Суп гороховый брикетированный
Коля Баранов жизнь жил сложную, но веселости характера не утрачивал. Полтора десятка лет, насильственно проведенных в лагерях различной степени строгости режима, научили его, что называется, подсекать службу - то есть ловить выгоду при первой же возможности, а от обременений увиливать, хотя бы и ценой некоторых усилий.
На пятом десятке лет Коля как будто устроился. Он окончательно бросил вялые попытки поступить на работу, связался с кривой Валькой, торговавшей одновременно в поселковом пивбаре и за прилавком магазина, вставил зубы.
С зубами, конечно, помогла Валентина, женщина крутая, даже суровая, но по-своему душевная и обходительная. Она, к примеру, в случае острой нужды без вопросов отпускала напитки в долг - за что её неподдельно любили и величали Валечкой, солнышком и девушкой, а ещё дарили сорванные в придорожной пыли цветки. Валя улыбалась. Потом приходила пора возврата ссуды, и она изымала средства без жалости и сантиментов, причём в двойном размере (таково было первоначальное условие кредитования). За это её звали сукой, падлой, тварью, и обещали даже не выбить, а выковырять единственный глаз.
Смелых, однако, не находилось. Прикоснуться к могучему телу посмел один лишь Баранов, и то чуть ли не на спор. Вале опыт понравился, и утром, последовавшем за романтической ночью, она поставила Николая перед фактом: переселяешься ко мне (её дом соседствовал с магазином), но пить бросаешь - то есть пей, только по чуть-чуть. Верность храни.
Верность - это для Барана было ново, и он согласился. Ища максимум выгоды, Коля «закинул удочку»: купишь машину - вообще женюсь!
В ближайшую субботу, пока работала сменщица, Валентина съездила на рынок, и уже в понедельник вечером ошеломлённый Баран ходил вокруг новенького Москвича. То есть Москвич был старый, сумрачно-зелёный, крашеный чуть ли не кисточкой для заборов, и заводился плохо - но всё-таки ездил.
Как человек чести, Баранов бросил пить (почти бросил) и сводил Валентину в сельсовет, заменяющий в селах ЗАГС. Свадьбы не было.
Жил он теперь рядом с пивбаром, от которого и раньше не больно-то удалялся. Валькины куры, шнырявшие под ногами, и пинаемые посетителями, обрели надёжного защитника. Помогая супруге или её сменщице собирать порожние кружки, Николай заботливо сбрасывал со столов целлофановые шкурки от сосисок, и куры, прельщённые искусственными ароматами, торопливо заглатывали угощение.
Аттракцион нравился. Публика шутила: Колян курей специальных вывел, яйца несут сразу в упаковке. Баран делал серьёзное лицо (что плохо удавалось с физиономией, побитой кулаками и оспинами), и говорил:
- Куры что… Пчёл вот завёл чернобыльских. В улей нейдут, собаку из будки выгнали. За мёдом чтоб по сто раз в день не летали, баночки им привязываю… Майонезные. Мёд каждый день по бидону на рынок вожу. Хорошо, Москвич помогает, а то б уже утонули в меду.
- Кого ты возишь? - раздражался Вова Тищенко, колхозный бригадир. - Да ты машину заводил-то когда в последний раз? Масло менял? Бензин какой льёшь?
- Все время масло меняю, - беззастенчиво врал Баран, на самом деле лишь однажды из праздного любопытства заглянувший под капот, и неторопливо уносил пивную тару на помывку.
- Бензин - чисто девяносто второй, марочный! - похохатывал Коля, вернувшись к мужикам с бокалом честно заработанного пива - хотя какую там марку брала Валька у колхозных шоферов в обмен на выпивку, не знал никто, даже сами шофера. - И вообще, если хочешь знать, Вован, мой Москвич сделает твоего: Никита-Манжерок не даст соврать, мы на нём сто сорок семь выжимали…
Никиты, конечно, рядом не оказывалось, и Вова, собственник ухоженного, даже выхоленного Москвичонка четыреста двенадцатой модели, вскипал.
