Начало «бабьего века» в России
Анна ИоанновнаУ реформ Петра I была непростая судьба. Сразу же после смерти преобразователя в 1725 году дело его было поставлено под угрозу.
Первые пять лет на российском престоле царила чехарда. Вначале его заняла супруга Петра - Екатерина I, которая через полтора года скоропостижно скончалась. Ее сменил внук Петра I и сын царевича Алексея - Петр II, но и он царствовал недолго.
Поздним вечером 18 января 1730 года Лефортов дворец по обыкновению светился огнями, но в нем было тихо, не радостно. Император Петр II умирал от оспы на пятнадцатом году жизни. В больших гулких комнатах вполголоса переговаривались придворные, сенаторы, генералы, из залы в залу бесшумно скользили вышколенные лакеи.
Врачи и священники уже выполнили свой тягостный долг: первые - отняв надежду у окружающих, вторые - подарив ее умирающему. В ту же ночь Петр II скончался. С его смертью пресеклась мужская линия дома Романовых, царствовавшая 118 лет.
Сейчас же в соседней зале собрался Верховный тайный совет, взяв на себя почин в деле замещения престола. В него входили двое князей Долгоруких, канцлер Головкин, князь Димитрий Голицын и граф Остерман. Нашли так же нужным пригласить еще двоих Долгоруких и брата Д. Голицына. Совещание проходило бурно, «с немалыми разгласиями». Престол остался без законных наследников и без ясного закона о престолонаследии. Заявление князя Алексея Долгорукова о праве его дочери на престол (княжна Екатерина была помолвлена с покойным императором) и чье-то предложение о царице-бабке были отклонены как «непристойные». Одного за другим отвергли и дочь Петра I Елизавету, и герцога голштинского, мать которого была старшей сестрой Елизаветы (их черед придет много позднее), и других членов царствующего дома. К каждой кандидатуре подходили с пристрастием, стремились не допустить усиления соперничавших домов. Недавно пришедшее известие о смерти в далеком Березове опального Меншикова лишний раз напомнило всем о судьбе свергнутых фаворитов. Конец спорам, грозящим свести совещание к боярской склоке, положил шестидесятилетний князь Д.Голицын, - единственный из присутствующих преследовавший здесь собственно политические цели. Возвысив голос, он предложил остановиться на вдовствующей герцогине курляндской Анне, второй дочери царя Ивана, государыне, по словам Голицына, умной и сердечной, которой в Курляндии все довольны.
Одинокая бессемейная герцогиня, лишенная политического веса в России, устроила всех.
- Так, так! Нечего больше рассуждать, выбираем Анну, - зашумели верховники, смертельно уставшие от династических экскурсов. Зевая, они начали подниматься со своих мест, но следующая фраза Голицына заставила их снова опуститься в кресла.
- Воля ваша, кого изволите, только надобно и себе полегчить.
- Как это себе полегчить? - спросил Головкин.
- А так полегчить, чтоб воли себе прибавить, - ответил Голицын.
Боярские дрязги кончились, начиналась политика.
Голицын пояснил, что следует послать ее величеству пункты, которые обязали бы Анну, в благодарность за предложенный престол, в брак не вступать, преемника себе не назначать и править согласно с Верховным тайным советом «в восьми персонах». Предложение Голицына, возвращавшее Россию чуть ли не ко временам «семибоярщины», было сделано всего пять лет спустя после смерти Петра Великого!
Однако не все так склалось, как мечталось.
Пункты были составлены и под строжайшим секретом посланы в Митаву вместе с письмом, извещавшим Анну об избрании ее императрицей. Анна на все условия легко согласилась и тотчас выехала в Москву, затребовав десять тысяч рублей на подъем.
В Москве тем временем зрел второй заговор. По труднообъяснимому в его положении и возрасте демократизму, почерпнутому, вероятно, частью из западноевропейских политических теорий, частью из полузабытых отечественных преданий о Земских соборах, Голицын желал, чтобы решение Верховного тайного совета непременно получило одобрение «всего отечества». Он полагал, видимо, что общество по своей природе больше склонно к республиканизму, чем к деспотии - заблуждение, не изжитое, впрочем, и в наши дни. Возможно, однако, и то, что Голицын слишком презирал это самое отечество, чтобы предполагать, что оно осмелится противиться воле могущественных верховников. Действительно, добиться согласия от Сената, Синода и генералитета было нетрудно. Но к несчастью для верховников, Москва в те дни оказалась наводнена провинциальным дворянством, съехавшимся в первопрестольную по случаю объявленной на 19 января свадьбы Петра II с Екатериной Долгорукой. В этой среде замысел Голицына был встречен глухим ропотом. Каким-то непостижимым инстинктом эти полуграмотные дворянчики учуяли, что верховники хотят «вместо одного толпу государей сочинить». По городу поползли недобрые слухи. Недовольство шляхты передалось и высшим военным и гражданским чинам, которые 2 февраля отказались до приезда государыни подписывать торжественно оглашенные верховниками пункты с собственноручной подписью императрицы: «По сему обещаю все без изъяна содержать. Анна». Общее настроение выразил одинокий сдавленный выкрик откуда-то из середины раззолоченной толпы:
- Не ведаю и весьма дивлюсь, отчего пришло на мысль государыне так писать?
«Отечество», к большому смущению Голицына, вопреки всем политическим теориям и преданиям явно склонялось к самодержавию.
