РЖ. Страницы нашей истории (продолжение)
Демократическая и антидемократическая коалиции
Горизонт сознания
Сергей Митрофанов
Взяв власть в стране, но будучи в физическом меньшинстве, большевики озаботились задачей собственной легитимации и приведения страны к покорности. Задачей крайне непростой, тем более что креативный класс образца семнадцатого года полностью и поголовно отказал большевикам в доверии. Если октябрьский переворот с сегодняшних позиций кажется нам почти «оранжевым», бескровным, то последующее за ним глухое противостояние образованных классов и вооруженных до зубов политических выскочек, не шибко обремененных моральными обязательствами, постепенно разогрело страну до полномасштабной гражданской войны. Она не прекратилась и по сей день.
Главная претензия оппонентов режима - с первых же минут переворота переворотчики отказались от честного выборного процесса, свободы слова, печати, подменив нормальную демократическую эволюцию социальным моделированием под руководством касты неприкасаемых - красных комиссаров. При этом, какими бы ни были различными убеждения отрядов фронды, - тут были и либералы, и социалисты, и марксисты, и даже сами члены победившей партии (из фракции меньшевиков), - отреагировать на беспардонное давление переворотческого авангарда, тем не менее, они могли только солидарно.
Так, непосредственно после переворота в стране началась забастовка служащих. К ней присоединились профсоюзные комитеты рабочих коллективов, многие Советы, Крестьянский съезд… Встали учебные заведения. И был создан координационный орган - Комитет спасения Родины и Революции. Ведь Революцией считался элитный раскол февраля 17-го, а Октябрь всем казался контрреволюцией. Причем, если продолжать последовательность, то 91-й снова был Революцией, а 93-й - контрреволюцией.
Один из советских фильмов много позже сподобился даже изобразить эту сцену: комиссар приходит в государственный банк, а чиновники - эдакие пингвины в пенсне, не умеющие материться - поворачиваются и уходят, бросая свои нарукавники. Нам, поколению, сформировавшемуся в семидесятые и снова начавшему задумываться о путях России, советский Агитпроп как бы говорил: «Как же они не понимали, ведь мы пришли с модернизацией, чтобы спасти государство от распада…»
Но даже и будущий самый обожествляемый главный писатель нового режима Максим Горький признавался в газете («Новая жизнь» N 174, 7(20) ноябрь 1917 г.): «Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия». Хотя правда заключалась также и в том, что тотальное моральное противостояние «русскому большевизму» не повлекло изменение курса, почему?
Как кажется, по следующим причинам.
Их во многом приоткрыл для нас Ричард Пайпс, недавно, - и это потрясающий знак! - на закате жизни снова посетивший Москву политических перемен. Демократическая коалиция, как следует из его книги «Большевики в борьбе за власть», несмотря на свою многочисленность и интеллектуальный потенциал, не готова была идти на отчаянное сопротивление, сопряженное с угрозами жизням демократов. При желании они могли бы даже и найти могущественных союзников (прежде всего, ими могли стать политические круги стран Согласия или представители потесненного революцией класса), но демократы и сами не хотели рисковать завоеваниями февраля. Им казалось, стоит только начать решительное сопротивление, как гражданская война поглотит их всех, произведя реставрацию ненавистной монархии. И зачем тогда все?
На самом деле, точно так же рассуждали и демократы 93-го года. Гайдаровский либерал-большевизм сильно отталкивал нас своей безоглядной решимостью переступить через демократические институты - парламент, Советы, местное самоуправление, - но ему это прощалось ради недопущения красного реванша. Беда только в том, что в конце концов демократам 17 года не удалось избежать молоха самых кровавых в истории планеты репрессий, а демократы 90-ых на волне своего соглашательства, неумения сопротивляться неназванной и еще не описанной опасности, снова вернулись в авторитаризм.
О том же, наверное, думал и Гефтер, когда писал: «Окраинный Грозный, испепеляемый, с неубранными трупами на улицах, подвел черту. Нет, он не упразднил (пока?) все новшества, клонящие к демократизации. Но он обнаружил с пронзительной силой их НЕДОСТАТОЧНОСТЬ. И их несоединяемость в солидарный заслон - без особого усилия, которое, не требуя от его участников тождества во взглядах, позволит им, однако, совместно оградить граждан России от авторитарного беспредела».