- Да не ездят Москвичи с такой скоростью! - кричал бригадир Тищенко, и долбал кулачищем по столешнице.
- Это твой не ездит, а мой выжимает, - с ледяным достоинством возражал Баранов, приподнимая над столом кружку, чтоб пиво не расплёскивалось.
- В общем, так, - сказал бригадир. - Спорим! Щас садимся в твою колымагу, и едем на море. Выкупаемся, и назад.
До моря, до Бердянской косы, если ехать напрямки, полями, а потом вдоль речки Берды, выходило что-то около ста двадцати километров. Если петлять по асфальту - все сто шестьдесят.
- Ну? - заинтересовался Баранов.
- Если твоё корыто доедет, - предложил Тищенко, - ставлю ящик «Славянского». Нет - ящик с тебя.
- Годится, - с солидной неторопливостью согласился Баранов. - Валька как раз у Бердянке, до матери поехала. Заберём.
- Заберём, - подтвердил бригадир. - Иди заводи.
Николай неторопливо прошествовал в дом, взял ключи от машины, захлопнул форточку на кухне, запер входную дверь. Завёлся Москвич на удивление быстро - почти даже и не толкали. Садясь на пассажирское сиденье, Тищенко выбросил из-под ног какие-то доски.
Они уехали, и не было их дней пять.
Валентина, предупреждённая сменщицей о визите, дожидалась ездоков у матери, поминутно звоня: нет ли вестей? Участковый разводил руками: в сводках не значатся… Где-то едут, значит.
Путешественники тем временем латали колёса, разбирали и собирали двигатель, экспериментировали с проводами, пытаясь заставить фары светиться. Дощатый настил под ногами Вова восстановил в первый же день пути, после того, как дыра в полу поглотила резиновый коврик и покусилась на туфлю. Коля проявил недюжинную смекалку, сумев возобновить работу сцепления при помощи выдохшегося пива и распрямлённой железки, выломанной из сиденья.
В первый же день они разругались насмерть, и Тищенко замахивался на Баранова кулаком, а тот пытался оборониться домкратом. Выезжая, еды не брали. Вода кончалась…
Вскоре стало ясно, что в слесарной работе они понимают друг друга с полуслова. Один знал, как нужно, и был силён как медведь. Другой подсекал, как выкрутиться, и если не удавалось решить проблему в лоб, тут же предлагал десяток обходных путей.
К Валькиной матери они приехали на третий день, уже почти друзьями. Сутки провели на море, отдыхая и отъедаясь. Назад машину вёл Вова, медленно и осторожно, и доехали без приключений.
Прощались с рукопожатиями, и о «Славянском» уже не вспоминали, чем чрезвычайно расстроили завсегдатаев заведения. Валентина, гордая новой дружбой, пошла в дом. Но не успела она отворить дверь, как в щель, хрипло завывая, протиснулся кот, и, даже не взглянув на хозяйку, опрометью бросился к калитке.
Возле самых ворот из-под земли торчала труба. Старый кран плохо держал напор, и тоненькая струйка воды стекала, наполняя подставленное ведро.
Кот подскочил к ведру, встал на задние лапы и принялся лакать громко и жадно, как пьют набегавшиеся собаки. Вова и Коля, прекратив беседу, наблюдали, как кошачье брюхо раздувается всё сильнее, делается больше и круглее, а ведро постепенно пустеет…
- Отойдём, Вован, за машину, а то заляпает… - предложил Коля после короткого молчания.
- Ты, что, его в доме закрыл?
Колян пожал плечами и присел возле колеса, опасливо выглядывая из-за фары.
- Щас лопнет… Уже вот-вот…
Из дому вышла Валентина, неся в руках какие-то горчичного цвета бумажки.
- Гороховый суп, - сказала Валя. - Лежал на подоконнике. Голодный кот сгрыз напрочь. А воды в доме нет…
- Там же полбрикета - одна соль! - ахнул из-за Москвича Вова, ещё не забывший, как жестоки страдания от голода и жажды. - Я б сдох!
