, политой кровью наших солдат и офицеров. По официальным данным, при штурме погибло девяносто тысяч советских воинов. А мой дядя Вася выжил.
На обратном пути купил серую кепку. На ней изображена чёрная подлодка с двумя морскими флагами, Андреевским и военно-морским флагом СССР. Картинку дополняет полукруглая надпись «Севастополь». Город радует обилием российской символики. Ближе к вечеру паром везёт нас в Учкуевку, на песчаный пляж. Разомлевшие от жары, уставшие от впечатлений, мы сидим молча. Про себя пою песню Александра Городницкого:
И шепчу я, прищурив глаза,
Не скрывая непрошеной грусти:
- Этот город вернется назад -
Севастополь останется русским!
Я вижу израненного солдата на каменном спуске, стаю фашистских мессеров, последнего советского моряка, покидающего родной город. Сбивается дыхание. Проглатываю ком в горле, вспоминая фразу экскурсовода на 35 батарее: «Севастополя как города нет, разрушен». Сегодня мы целый день гуляли по его улицам. Теперь Севастополь и для меня стал родным, русским городом.
В Алупку вернулись поздно. На следующий день в администрации пансионата нам выдали свидетельство. На нём изображён пятикупольный храм, выше икона святого Фёдора Ушакова на фоне голубого неба. На обратной стороне надпись:
«Приобретая путёвки в паломнические центры, Вы являетесь жертвователями, строителями и благоукрасителями храма св. Феодора Ушакова в п.г.т. Новофёдоровка и санатория святителя Луки в г.Алупка. Храни Вас Бог».
С этими добрыми пожеланиями мы покидаем гостеприимную землю Тавриды. До возвращения Крыма на Родину остаётся меньше четырёх лет.