Вторая причина - сопряженное с идеологическими линиями неравенство в средствах достижения политической цели демократов и антидемократов. Последние никогда не стесняли себя в методах, в то время как первые были ограничены исключительно мирными, демократическими избирательными технологиями.
Мирную демонстрация в защиту Учредительного собрания, состоящую из пархоменков, быковых и ксений собчак 17-го года, встречали перепоясанные лентами патронов максимы шевченки, кургиняны и прохановы, заставляя проходить по узкому коридору, ощетинившемуся штыками. По свидетельству очевидцев, матросы поигрывали бомбочками, а какой-нибудь предтеча Чурова заранее готовился объявить о провале собрания, якобы попавшего в руки контрреволюционеров, и успехе съезда Советов, «как только создадутся условия для правильного его созыва».
Могло ли быть иначе? Могло, но только в том случае, если демократы стали бы играть по тем же правилам, что и антидемократы, и перестали бы быть демократами. Об этом много лет спустя спел Володя Высоцкий в песне «Правда и ложь». «Чистая правда со временем восторжествует, если проделает то же, что явная ложь».
Ну, и третья причина - отсутствие оптимистической перспективы, усталость, психологическое истощение. Если для демократии всегда требовались конкретные победы в конкретные сроки. Как то: выборы в Учредительное собрание 1917 года или «честные выборы» в декабре и в марте 2011-2012, то антидемократическая коалиция не стесняла себя временными или итоговыми рамками, она одинаково лихо реструктурирует обязательства социализма, коммунизма, капитализма, обычно накрывая страну одеялом безнадеги на долгие годы.
Уже в январе 1918 г. служащие начинают возвращаться на работу. Кадровые военные, присягавшие ранее царю, радуются новой твердой власти, не очень задумываясь, какая она. Вернувшийся из Италии Максим Горький получает в свое пожизненное распоряжение прекрасный особняк недалеко от Кремля, пишет рассказы о Ленине. Бывший главный редактор перестроечной «Независимой газеты» Виталий Третьяков становится ярым «охранителем» лидерского государства и начинает, благодаря чудесной мимикрии, учить конформизму молодых журналистов в Университете. Надеюсь, его не обидит сравнение с Максимом Горьким? Как раскаленный нож по маслу, клан Михалкова проходит сквозь все антидемократические превращения русского режима, воспевая им гимны. Не удивительно, что и получает истинно вотчинную премию - постоянные отчисления от продаж всех вообще носителей информации…
Иногда этот спор демократов и антидемократов пытаются представить как спор либералов-западников и, допустим, патерналистов-государственников. Ах, если бы это было так! Тогда можно было бы что-то предлагать, искать компромисс… Но это не так. Скорее, в нем есть что-то антропологическое…
Среди демократов 20-ых были священники, а философия антибольшевистского протеста вся пронизывалась христианским мироощущением. Напротив, антидемократическая коалиция взорвала храм, неугодных священников отправляла на смерть в лагеря, а духовные искания запретила. Но это не помешало через почти сто лет ее номинальному вождю, вышедшему из той организации, что охраняла безопасность советского большевизма, нацепить на шею крест, обзавестись духовником и начать жестокое преследование нескольких девочек-феминисток, потому что демократический процесс, напротив, принял атеистическую форму.
В эту концепцию мира нам пока еще некуда поместить «37-й год», но, кажется, его место стало определяться. В первом 37-ом году антидемократической коалиции пришлось расправиться с первой когортой алчных выгодополучатей антидемократического процесса. Ею стала так называемая быстро аристократизирующаяся ленинская гвардия. Второй 37-й год будет происходить по тому же сценарию. Чтобы уцелеть в условиях стагнирующей экономики, победителям снова придется проредить собственное окружение, ничем и никем не ограниченное и потому доедающее государство до шкурки, привести в порядок всех этих страшно разбогатевших сынков. Непременный элитный раскол даст новый шанс демократам. Который они наверняка провалят. Ну, и так далее… Вот почему я так не люблю эту страну.
