Духовный закат вручную; 1989 год: сдвиг фазы
За неделю до Нового 1989 года декан подготовительного отделения Петр Иванович и завуч Тамара Ивановна пригласили меня в деканат и велели быть председателем студенческого совета отделения. Мои обязанности заключались в поддержании связи между всеми группами ПО, занимавшимися в разных корпусах. Алексея Алешкина избрали секретарем комсомольского бюро. Он должен был еженедельно встречаться со всеми комсоргами отделения. Мы решили объезжать группы раз в неделю и интересоваться их жизнью. После знакомства со слушателями сделали вывод, что наиболее организованы и дисциплинированы юристы и медики. Большинство из них ходило на занятия в костюмах и галстуках. Они знали, чего хотели. Среди юристов я встретил бывшего секретаря комитета комсомола 12-й школы Владимира Коробкова, с которым встречался на мероприятиях во Дворце пионеров. Наша группа историков и филологов представляла собой созвездие романтиков и разгильдяев в клетчатых штанах, не представляющих, зачем им высшее образование. Первых было больше. Даже самый старший член нашей группы Сергей Святкин из Дубенского района в свои 23 года был неисправимым романтиком, и в аудиториях бросал реплики, далеко уводящие от темы занятий. Куратор Галина Дмитриевна удивлялась отсутствию у нас понимания, кем мы хотим работать после получения диплома.
На новогодних каникулах мы с Алексеем Алешкиным пошли на фильм Тарковского «Ностальгия». Фильм снимался в Италии, но был положен «на полку» после эмиграции режиссера. Фильм шел в подвальном зале кинохроники кинотеатра «Октябрь». Основные залы были заняты под кассовые эротические картины. Мне понравился главный герой писатель Горчаков в исполнении Олега Янковского, и запомнились слова к нему влюбленной переводчицы Эуджении: «Ты - зануда, Андрей! Знаешь, кто такой зануда? Это человек, с которым легче переспать, чем объяснять, почему ты этого не хочешь!»
Из этого я понял, что из-за занудства я просто обречен на успех у женщин и перестал обращать на них внимание.
После просмотра мы отправились с Алексеем к нему домой, чтобы обсудить фильм. Алексей жил в мастерской брата художника Андрея Алешкина. Она помещалась на оживленном перекрестке улиц Рабочая и Коммунистическая. Это был старый деревянный дом, купленный в 1950-е гг. под мастерскую живописца Федота Сычкова (1870-1958). На фасаде висела памятная доска с именем художника. После смерти Сычкова мастерская переходила из рук в руки членов Союза художников Мордовии, пока не попала в распоряжение Андрея Алешкина. Алексей отпер замок, постучал по стене и сказал что-то по-мордовски. На мой молчаливый вопрос он ответил, что приветствует домового, обитающего в доме и охраняющего его. Дом был очень старый, пропахший гнилым деревом, мышами и газом, которым он отапливался. Внутри находились мольберты, пустые рамы, книжные полки с альбомами, палитрами и прочим художественным имуществом. Алексей спросил меня, как я понял, что означает свеча в фильме Тарковского.
- Ничего не означает. В фильме свеча - это просто свеча, - ответил я.
- Нет! Свеча - это символ горения нашей души, устремленной к высшему. Фильм Тарковского перекликается с творчеством моего брата, исполнившего серию гравюр, посвященных Достоевскому в Петербурге.
Алексей подошел к книжной полке и нашел оттиск гравюры и показал мне. На ней был изображен Достоевский со свечей. Алексей прокомментировал, что тема Достоевского сначала вызвала неудовольствие художественного совета академии художеств в Ленинграде, где учился его брат. Некоторые увидели в гравюрах религиозную пропаганду, но потом политика изменилась, и Андрей Алешкин получил премию за дипломную серию. Затем Алексей достал всю пачку гравюр и целый час рассказывал мне, что означают символы на них. Он умело перепрыгивал на знаки, увиденные в фильме, и связывал их в одну большую картину, сделав вывод о великом предназначении искусства для человека. Он подогрел чай и накормил меня наскоро приготовленной пищей. Беседа закончилась прозаически: Алексей посетовал, что вернувшись в Саранск из Ленинграда, его брат не нашел понимания среди членов местного союза художников. Они восприняли его в качестве нежелательного конкурента и вели себя с ним крайне сдержанно. Алексей рассказал, что в художественном мире существуют выгодные заказы, исчисляемые десятками тысяч рублей, но большая часть художников живет очень бедно, потому что у населения нет спроса на картины, написанные маслом по холсту. Простые люди не могут отличить репродукции в рамках, купленные в универмаге, от подлинной живописи.