Но кот не сдох и не лопнул. Налакавшись воды, он тут же обессилено упал и уснул, живой и здоровый. Потому что гороховый суп, даже если он казённого производства, даже если он наперчён, спрессован в концентрат, пересолен и обёрнут пергаментной бумажкой - целителен…
На пятом десятке лет Коля как будто устроился. Он окончательно бросил вялые попытки поступить на работу, связался с кривой Валькой, торговавшей одновременно в поселковом пивбаре и за прилавком магазина, вставил зубы.
С зубами, конечно, помогла Валентина, женщина крутая, даже суровая, но по-своему душевная и обходительная. Она, к примеру, в случае острой нужды без вопросов отпускала напитки в долг - за что её неподдельно любили и величали Валечкой, солнышком и девушкой, а ещё дарили сорванные в придорожной пыли цветки. Валя улыбалась. Потом приходила пора возврата ссуды, и она изымала средства без жалости и сантиментов, причём в двойном размере (таково было первоначальное условие кредитования). За это её звали сукой, падлой, тварью, и обещали даже не выбить, а выковырять единственный глаз.
Смелых, однако, не находилось. Прикоснуться к могучему телу посмел один лишь Баранов, и то чуть ли не на спор. Вале опыт понравился, и утром, последовавшем за романтической ночью, она поставила Николая перед фактом: переселяешься ко мне (её дом соседствовал с магазином), но пить бросаешь - то есть пей, только по чуть-чуть. Верность храни.
Верность - это для Барана было ново, и он согласился. Ища максимум выгоды, Коля «закинул удочку»: купишь машину - вообще женюсь!
В ближайшую субботу, пока работала сменщица, Валентина съездила на рынок, и уже в понедельник вечером ошеломлённый Баран ходил вокруг новенького Москвича. То есть Москвич был старый, сумрачно-зелёный, крашеный чуть ли не кисточкой для заборов, и заводился плохо - но всё-таки ездил.
Как человек чести, Баранов бросил пить (почти бросил) и сводил Валентину в сельсовет, заменяющий в селах ЗАГС. Свадьбы не было.
Жил он теперь рядом с пивбаром, от которого и раньше не больно-то удалялся. Валькины куры, шнырявшие под ногами, и пинаемые посетителями, обрели надёжного защитника. Помогая супруге или её сменщице собирать порожние кружки, Николай заботливо сбрасывал со столов целлофановые шкурки от сосисок, и куры, прельщённые искусственными ароматами, торопливо заглатывали угощение.
Аттракцион нравился. Публика шутила: Колян курей специальных вывел, яйца несут сразу в упаковке. Баран делал серьёзное лицо (что плохо удавалось с физиономией, побитой кулаками и оспинами), и говорил:
- Куры что… Пчёл вот завёл чернобыльских. В улей нейдут, собаку из будки выгнали. За мёдом чтоб по сто раз в день не летали, баночки им привязываю… Майонезные. Мёд каждый день по бидону на рынок вожу. Хорошо, Москвич помогает, а то б уже утонули в меду.
- Кого ты возишь? - раздражался Вова Тищенко, колхозный бригадир. - Да ты машину заводил-то когда в последний раз? Масло менял? Бензин какой льёшь?
- Все время масло меняю, - беззастенчиво врал Баран, на самом деле лишь однажды из праздного любопытства заглянувший под капот, и неторопливо уносил пивную тару на помывку.
- Бензин - чисто девяносто второй, марочный! - похохатывал Коля, вернувшись к мужикам с бокалом честно заработанного пива - хотя какую там марку брала Валька у колхозных шоферов в обмен на выпивку, не знал никто, даже сами шофера. - И вообще, если хочешь знать, Вован, мой Москвич сделает твоего: Никита-Манжерок не даст соврать, мы на нём сто сорок семь выжимали…
Никиты, конечно, рядом не оказывалось, и Вова, собственник ухоженного, даже выхоленного Москвичонка четыреста двенадцатой модели, вскипал.
- Да не ездят Москвичи с такой скоростью! - кричал бригадир Тищенко, и долбал кулачищем по столешнице.
- Это твой не ездит, а мой выжимает, - с ледяным достоинством возражал Баранов, приподнимая над столом кружку, чтоб пиво не расплёскивалось.
