Конец Великого Новгорода
Конец независимости Великого Новгорода положил великий князь Московский и Владимирский Иван III Васильевич (прошу прощения, что в одном предложении трижды употребляется одно и то же слово, но, как говорится из песни слов не выкинешь), прозванный Великим в том числе и за подчинение Москве когда-то могущественной боярской республики.
После поглощения Ярославского княжества он всерьез занялся присоединением богатейшего Новгорода, существование которой не давало ему покоя.
"Марфа Посадница. Уничтожение Новгородского веча"
(К. В. Лебедев, 1889 г.):
С Новгородской республикой враждовали еще далекие предки Ивана III - то приглашаемые новгородским вече, то изгоняемые им же переяславские князья первой половины XIII века Ярослав Всеволодович и Александр Ярославич (Невский). Были, правда и времена, когда новгородцы выступали на стороне Москвы (например, когда она уступала в борьбе за великокняжеский ярлык, более сильной Твери в начале XIV века). Но чем сильнее становилось Московское княжество, князья которого правдами и неправдами устраняли своих конкурентов или подчиняли их своей воле, тем более враждебными становились отношения между Москвой и Великим Новгородом.
Однако, Иван III, которого вполне можно считать главным собирателем русских земель, предпочитал смотреть на независимую Новгородскую республику как на территорию, принадлежащую ему по праву, хотя, нужно признать, что московские князья никак не могли хоть сколько-нибудь логично это право объяснить. Поэтому им оставалось лишь одно - ссылаться на свою родословную: "Отчина есте моя, людии, Новгородстии, изначала от дед и прадед наших, от великого князя Володимира, крестившего землю Русскую, от правнука Рюрикова, перваго великого князя в земле вашей", - заявил он обескураженным новгородцам в 1471 году после победы над ними в битве на реке Шелонь.
Более того, Иван Васильевич объявил о том, что "казнити волны же есмь, коли на нас не по старине смотрети начнете".
Новгородцы с 1136 года жили самостоятельно, имели добытую в борьбе "вольность в князьях", и обращение к такой седой "старине", что ее никто не мог вспомнить, их шокировало. Они пытались решить дело миром, но тщетно. Иван Васильевич искал предлога к войне - и скоро его нашел.
Решив реализовать свое право на "вольность в князьях", новгородцы пригласили на княжение литовского князя (из рода Гедемина) Михаила Олельковича. Этот князь был православным, мать его, Анастасия Васильевна, была родной теткой московскому князю, а сам Михаил - двоюродный брат Ивана Васильевича - по материнской линии являлся правнуком Дмитрия Донского, как и сам Иван III, так же приходившийся правнуком Дмитрия Донского (только по мужской линии).
Кстати, литовские православные князья и до этого были приглашаемы на русские княжения - в Псков, например. Судя по всему, никакой угрозы православию приглашение Михаила не несло. Однако оно было подано московским князем и московским клиром именно как враждебная и даже изменническая акция: попытка заключения союза с одним из главных врагов Московского княжества - католической Литвой.
Великому московскому князю сопутствовали удачные обстоятельства. Незадолго до похода на Новгород Михаил Олелькович отбыл в Киев, где скончался его старший брат Семен, - и новгородцы остались без военного предводителя. Правда в Новгороде оставался служилый князь Василий Шуйский, но он военными талантами не блистал.
Другим благоприятным обстоятельством был тот факт, что в ту пору новгородским архиепископом был Феофил, ориентирующийся на Москву, что и не удивительно, поскольку Москва уже с середины XIV века являлась центром митрополии.
Войска московского князя вошли в Новгородскую землю несколькими отрядами. Кроме собственно московских полков, включая войсо московского князя и его братьев, к походу присоединились касимовские татары во главе с сыном Касима, Данияром, тверской полк и, по некоторым данным, псковичи.
На реке Шелонь московское войско под командованием Даниила Дмитриевича Холмского и Федора Даниловича Пестрого столкнулись с новгородским полком.
Об этой битве много написано, но ход событий, как правило, излагается с точки зрения победителей. Обычно отмечается, что новгородское войско состояло из 40 тысяч человек, а московское - около 5 тысяч, хотя первоначально отряд московских воевод составлял 10 тысяч человек. Новгородцы, уверенные в победе, "глаголаху словеса хульнаа". На следующее утро московские воеводы первыми бросились вброд через Шелонь. Не ожидавшие такого натиска новгородцы бросились бежать.
Позднейшие российские историки добавляли, что простые новгородцы не хотели воевать со "своими", "православными": заклепывали пушки, воевали только под принуждением, при любом благоприятном случае обращались в бегство...
