Московский университет в Пудреном веке
Именной указ государыни Елизавет Петровны об основании университета Московского воспоследовал 12 января 1754 года. Денег для этой затеи от казны и жертвователей поступило 41 тысяча рублей с копейками. И уже 26 апреля следующего года состоялась торжественная церемония открытия университета - в казенном доме у Воскресенских ворот, где впоследствии помещалась Городская дума и другие присутственные места (ныне на этом месте стоит здание Московского исторического музея).
Здание Московского университета (слева) у Воскресенских ворот на Красной площади.
К 8-ми часам утра в здании собрались ученики с учителями, родители, духовенство, знатные особы, иностранцы, именитые купцы. Помолившись в соседнем храме Казанской Богоматери, слушали в большой университетской зале речи на четырех языках - латинском (магистр Поповский), французском (учитель Лабом), немецком (учитель Литкен) и русском.
Русскую речь произнес магистр Антон Алексеевич Барсов, за которым укрепилась слава большого знатока филологии и философии. Не менее его талантов были известны и его чудачества. На лекции он носил с собою огромную сафьяновую кису, набитую книгами, которая устрашала студентов. Над ленивыми студентами он подшучивал и ко всякому слову прибавлял «судырь». Однако был добрый человек, и все его любили.
В своей речи, признавая первоначальное грехопадение человека за непреложную истину, взывал он к наукам, дабы те помогли «хоть отчасти вознаградить сей урон и возвратить нам естество наше».
Ожидания правительства были скромнее: учреждение нового учебного заведения должно было прежде всего способствовать уничтожению раскола и ересей в народе.
Открыто было три факультета: юридический, медицинский - с одним профессором и философский - с восемью профессорами. Жалование ординарному профессору было назначено по 500 рублей в год. Студенты жили на жалование от казны, по 100 рублей в год.
Любопытно, что на медицинском факультете студенты поначалу изучали свой предмет чисто теоретически. Лишь в 1764 году императрица Екатерина II повелела учредить при университете анатомический театр для изучения анатомии. Среди редкостей медицинского кабинета был «зубной ключ Петра Великого», которым царь орудовал, когда желал избавить кого-нибудь от зубной скорби. Однако прошли еще долгие тридцать лет, прежде чем университет совершил первое производство в степень доктора медицины.
До 1768 года университетская профессура состояла по большей части из иностранцев, стоявших на том, что латынь является ключом ко всем знаниям. На ней и читались все лекции. Главным противником засилья латинского языка был профессор Поповский, который при открытии своих философских лекций объявлял: «Нет такой мысли, кою бы по-российски изъяснить невозможно было». И вот, вскоре после издания «Наказа» Екатерины II, лекции на всех факультетах университета начали читать природные русские и на русском языке. Но и иностранцы с их латынью тоже никуда не делись.
Правда, Москва и ее брадатый народ, облаченный в дедовские охабни, все равно подозрительно косился на «лампаду света, возжженную в древней столице», и на ученых «персон» в пудре и косицах. По первопрестольной ходили слухи, что в новом заведении немцы режут живьем православный народ. Слухам верила не только чернь, но и московские барыни, бригадирши с Балчуга или Сивцева Вражка, и даже полиция. Профессору анатомии Эразмусу приходилось читать особые лекции о том, что наука отнюдь не есть безбожие, а медицина - не живодерное ремесло.
Екатерина II не зря писала: «Я вовсе не люблю Москвы… и откровенно выскажу мое чувство: Москва - столица безделья, и её чрезмерная величина всегда будет главной причиной этого... Дворянству, которое собралось в этом месте, там нравится: это неудивительно; но с самой ранней молодости оно принимает там тон и приемы праздности и роскоши; оно изнеживается, всегда разъезжая в карете шестерней, и видит только жалкие вещи, способный расслабить самый замечательный гений. Кроме того, никогда народ не имел перед глазами больше предметов фанатизма, как чудотворные иконы на каждом шагу, церкви, попы, монастыри, богомольцы, нищие, воры, бесполезные слуги в домах - и какие дома, какая грязь в домах, площади которых огромны, а дворы грязные болота».
А как жилось первым студентам университета?