Подъезжавшая к Москве Анна охотно присоединилась к заговору против самой себя. В подмосковном селе Всесвятском она озадачила верховников, самолично назначив себя подполковником Преображенского полка и капитаном кавалергардов. Раздача ею из собственных рук водки гвардейцам вызвало всеобщий верноподданнический восторг. Офицеры кричали, что скорее согласятся быть рабами одного монарха, чем многих.
Верховники старались не падать духом, еще надеясь на подпись Анны под пунктами. Но когда 25 февраля в присутствии восьмисот сенаторов, генералов и дворян ей поднесли прошение о пересмотре проектов Верховного тайного совета в сторону приведения формы государственного правления с желанием народа, Анна на глазах у изумленных верховников покорно склонилась перед волей «всего отечества» и тут же подписала бумагу. Вслед за тем в зале поднялся невероятный шум, в котором громче других слышались возгласы гвардейских офицеров, что они не хотят, чтобы государыне предписывали законы: «Она должна быть самодержицею, как были первые государи!» На уговоры Анны прекратить беспорядок они повалились перед ней на колени:
- Прикажите, и мы принесем к вашим ногам головы ваших злодеев!
Заключительный акт заговора против честного слова императрицы разыгрался после обеденного стола, к которому были приглашены и верховники. Дворянство подало Анне вторичную просьбу принять самодержавство, на этот раз со 150 подписями.
- Как? - вскинула брови императрица, простодушно удивленная упорным нежеланием принять ее жертву на алтарь отечества. - Разве эти пункты были составлены не по желанию всего народа?
- Нет! - единогласно прозвучало в ответ.
- Так ты обманул меня, князь Василий Лукич, - с укоризной сказала Анна Долгорукому и у всех на глазах разорвала подписанные ею в Митаве пункты. Офицеры кинулись целовать ей руки, а верховники стояли, не смея шелохнуться, иначе бы, по замечанию одного присутствовавшего при этой сцене иностранного посла, гвардия побросала их в окна.
Согласие формы государственного правления с волей «отечества» было восстановлено.
И. Шарлемань. Императрица Анна Иоанновна разрывает "кондиции" в 1730 году в Москве
Петр I говаривал: «Немцы нужны нам на 50 лет, а потом мы их выкинем». Выкинуть не получилось. В 1914 и 1941-м году мы от немца отбились. А вот в 1730-м - не смогли. Одолел, проклятый.
Впустую прожитые годы в России вообще не редкость. Но позорные эпохи знает только XVIII век. 10-летнее царствование курляндской герцогини - одна из таких эпох. Курляндское захолустье превратило Анну в типичную провинциалку. Став русской императрицей, она, не стесняясь приличиями, расхаживала по дворцу в чепце и простецком домашнем платье в сопровождении зевающих фрейлин, которых звала своими девками, и толпы карликов и карлиц. Не желая и не умея опереться на одну из национальных сил, Анна предпочла окружить себя иноземцами - прибалтийскими немцами и украинцами, из которых был сформирован третий гвардейский полк - Измайловский. Во главе правительства стал ее бывший камергер Бирон, убежденный в том, что Россией следует управлять при помощи топора и веревки. Русский дух выгонялся отовсюду, словно нечистая сила. Наступило десятилетнее господство неметчины и унижения всего русского. Говоря витиеватым языком того времени, «хищный нетопырь засел в гнезде российского орла».
Шуты в спальне Анны Иоанновны (Якоби В. И., 1872 год)
Царствование Анны и Бирона заставляло вспомнить времена опричнины. Тайная Ее Величества канцелярия свирепствовала, выявляя и карая недовольных. Это был настоящий иноземный террор против русского дворянства и духовенства. Число сосланных в Сибирь русских людей достигло 20-ти тысяч; из них тысяч пять так и пропали без вести.
Учреждения Петра немецкие временщики уничтожали и создавали другие, преследуя только одну цель - укрепить власть своей клики и выжать из страны побольше денег. Бирон, знаток и любитель лошадей, тратил на конюшню 100 тысяч рублей в год, а на народное образование не выделялось и половины этой суммы. Между тем страна нищала, крестьяне тысячами бежали в Польшу, на них устраивались настоящие облавы с участием войск. Записки современников донесли до нас общественные настроения тех лет: «Овладели всем у нас иноземцы, русские крестьяне для них хуже собак. Пропащее наше государство! А все потому, что женский пол царством владеет. Какое нынче житье за бабой!» А вот сегодня многие уверены, что если в политику придут женщины, то все у нас сразу наладится. Не факт, не факт…
Во внешней политике для России вроде бы блеснул луч славы. Фельдмаршал Миних, уложив под турецкими крепостями до 100 тысяч русских солдат, все-таки пробился в доселе неприступный Крым. Но плоды славных побед Анна отдала в руки посредника - французского посла Вильнёва, который позаботился о том, чтобы по условиям мира Россия не могла иметь на Черном море военных и даже торговых кораблей. Тем не менее Анна наградила Вильнёва Андреевской лентой и крупной денежной суммой.
Конец правления Анны был отмечен всеобщим оскудением и административным хаосом. Сама Анна однажды жаловалась Сенату, что «государственная казна растеряна и раскрадена». Относительно любимого детища Петра - флота - императрице уже в 1731 году доносили, что «флот погибает, едва 12 кораблей могут выйти в море». Анна не оставила по себе доброй памяти ни своей государственной деятельностью, ни личной жизнью, сводившейся к расточительным увеселениям и жестоким забавам, вроде свадьбы карликов в «ледяном доме».
Осенью 1740 года Анна Иоанновна неожиданно занемогла и скоропостижно скончалась. Но чтобы окончательно изжить оставленное ею наследство, понадобилось еще два дворцовых переворота.