Но сохранившиеся новгородские источники по-иному рисуют картину Шелонской битвы. Новгородцы, пользуясь своим численным преимуществом, потеснили москвичей, и даже погнали их за Шелонь. Но исход дела в пользу московского войска решили подоспевшие касимовские татары. Архиепископский новгородский конный полк при этом бездействовал - его воеводы отговаривались, что они посланы только против псковичей (?!). Попавшего в плен к москвичам новгородского воеводу Дмитрия Борецкого и еще троих бояр великий князь велел казнить, а еще 50 лучших новгородцев отправили в Коломну "в тоурму".
Деморализованные Шелонским разгромом новгородцы запросили (по инициативе все того же архиепископа!) мира - и вскоре к Ивану Васильевичу прибыла новгородская делегация во главе с Феофилом. Иван Васильевич милостиво простил "крамольников" и, взяв "откуопъ копейного с города 16 тысяч рублевъ Новогородскихъ", а также всех пленных, отбыл в Москву.
Отдельно летописец отмечает, как великий князь "чтивъ царевича Даниара и отдаривъ, отпусти его в Мещероу, оубиша бо оу него Новогородци 40 Татариновъ в загоне" - то есть 40 служилых басурман и для летописца, и для великого князя оказались дороже, чем сотни и тысячи новгородцев, которые "восхотеша Латынскому кралю и митрополиту работати".
Не был забыт и Феофил - в конце 1471 года он был поставлен московским митрополитом в архиепископы новгородские и псковские.
Но все же новгородское самоуправление не было отменено вовсе, хотя и сильно ограничено. Повод к окончательному решению новгородского вопроса не заставил себя долго ждать. В 1477 году два новгородских челобитчика, представляясь московскому князю, назвали его не "господином", как обыкновенно, а "государем". Иван Васильевич использовал это, чтобы предъявить новгородцам новые требования. Московские бояре прибыли в Новгород и потребовали признания за Иваном III титула государя и упразднения новгородского суда.
Тщетны были ответы новгородского веча, что оно не давало этим двум мелким чиновникам (подвойскому Назару и вечевому дьяку Захарию) подобного поручения! Великий князь Иван III обвинил новгородцев в запирательстве и нанесении ему бесчестия и в октябре выступил в новый поход на Новгород.
Московское войско окружило город и начало грабить окрестности, добывая фураж, и не только. Надежды новгородцев на то, что под действием холода и голода московское войско отступит, растаяли на глазах. Тогда новгородцы 23 ноября 1477 года отправили посольство во главе со все тем же архиепископом Феофилом, гадеясь в очередной раз откупиться от великого князя. Но на сей раз вышло по другому: московские бояре от лица великого князя заявили, что "вечу колоколу в отчине нашей в Новгороде не быти, а государство нам свое держати".
Узнав это, новгородское вече забурлило - однако боярская верхушка все пыталась договориться. Она получила заверения от московских бояр, что в случае принятия ультиматума их жизнь и имущество будут в безопасности. Когда же новгородцы предложили московскому князю поклясться в этом, им было в резкой форме отказано.
И новгородцы... сдались!
Вернее, сдалась новгородская верхушка, а простым новгородцам оставалось лишь подчиниться. Одним из первых на службу к московскому князю перешел новгородский служилый князь Василий Шуйский. А уже 15 января 1478 года все новгородцы были приведены к присяге великому князю, вече более не собиралось, а вечевой колокол отправили в Москву.
"Отправка Марфы Посадницы и вечевого колокола в Москву"
(А. Д. Кившенко):
Апогеем этого фарисейского апофеоза стало взятие под стражу новгородского архиепископа Феофила. Как говорится, доносчику - первый кнут. "Князь же великий изыма архиепископа Новогородскаго в Новегороде Феофила в коромоле и посла его на Москву и казну его взя, множество злата и сребра и съсоудовъ его", - пишет летописец.
Но в "крамолу" главного союзника Москвы Феофила верится с трудом. Скорее всего, Иван Васильевич просто позарился на богатую архиепископскую казну. Ведь он был настоящим духовным наследником своего далекого предка Ивана Даниловича Калиты и действовал в соотвествии с тем же принципом "цель оправдывает средства", что и его предок в пятом поколении. "Деньги не пахнут!", а нового архиепископа для Новгорода найти не так уж и сложно...
Так, по предательству и малодушию правящей верхушки, пал Господин Великий Новгород.
Интересно, что даже спустя несколько столетий в народном представлении бытовало мнение, что новгородцы проявили непростительную уступчивость в борьбе за свою свободу, за что подвергались нещадному осмеянию. "Новгородцы такали, такали, да Новгород и протакали", - записал Владимир Даль в своих "Пословицах русского народа"...