В университет могли поступать выходцы из всех сословий, за исключением помещичьих крестьян (впрочем, им тоже могло быть предоставлено это право, если помещик соглашался дать будущему студенту вольную и обеспечивать его из своих средств на время обучения).
Университетские студенты жили в обширных залах главного здания, именовавшихся камерами. Ходить им надлежало всегда в пудре, с косицами в кошельках, как и прочим вольным гражданам российским; носить кафтаны и камзолы, треуголки и благородные шпаги, которые им вручались торжественно при вступлении в университет. Зимою надевали поверх кафтанов тулупы, а на головы - прародительские треухи.
В камере отличнейший по успехам студент занимал место в красном углу, под образами. Такой студент назывался камерным. Ему полагалось и лучшее питание. А для ленивых в углу столовой стоял особый «осиновый стол», на который ставилась только чудовищных размеров миска со щами.
В 1763 году конференция просила отменить лекции зимой при наступлении сумерек, дабы студентов не загрызли на улице собаки или не ограбили воры.
За дурное поведение студентов сажали на хлеб и воду, одевали на три дня в мужицкое платье и обували в лапти, отобрав благородные шпаги, а на деньги, вычтенные из студенческого жалования, покупали таким арестантам Библию на славянском языке, которую студенты и должны были читать по воскресеньям, отбивая поклоны.
Развлечения для молодых людей полагались следующие. На Пасху на университетском дворе устраивались двое или трое качелей. После, с Фоминой недели, учинялись по временам на дворе и воинские экзерциции. Прогулки студентов за город совершались обычно в строю и попарно. «Эва, пленных шведов ведут», - говорили мужики.
Одним из любимых развлечений будущих «Платонов и быстрых разумом Невтонов» с Моховой были кулачные бои со своими «коллегами» с Никольской (где располагалась Славяно-греко-латинская академия). Зимой противники сходились на берегу Неглинки, между Кутафьей и Троицкой башнями Кремля, а летом - у стен Заиконоспасского монастыря. Студенты университета, среди которых было много простолюдинов, часто объединялись против «академиков» с «лоскутниками» - торговцами сукном из лавок соседнего Охотного ряда. И обычно вместе они одолевали соперников с Никольской улицы.
В самом конце XVIII века кулачные бои были официально запрещены в университете. Впрочем, ученикам университетской гимназии «махаться» не возбранялось.
Укреплению дисциплины среди студентов, поощрению их усердия в учебе служила такая мера, как награждение маленькими шпагами, что давало личное дворянство. За особые заслуги лучшие студенты досрочно получали очередные воинские звания. Само обучение в Московском университете приравнивалось к прохождению военной службы. Заканчивая полный курс университета, студент получал обер-офицерский чин (воинское звание младшего офицера запаса).
Московский университет на Моховой улице (1790-е гг., архитектор М.Ф.Казаков).
Акварель М.Ф.Казакова. Начало 1790-х гг.
Особенно любили студенты профессора Антона Барсова и профессора Харитона Чеботарева - историка и географа, который, кстати сказать, первый в России начал писать без «еров».
Его либерализм этим не исчерпывался. Чеботарев, как и куратор университета Михаил Херасков, «у которого тряслась голова», были мартинистами.
В те годы отставной поручик, великий кавалер Розы и Креста Николай Новиков, принявший по договору содержание университетской типографии, открыл свою вольную типографию, поставив в ее мастерских до двадцати печатных станков - дело небывалое по размаху не только в тогдашней России, но и в Европе. Его стараниями тираж университетской газеты «Московские ведомости» вырос с 600 до 4000 экземпляров, что почиталось тогда успехом невероятным. Издательство Новикова за пять-шесть лет выпустило несколько десятков тысяч томов по истории, философии, религии. Университетский масон открыл книжные лавки с первыми в России публичными библиотеками («кабинетами для чтения»), завел аптеку.
Тогда же университетский профессор немецкого языка, великий маг Златорозового Креста Иван Шварц, при помощи Новикова и его друзей учредил «Собрание университетских питомцев», «Учительскую семинарию», «Общежитие для студентов», «Дружеское ученое общество для поощрения российских наук и художеств», с торжественными публичными собраниями в доме мартиниста Петра Татищева у Красных Ворот...