31.07.12 10:21
Горизонт сознания
Сергей Митрофанов
Взяв власть в стране, но будучи в физическом меньшинстве, большевики озаботились задачей собственной легитимации и приведения страны к покорности. Задачей крайне непростой, тем более что креативный класс образца семнадцатого года полностью и поголовно отказал большевикам в доверии. Если октябрьский переворот с сегодняшних позиций кажется нам почти «оранжевым», бескровным, то последующее за ним глухое противостояние образованных классов и вооруженных до зубов политических выскочек, не шибко обремененных моральными обязательствами, постепенно разогрело страну до полномасштабной гражданской войны. Она не прекратилась и по сей день.
Главная претензия оппонентов режима - с первых же минут переворота переворотчики отказались от честного выборного процесса, свободы слова, печати, подменив нормальную демократическую эволюцию социальным моделированием под руководством касты неприкасаемых - красных комиссаров. При этом, какими бы ни были различными убеждения отрядов фронды, - тут были и либералы, и социалисты, и марксисты, и даже сами члены победившей партии (из фракции меньшевиков), - отреагировать на беспардонное давление переворотческого авангарда, тем не менее, они могли только солидарно.
Так, непосредственно после переворота в стране началась забастовка служащих. К ней присоединились профсоюзные комитеты рабочих коллективов, многие Советы, Крестьянский съезд… Встали учебные заведения. И был создан координационный орган - Комитет спасения Родины и Революции. Ведь Революцией считался элитный раскол февраля 17-го, а Октябрь всем казался контрреволюцией. Причем, если продолжать последовательность, то 91-й снова был Революцией, а 93-й - контрреволюцией.
Один из советских фильмов много позже сподобился даже изобразить эту сцену: комиссар приходит в государственный банк, а чиновники - эдакие пингвины в пенсне, не умеющие материться - поворачиваются и уходят, бросая свои нарукавники. Нам, поколению, сформировавшемуся в семидесятые и снова начавшему задумываться о путях России, советский Агитпроп как бы говорил: «Как же они не понимали, ведь мы пришли с модернизацией, чтобы спасти государство от распада…»
Но даже и будущий самый обожествляемый главный писатель нового режима Максим Горький признавался в газете («Новая жизнь» N 174, 7(20) ноябрь 1917 г.): «Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия». Хотя правда заключалась также и в том, что тотальное моральное противостояние «русскому большевизму» не повлекло изменение курса, почему?
Как кажется, по следующим причинам.
Их во многом приоткрыл для нас Ричард Пайпс, недавно, - и это потрясающий знак! - на закате жизни снова посетивший Москву политических перемен. Демократическая коалиция, как следует из его книги «Большевики в борьбе за власть», несмотря на свою многочисленность и интеллектуальный потенциал, не готова была идти на отчаянное сопротивление, сопряженное с угрозами жизням демократов. При желании они могли бы даже и найти могущественных союзников (прежде всего, ими могли стать политические круги стран Согласия или представители потесненного революцией класса), но демократы и сами не хотели рисковать завоеваниями февраля. Им казалось, стоит только начать решительное сопротивление, как гражданская война поглотит их всех, произведя реставрацию ненавистной монархии. И зачем тогда все?
На самом деле, точно так же рассуждали и демократы 93-го года. Гайдаровский либерал-большевизм сильно отталкивал нас своей безоглядной решимостью переступить через демократические институты - парламент, Советы, местное самоуправление, - но ему это прощалось ради недопущения красного реванша. Беда только в том, что в конце концов демократам 17 года не удалось избежать молоха самых кровавых в истории планеты репрессий, а демократы 90-ых на волне своего соглашательства, неумения сопротивляться неназванной и еще не описанной опасности, снова вернулись в авторитаризм.
О том же, наверное, думал и Гефтер, когда писал: «Окраинный Грозный, испепеляемый, с неубранными трупами на улицах, подвел черту. Нет, он не упразднил (пока?) все новшества, клонящие к демократизации. Но он обнаружил с пронзительной силой их НЕДОСТАТОЧНОСТЬ. И их несоединяемость в солидарный заслон - без особого усилия, которое, не требуя от его участников тождества во взглядах, позволит им, однако, совместно оградить граждан России от авторитарного беспредела».