- В общем, так, - сказал бригадир. - Спорим! Щас садимся в твою колымагу, и едем на море. Выкупаемся, и назад.
До моря, до Бердянской косы, если ехать напрямки, полями, а потом вдоль речки Берды, выходило что-то около ста двадцати километров. Если петлять по асфальту - все сто шестьдесят.
- Ну? - заинтересовался Баранов.
- Если твоё корыто доедет, - предложил Тищенко, - ставлю ящик «Славянского». Нет - ящик с тебя.
- Годится, - с солидной неторопливостью согласился Баранов. - Валька как раз у Бердянке, до матери поехала. Заберём.
- Заберём, - подтвердил бригадир. - Иди заводи.
Николай неторопливо прошествовал в дом, взял ключи от машины, захлопнул форточку на кухне, запер входную дверь. Завёлся Москвич на удивление быстро - почти даже и не толкали. Садясь на пассажирское сиденье, Тищенко выбросил из-под ног какие-то доски.
Они уехали, и не было их дней пять.
Валентина, предупреждённая сменщицей о визите, дожидалась ездоков у матери, поминутно звоня: нет ли вестей? Участковый разводил руками: в сводках не значатся… Где-то едут, значит.
Путешественники тем временем латали колёса, разбирали и собирали двигатель, экспериментировали с проводами, пытаясь заставить фары светиться. Дощатый настил под ногами Вова восстановил в первый же день пути, после того, как дыра в полу поглотила резиновый коврик и покусилась на туфлю. Коля проявил недюжинную смекалку, сумев возобновить работу сцепления при помощи выдохшегося пива и распрямлённой железки, выломанной из сиденья.
В первый же день они разругались насмерть, и Тищенко замахивался на Баранова кулаком, а тот пытался оборониться домкратом. Выезжая, еды не брали. Вода кончалась…
Вскоре стало ясно, что в слесарной работе они понимают друг друга с полуслова. Один знал, как нужно, и был силён как медведь. Другой подсекал, как выкрутиться, и если не удавалось решить проблему в лоб, тут же предлагал десяток обходных путей.
К Валькиной матери они приехали на третий день, уже почти друзьями. Сутки провели на море, отдыхая и отъедаясь. Назад машину вёл Вова, медленно и осторожно, и доехали без приключений.
Прощались с рукопожатиями, и о «Славянском» уже не вспоминали, чем чрезвычайно расстроили завсегдатаев заведения. Валентина, гордая новой дружбой, пошла в дом. Но не успела она отворить дверь, как в щель, хрипло завывая, протиснулся кот, и, даже не взглянув на хозяйку, опрометью бросился к калитке.
Возле самых ворот из-под земли торчала труба. Старый кран плохо держал напор, и тоненькая струйка воды стекала, наполняя подставленное ведро.
Кот подскочил к ведру, встал на задние лапы и принялся лакать громко и жадно, как пьют набегавшиеся собаки. Вова и Коля, прекратив беседу, наблюдали, как кошачье брюхо раздувается всё сильнее, делается больше и круглее, а ведро постепенно пустеет…
- Отойдём, Вован, за машину, а то заляпает… - предложил Коля после короткого молчания.
- Ты, что, его в доме закрыл?
Колян пожал плечами и присел возле колеса, опасливо выглядывая из-за фары.
- Щас лопнет… Уже вот-вот…
Из дому вышла Валентина, неся в руках какие-то горчичного цвета бумажки.
- Гороховый суп, - сказала Валя. - Лежал на подоконнике. Голодный кот сгрыз напрочь. А воды в доме нет…
- Там же полбрикета - одна соль! - ахнул из-за Москвича Вова, ещё не забывший, как жестоки страдания от голода и жажды. - Я б сдох!
Но кот не сдох и не лопнул. Налакавшись воды, он тут же обессилено упал и уснул, живой и здоровый. Потому что гороховый суп, даже если он казённого производства, даже если он наперчён, спрессован в концентрат, пересолен и обёрнут пергаментной бумажкой - целителен…