Благодарю за внмание.
Сергей Воробьев.
После поглощения Ярославского княжества он всерьез занялся присоединением богатейшего Новгорода, существование которой не давало ему покоя.
"Марфа Посадница. Уничтожение Новгородского веча"
(К. В. Лебедев, 1889 г.):
С Новгородской республикой враждовали еще далекие предки Ивана III - то приглашаемые новгородским вече, то изгоняемые им же переяславские князья первой половины XIII века Ярослав Всеволодович и Александр Ярославич (Невский). Были, правда и времена, когда новгородцы выступали на стороне Москвы (например, когда она уступала в борьбе за великокняжеский ярлык, более сильной Твери в начале XIV века). Но чем сильнее становилось Московское княжество, князья которого правдами и неправдами устраняли своих конкурентов или подчиняли их своей воле, тем более враждебными становились отношения между Москвой и Великим Новгородом.
Однако, Иван III, которого вполне можно считать главным собирателем русских земель, предпочитал смотреть на независимую Новгородскую республику как на территорию, принадлежащую ему по праву, хотя, нужно признать, что московские князья никак не могли хоть сколько-нибудь логично это право объяснить. Поэтому им оставалось лишь одно - ссылаться на свою родословную: "Отчина есте моя, людии, Новгородстии, изначала от дед и прадед наших, от великого князя Володимира, крестившего землю Русскую, от правнука Рюрикова, перваго великого князя в земле вашей", - заявил он обескураженным новгородцам в 1471 году после победы над ними в битве на реке Шелонь.
Более того, Иван Васильевич объявил о том, что "казнити волны же есмь, коли на нас не по старине смотрети начнете".
Новгородцы с 1136 года жили самостоятельно, имели добытую в борьбе "вольность в князьях", и обращение к такой седой "старине", что ее никто не мог вспомнить, их шокировало. Они пытались решить дело миром, но тщетно. Иван Васильевич искал предлога к войне - и скоро его нашел.
Решив реализовать свое право на "вольность в князьях", новгородцы пригласили на княжение литовского князя (из рода Гедемина) Михаила Олельковича. Этот князь был православным, мать его, Анастасия Васильевна, была родной теткой московскому князю, а сам Михаил - двоюродный брат Ивана Васильевича - по материнской линии являлся правнуком Дмитрия Донского, как и сам Иван III, так же приходившийся правнуком Дмитрия Донского (только по мужской линии).
Кстати, литовские православные князья и до этого были приглашаемы на русские княжения - в Псков, например. Судя по всему, никакой угрозы православию приглашение Михаила не несло. Однако оно было подано московским князем и московским клиром именно как враждебная и даже изменническая акция: попытка заключения союза с одним из главных врагов Московского княжества - католической Литвой.
Великому московскому князю сопутствовали удачные обстоятельства. Незадолго до похода на Новгород Михаил Олелькович отбыл в Киев, где скончался его старший брат Семен, - и новгородцы остались без военного предводителя. Правда в Новгороде оставался служилый князь Василий Шуйский, но он военными талантами не блистал.
Другим благоприятным обстоятельством был тот факт, что в ту пору новгородским архиепископом был Феофил, ориентирующийся на Москву, что и не удивительно, поскольку Москва уже с середины XIV века являлась центром митрополии.
Войска московского князя вошли в Новгородскую землю несколькими отрядами. Кроме собственно московских полков, включая войсо московского князя и его братьев, к походу присоединились касимовские татары во главе с сыном Касима, Данияром, тверской полк и, по некоторым данным, псковичи.
На реке Шелонь московское войско под командованием Даниила Дмитриевича Холмского и Федора Даниловича Пестрого столкнулись с новгородским полком.
Об этой битве много написано, но ход событий, как правило, излагается с точки зрения победителей. Обычно отмечается, что новгородское войско состояло из 40 тысяч человек, а московское - около 5 тысяч, хотя первоначально отряд московских воевод составлял 10 тысяч человек. Новгородцы, уверенные в победе, "глаголаху словеса хульнаа". На следующее утро московские воеводы первыми бросились вброд через Шелонь. Не ожидавшие такого натиска новгородцы бросились бежать.
Позднейшие российские историки добавляли, что простые новгородцы не хотели воевать со "своими", "православными": заклепывали пушки, воевали только под принуждением, при любом благоприятном случае обращались в бегство...