Поблагодарив Алексея за гостеприимство, я отправился домой, купив по пути свежий номер «Огонька» в киоске. Дома я прочитал статью про мать Терезу и полностью с ней согласился. Затем я прочитал статьи католикоса всех армян и муфтия Кавказа на темы мира в Карабахе и тоже с ними согласился. Я обратил внимания, что в СМИ произошел сдвиг фазы, как мы говорили в боевом радиоцентре: была разрешена религия, и религиозные деятели на глазах становились новыми героями нашего времени. Я сходил на воскресную службу в Иоанно-Богословский собор Саранска, прослушал проповедь и полностью согласился с седобородым священником, произнесшим ее. После службы я наблюдал, как он вынес четыре большие сумки с продуктами, положил их в багажник «шестерки», стоявшей в ограде, и поехал домой. Я обошел храм вокруг и посмотрел, как в ларьке принимают записки с именами. Затем прочитал объявление, что таинства совершаются только при наличии квитанции об оплате, выданной в бухгалтерии храма. Я сделал вывод, что в церкви отправляется какой-то материалистический культ: люди приносят в храм крупы, соленья, варенье, деньги и обменивают на благосклонность высших сил. Подобное происходило вокруг. В библиотеке поговаривали, что за поступление в университет и за сдачу сессии родители привозят из деревни в квартиры преподавателям копченое сало, сушеные грибы, картошку, маринованные помидоры и т.п.
После новогодних праздников открылась библиотека, и я вновь погрузился в чтение Карамзина. Чтобы отдыхать от него, я ходил в отдел каталогов и искал дореволюционные книги. В одной из них я прочитал мнение экономиста М.И. Туган-Барановского (1965-1919) о существенном отличии Запада от России в том, что в нашей стране рабочее движение было создано тайной полицией, а не возникло самостоятельно. Из этого я сделал вывод о том, что и политика у нас тоже может делаться современной тайной полицией, т.е. сотрудниками управления КГБ. В момент перебрасывания каталожных карточек я удачно подслушал разговор двух библиотекарш о том, что ректор А.И. Сухарев - несчастен в личной жизни. У него строгая жена, требующая у него предоставления ей служебной ректорской машины для поездок по магазинам и, кроме того, сын доставлял ему большое беспокойство во время учебы в 12-й школе, где он подстрелил товарища по классу в учебном тире. Из-за этого ректор был вынужден отправить сына в Москву, где устроил в институт и написал за него кандидатскую диссертацию.
Вернувшись вечером домой, застал отца, читающим статью в «Огоньке» про православную духовную семинарию в Загорске.
Он воскликнул:
- Ну и морды! На них только пахать и пахать!
Я внимательно прочел статью, рассмотрел фотографии и согласился с его оценкой.
После занятий мы спускались с Алексеем в Дом культуры университета на проспекте Ленина и попадали то встречу дискуссионного клуба, то на просмотр «трудного» фильма, то на концерт. Однажды в корпусе я увидел, объявление от руки о заседании политического клуба. Удивился и пошел. Было не более десятка студентов. Тон задавал уже знакомый мне студент истфака в белых носках. Я узнал его имя - Валера. Он уверенно говорил в духе программы «Взгляд», вероятно, просмотренной накануне. Его было интересно слушать, но только один раз. Я посмотрел на его слушателей и понял, что они его воспринимали в качестве властителя дум, луча света в темном царстве и других эпитетов программы по литературе. Вечером того же дня сходил в «Октябрь» на французский фильм «Граф Монте-Кристо» режиссера Робера Верне, выпущенный в повторный прокат. Зал был полон. Восторгался лучшей, на мой взгляд, ролью Жана Маре, не зная о том, что он долгие годы был любовником поэта Жана Кокто. Журнал «Советский экран» ничего не писал об их творческом гомосексуальном союзе. Финал фильма потряс мое мужское эго: Эдмон Дантес всем мстит, берет под руку женщину, которую у него когда-то увели, и знакомится с ее сыном. Настоящий мужчина!