Вторая причина - сопряженное с идеологическими линиями неравенство в средствах достижения политической цели демократов и антидемократов. Последние никогда не стесняли себя в методах, в то время как первые были ограничены исключительно мирными, демократическими избирательными технологиями.
Мирную демонстрация в защиту Учредительного собрания, состоящую из пархоменков, быковых и ксений собчак 17-го года, встречали перепоясанные лентами патронов максимы шевченки, кургиняны и прохановы, заставляя проходить по узкому коридору, ощетинившемуся штыками. По свидетельству очевидцев, матросы поигрывали бомбочками, а какой-нибудь предтеча Чурова заранее готовился объявить о провале собрания, якобы попавшего в руки контрреволюционеров, и успехе съезда Советов, «как только создадутся условия для правильного его созыва».
Могло ли быть иначе? Могло, но только в том случае, если демократы стали бы играть по тем же правилам, что и антидемократы, и перестали бы быть демократами. Об этом много лет спустя спел Володя Высоцкий в песне «Правда и ложь». «Чистая правда со временем восторжествует, если проделает то же, что явная ложь».
Ну, и третья причина - отсутствие оптимистической перспективы, усталость, психологическое истощение. Если для демократии всегда требовались конкретные победы в конкретные сроки. Как то: выборы в Учредительное собрание 1917 года или «честные выборы» в декабре и в марте 2011-2012, то антидемократическая коалиция не стесняла себя временными или итоговыми рамками, она одинаково лихо реструктурирует обязательства социализма, коммунизма, капитализма, обычно накрывая страну одеялом безнадеги на долгие годы.
Уже в январе 1918 г. служащие начинают возвращаться на работу. Кадровые военные, присягавшие ранее царю, радуются новой твердой власти, не очень задумываясь, какая она. Вернувшийся из Италии Максим Горький получает в свое пожизненное распоряжение прекрасный особняк недалеко от Кремля, пишет рассказы о Ленине. Бывший главный редактор перестроечной «Независимой газеты» Виталий Третьяков становится ярым «охранителем» лидерского государства и начинает, благодаря чудесной мимикрии, учить конформизму молодых журналистов в Университете. Надеюсь, его не обидит сравнение с Максимом Горьким? Как раскаленный нож по маслу, клан Михалкова проходит сквозь все антидемократические превращения русского режима, воспевая им гимны. Не удивительно, что и получает истинно вотчинную премию - постоянные отчисления от продаж всех вообще носителей информации…
Иногда этот спор демократов и антидемократов пытаются представить как спор либералов-западников и, допустим, патерналистов-государственников. Ах, если бы это было так! Тогда можно было бы что-то предлагать, искать компромисс… Но это не так. Скорее, в нем есть что-то антропологическое…
Среди демократов 20-ых были священники, а философия антибольшевистского протеста вся пронизывалась христианским мироощущением. Напротив, антидемократическая коалиция взорвала храм, неугодных священников отправляла на смерть в лагеря, а духовные искания запретила. Но это не помешало через почти сто лет ее номинальному вождю, вышедшему из той организации, что охраняла безопасность советского большевизма, нацепить на шею крест, обзавестись духовником и начать жестокое преследование нескольких девочек-феминисток, потому что демократический процесс, напротив, принял атеистическую форму.
В эту концепцию мира нам пока еще некуда поместить «37-й год», но, кажется, его место стало определяться. В первом 37-ом году антидемократической коалиции пришлось расправиться с первой когортой алчных выгодополучатей антидемократического процесса. Ею стала так называемая быстро аристократизирующаяся ленинская гвардия. Второй 37-й год будет происходить по тому же сценарию. Чтобы уцелеть в условиях стагнирующей экономики, победителям снова придется проредить собственное окружение, ничем и никем не ограниченное и потому доедающее государство до шкурки, привести в порядок всех этих страшно разбогатевших сынков. Непременный элитный раскол даст новый шанс демократам. Который они наверняка провалят. Ну, и так далее… Вот почему я так не люблю эту страну.
31.07.12 10:21