Любопытны заметки, оставленные бытописателем Москвы Михаилом Пыляевым, о московских масонских ложах: «В Москве масонских лож существовало более сорока... Но вот кто были эти страшные московские масоны, или мартинисты, во главе которых стоял Новиков. По словам записки Карамзина, составленной для того, чтобы напомнить о печальной судьбе семейства Новикова, они были не что иное, как христианские мистики; толковали природу и человека, искали таинственного смысла в Ветхом и Новом Завете, хвалились древними преданиями, унижали школьную мудрость и прочее; но требовали истинных христианских добродетелей от учеников своих, не вмешивались в политику и ставили в закон верность к государю. Помимо этого, мартинисты ... проповедовали чистую евангельскую любовь, не щадили капиталов в пользу благотворительности бедным и несчастным, и заботились об устройстве больниц, аптек и школ...
Наклонность к мистицизму, составлявшему одно из существенных качеств масонов, была характеристическою чертою века; мистицизм возник в противовес крайнему учению энциклопедистов».
Тем не менее, в начале 90-х годов XVIII века масонские ложи в России были разгромлены. В 1796 году в столицах, а затем и в других городах империи учреждена цензура. Наступали новые времена. Зародившийся на Западе революционный вихрь стремительно выметал из закоулков столетия старомодную пудру.
------------------------
Использованы материалы:
Брачев В. С. Масоны в России: от Петра I до наших дней
Гребенкин А. Н. Право на образование в дореволюционной России: особенности реализации
Кондратьев И.К. Седая старина Москвы
Лукаш И.С. Университет двух императриц
Пыляев М. Библиотека Старая Москва. История былой жизни первопрестольной столицы
Токарев М. Из нелюбви к бунтовщикам
Здание Московского университета (слева) у Воскресенских ворот на Красной площади.
К 8-ми часам утра в здании собрались ученики с учителями, родители, духовенство, знатные особы, иностранцы, именитые купцы. Помолившись в соседнем храме Казанской Богоматери, слушали в большой университетской зале речи на четырех языках - латинском (магистр Поповский), французском (учитель Лабом), немецком (учитель Литкен) и русском.
Русскую речь произнес магистр Антон Алексеевич Барсов, за которым укрепилась слава большого знатока филологии и философии. Не менее его талантов были известны и его чудачества. На лекции он носил с собою огромную сафьяновую кису, набитую книгами, которая устрашала студентов. Над ленивыми студентами он подшучивал и ко всякому слову прибавлял «судырь». Однако был добрый человек, и все его любили.
В своей речи, признавая первоначальное грехопадение человека за непреложную истину, взывал он к наукам, дабы те помогли «хоть отчасти вознаградить сей урон и возвратить нам естество наше».
Ожидания правительства были скромнее: учреждение нового учебного заведения должно было прежде всего способствовать уничтожению раскола и ересей в народе.
Открыто было три факультета: юридический, медицинский - с одним профессором и философский - с восемью профессорами. Жалование ординарному профессору было назначено по 500 рублей в год. Студенты жили на жалование от казны, по 100 рублей в год.
Любопытно, что на медицинском факультете студенты поначалу изучали свой предмет чисто теоретически. Лишь в 1764 году императрица Екатерина II повелела учредить при университете анатомический театр для изучения анатомии. Среди редкостей медицинского кабинета был «зубной ключ Петра Великого», которым царь орудовал, когда желал избавить кого-нибудь от зубной скорби. Однако прошли еще долгие тридцать лет, прежде чем университет совершил первое производство в степень доктора медицины.
До 1768 года университетская профессура состояла по большей части из иностранцев, стоявших на том, что латынь является ключом ко всем знаниям. На ней и читались все лекции. Главным противником засилья латинского языка был профессор Поповский, который при открытии своих философских лекций объявлял: «Нет такой мысли, кою бы по-российски изъяснить невозможно было». И вот, вскоре после издания «Наказа» Екатерины II, лекции на всех факультетах университета начали читать природные русские и на русском языке. Но и иностранцы с их латынью тоже никуда не делись.