Но сохранившиеся новгородские источники по-иному рисуют картину Шелонской битвы. Новгородцы, пользуясь своим численным преимуществом, потеснили москвичей, и даже погнали их за Шелонь. Но исход дела в пользу московского войска решили подоспевшие касимовские татары. Архиепископский новгородский конный полк при этом бездействовал - его воеводы отговаривались, что они посланы только против псковичей (?!). Попавшего в плен к москвичам новгородского воеводу Дмитрия Борецкого и еще троих бояр великий князь велел казнить, а еще 50 лучших новгородцев отправили в Коломну "в тоурму".
Деморализованные Шелонским разгромом новгородцы запросили (по инициативе все того же архиепископа!) мира - и вскоре к Ивану Васильевичу прибыла новгородская делегация во главе с Феофилом. Иван Васильевич милостиво простил "крамольников" и, взяв "откуопъ копейного с города 16 тысяч рублевъ Новогородскихъ", а также всех пленных, отбыл в Москву.
Отдельно летописец отмечает, как великий князь "чтивъ царевича Даниара и отдаривъ, отпусти его в Мещероу, оубиша бо оу него Новогородци 40 Татариновъ в загоне" - то есть 40 служилых басурман и для летописца, и для великого князя оказались дороже, чем сотни и тысячи новгородцев, которые "восхотеша Латынскому кралю и митрополиту работати".
Не был забыт и Феофил - в конце 1471 года он был поставлен московским митрополитом в архиепископы новгородские и псковские.
Но все же новгородское самоуправление не было отменено вовсе, хотя и сильно ограничено. Повод к окончательному решению новгородского вопроса не заставил себя долго ждать. В 1477 году два новгородских челобитчика, представляясь московскому князю, назвали его не "господином", как обыкновенно, а "государем". Иван Васильевич использовал это, чтобы предъявить новгородцам новые требования. Московские бояре прибыли в Новгород и потребовали признания за Иваном III титула государя и упразднения новгородского суда.
Тщетны были ответы новгородского веча, что оно не давало этим двум мелким чиновникам (подвойскому Назару и вечевому дьяку Захарию) подобного поручения! Великий князь Иван III обвинил новгородцев в запирательстве и нанесении ему бесчестия и в октябре выступил в новый поход на Новгород.
Московское войско окружило город и начало грабить окрестности, добывая фураж, и не только. Надежды новгородцев на то, что под действием холода и голода московское войско отступит, растаяли на глазах. Тогда новгородцы 23 ноября 1477 года отправили посольство во главе со все тем же архиепископом Феофилом, гадеясь в очередной раз откупиться от великого князя. Но на сей раз вышло по другому: московские бояре от лица великого князя заявили, что "вечу колоколу в отчине нашей в Новгороде не быти, а государство нам свое держати".
Узнав это, новгородское вече забурлило - однако боярская верхушка все пыталась договориться. Она получила заверения от московских бояр, что в случае принятия ультиматума их жизнь и имущество будут в безопасности. Когда же новгородцы предложили московскому князю поклясться в этом, им было в резкой форме отказано.
И новгородцы... сдались!
Вернее, сдалась новгородская верхушка, а простым новгородцам оставалось лишь подчиниться. Одним из первых на службу к московскому князю перешел новгородский служилый князь Василий Шуйский. А уже 15 января 1478 года все новгородцы были приведены к присяге великому князю, вече более не собиралось, а вечевой колокол отправили в Москву.
"Отправка Марфы Посадницы и вечевого колокола в Москву"
(А. Д. Кившенко):
Апогеем этого фарисейского апофеоза стало взятие под стражу новгородского архиепископа Феофила. Как говорится, доносчику - первый кнут. "Князь же великий изыма архиепископа Новогородскаго в Новегороде Феофила в коромоле и посла его на Москву и казну его взя, множество злата и сребра и съсоудовъ его", - пишет летописец.
Но в "крамолу" главного союзника Москвы Феофила верится с трудом. Скорее всего, Иван Васильевич просто позарился на богатую архиепископскую казну. Ведь он был настоящим духовным наследником своего далекого предка Ивана Даниловича Калиты и действовал в соотвествии с тем же принципом "цель оправдывает средства", что и его предок в пятом поколении. "Деньги не пахнут!", а нового архиепископа для Новгорода найти не так уж и сложно...
Так, по предательству и малодушию правящей верхушки, пал Господин Великий Новгород.
Интересно, что даже спустя несколько столетий в народном представлении бытовало мнение, что новгородцы проявили непростительную уступчивость в борьбе за свою свободу, за что подвергались нещадному осмеянию. "Новгородцы такали, такали, да Новгород и протакали", - записал Владимир Даль в своих "Пословицах русского народа"...
Благодарю за внмание.
Сергей Воробьев.