РОЖДЕНИЕ СМЫСЛА
Выложена научная статья Андрея Пелипенко «Рождение СМЫСЛА». Кусочек из нее:
Главным же среди психофизиологических факторов этого перехода выступает родовая травма и её последствия. Саму проблему родовой травмы никак нельзя назвать новой: она неоднократно привлекала внимание исследователей от О. Ранка до С. Грофа и Ж. Лакана, но интерпретировалась, главным образом, в психоаналитическом ключе. Между тем философское и более того, теоретико-культурное её значение остаётся недоинтерпретированным.
«Диссидент» от фрейдовского психоанализа О. Ранк был, пожалуй, первым, кто всерьёз обратился к проблеме родовой травмы и даже построил на её основе собственную психоаналитическую методику и клиническую практику [9]. Однако, поскольку его метод психотерапии не получил общего признания и не имел широкого круга последователей, то и сама тема родовой травмы оказалась в тени.
В трансперсональной психологии С. Грофа [10] феномен родовой травмы служит отправным пунктом построения концепции базовых перинатальных матриц (БПМ). Оставляя в стороне неоднозначное отношение к репрезентативности результатов, полученных в ходе ЛСД сеансов, а также, опуская критику многочисленных натяжек и подгонок в интерпретации образности, связанной с переживанием пребывания в той или иной матрице, отметим, что именно Гроф впервые показал не только психоаналитическое, но и экзистенциальное значение родовой травмы. И хотя само выстраивание 4-х БПМ в строгой последовательности представляется весьма проблематичным как в логико-методологическом, так и экспериментальном аспекте, трансперсональный метод Грофа со всей наглядностью выявил, по крайней мере, два важнейших момента. Первый - безусловное подтверждение существования филогенетической и эволюционной памяти и возможность экспликации и исследования её содержания [11]. Второй - фундаментальное значение родовой травмы как фактора определяющего первичный импульс генезиса сознания.
Грофовские интерпретация пренатальных и перинатальных переживаний в виде мифологической или религиозной образности отчасти сродни отмеченному выше искушению биологизаторов описать, поведение животных в человеческих понятиях и образах, а затем «обратным ходом» вменить животным «очеловеченные» мотивировки, а людям - «анимализованное» поведение. Особенно это касается БПМ II - интерпретации схваток в закрытой маточной системе как антагонизма с матерью (корреляты такой интерпретации есть также у О. Ранка, Дж. Кэмпбелла и Э. Нойманна) и БПМ III - интерпретации синергизма с матерью, т.е. проталкивания через родовой канал в образах оргиастических культов и кровавых жертвоприношений. Но, в любом случае, независимо от характеристик и интерпретаций этих матриц, для проблемы перехода от природного психизма к сознанию, самое важное значение имеют два состояния: собственно пренатальное состояние (в терминах Грофа - БПМ I, - первоначальное единство с матерью до начала родов, переживаемое как высшее блаженство, «океанический экстаз» и т.п.) и постродовое (по Грофу - БПМ IV, образная интерпретация которой, в отличие, к примеру, от более изящных построений Нойманна, противоречива и прямо скажем, невнятна. Для нас, однако, важен не столько комплекс психоаналитических смыслов и их образных корреляций, сколько само экзистенциальное состояние переживающей психики, оказавшей в ситуации выброса из внутриутробного состояния в мир. Поэтому психоаналитические характеристики переходных состояний, столь важные для Грофа, для нас особого значения иметь не будут, а переход из пренатального в постродовое состояние рассматривается исключительно в ракурсе вышеозначенного перехода от синкретического психизма к отпавшему и приобретающему всё большую автономность сознанию. Эта проблема, Грофом на передний план вообще никогда не выдвигалась. Попытка построения теории происхождения сознания как экспликации пренатальных комплексов (с упором на комплекс уробороса) предпринималась и Э. Нойманном [12]. Несмотря на блестящие и до сих пор по достоинству не оцененные интуиции и догадки, Нойманн, будучи последовательным юнгианцем, так и не вышел за пределы психоаналитического дискурса, со всей его ограниченностью, недостатками и аберрациями. Впрочем, критика психоаналитической культурологии - отдельная тема.
Проблема значения постродового состояния (соотносимого с грофовской БПМ IV) отразилась и в построениях Ж. Лакана [13]. В связи с т.н. «зеркальной стадией» развития сознания, Лакан указывает на то, что в силу «преждевременности рождения», выраженной в незавершённости нервной системы младенца, отсутствием моторной координации и некоторых других факторов, ребёнок является не столько автономным организмом, сколько полуавтономной частью материнского тела. Соответственно, будучи не способен укрыться под «сенью инстинкта», ребёнок вынужден строить отношения с окружающим миром искусственным образом, т.е. посредством культуры. Преодоление состояния «фрагментарного тела», т.е. выделение себя из окружающей среды, ориентация и перемещение в пространстве, по Лакану достигается ребёнком посредством апперцепции своего зеркального образа. Ребёнок ассимилирует свою форму или гештальт на расстоянии, помещая хаотический внутренний опыт в оболочку зрительного образа. На фоне естественнонаучных данных «зеркальная» концепция Лакана, при всём её изяществе, предстаёт весьма надуманной, необоснованной, да и, мягко говоря, не вполне самостоятельной. Впрочем, философский дискурс чрезвычайно удобен тем, что позволяет легко выдать любое недоказуемое положение за «невинную» теоретическую метафору. Однако, сама идея не до конца разорванного единства новорожденного с материнским телом и понимание пребывания в утробе как опыта органической полноты, (в терминах Лакана - Реальное) связывает концепцию родовой травмы с философскими интуициями гегелевско-фрейдовско-хайдеггеровской линии, где травма полагается как некий неизбывный опыт «экзистенциальной негативности» и служит основополагающим антропологическим началом.
В силу комплекса эволюционно-морфологических изменений, произошедших в антропогенезе, родовая травма у человека стала своего рода точкой разрыва связанности с природой, формой выпадения из природного континуума. Напомню, что «преждевременность» рождения не только количественно усиливает шок экзистенциального отчуждения при выходе из утробы, но и качественно меняет все психические режимы. Ребёнок не просто вынужден дольше «доучиваться» по сравнению с детёнышами животных; тенденция к угасанию роли запечетливания импринтинга достигает принципиально иного уровня, что кардинально меняет всю психическую конституцию. Это уже не просто корректировка инстинктов или выработка частично подавляющих их условно-рефлекторных программ. Это совершенно новый режим адаптации, где задачу гармонизации с окружающим миром можно решить уже исключительно вторичным образом, посредством развивающейся активности сознания и социокультурных практик. Родовая травма, таким образом, создаёт взаимосвязанный набор условий смыслогенеза...