Правда, Москва и ее брадатый народ, облаченный в дедовские охабни, все равно подозрительно косился на «лампаду света, возжженную в древней столице», и на ученых «персон» в пудре и косицах. По первопрестольной ходили слухи, что в новом заведении немцы режут живьем православный народ. Слухам верила не только чернь, но и московские барыни, бригадирши с Балчуга или Сивцева Вражка, и даже полиция. Профессору анатомии Эразмусу приходилось читать особые лекции о том, что наука отнюдь не есть безбожие, а медицина - не живодерное ремесло.
Екатерина II не зря писала: «Я вовсе не люблю Москвы… и откровенно выскажу мое чувство: Москва - столица безделья, и её чрезмерная величина всегда будет главной причиной этого... Дворянству, которое собралось в этом месте, там нравится: это неудивительно; но с самой ранней молодости оно принимает там тон и приемы праздности и роскоши; оно изнеживается, всегда разъезжая в карете шестерней, и видит только жалкие вещи, способный расслабить самый замечательный гений. Кроме того, никогда народ не имел перед глазами больше предметов фанатизма, как чудотворные иконы на каждом шагу, церкви, попы, монастыри, богомольцы, нищие, воры, бесполезные слуги в домах - и какие дома, какая грязь в домах, площади которых огромны, а дворы грязные болота».
А как жилось первым студентам университета?
В университет могли поступать выходцы из всех сословий, за исключением помещичьих крестьян (впрочем, им тоже могло быть предоставлено это право, если помещик соглашался дать будущему студенту вольную и обеспечивать его из своих средств на время обучения).
Университетские студенты жили в обширных залах главного здания, именовавшихся камерами. Ходить им надлежало всегда в пудре, с косицами в кошельках, как и прочим вольным гражданам российским; носить кафтаны и камзолы, треуголки и благородные шпаги, которые им вручались торжественно при вступлении в университет. Зимою надевали поверх кафтанов тулупы, а на головы - прародительские треухи.
В камере отличнейший по успехам студент занимал место в красном углу, под образами. Такой студент назывался камерным. Ему полагалось и лучшее питание. А для ленивых в углу столовой стоял особый «осиновый стол», на который ставилась только чудовищных размеров миска со щами.
В 1763 году конференция просила отменить лекции зимой при наступлении сумерек, дабы студентов не загрызли на улице собаки или не ограбили воры.
За дурное поведение студентов сажали на хлеб и воду, одевали на три дня в мужицкое платье и обували в лапти, отобрав благородные шпаги, а на деньги, вычтенные из студенческого жалования, покупали таким арестантам Библию на славянском языке, которую студенты и должны были читать по воскресеньям, отбивая поклоны.
Развлечения для молодых людей полагались следующие. На Пасху на университетском дворе устраивались двое или трое качелей. После, с Фоминой недели, учинялись по временам на дворе и воинские экзерциции. Прогулки студентов за город совершались обычно в строю и попарно. «Эва, пленных шведов ведут», - говорили мужики.
Одним из любимых развлечений будущих «Платонов и быстрых разумом Невтонов» с Моховой были кулачные бои со своими «коллегами» с Никольской (где располагалась Славяно-греко-латинская академия). Зимой противники сходились на берегу Неглинки, между Кутафьей и Троицкой башнями Кремля, а летом - у стен Заиконоспасского монастыря. Студенты университета, среди которых было много простолюдинов, часто объединялись против «академиков» с «лоскутниками» - торговцами сукном из лавок соседнего Охотного ряда. И обычно вместе они одолевали соперников с Никольской улицы.
В самом конце XVIII века кулачные бои были официально запрещены в университете. Впрочем, ученикам университетской гимназии «махаться» не возбранялось.
Укреплению дисциплины среди студентов, поощрению их усердия в учебе служила такая мера, как награждение маленькими шпагами, что давало личное дворянство. За особые заслуги лучшие студенты досрочно получали очередные воинские звания. Само обучение в Московском университете приравнивалось к прохождению военной службы. Заканчивая полный курс университета, студент получал обер-офицерский чин (воинское звание младшего офицера запаса).
Московский университет на Моховой улице (1790-е гг., архитектор М.Ф.Казаков).
Акварель М.Ф.Казакова. Начало 1790-х гг.
Особенно любили студенты профессора Антона Барсова и профессора Харитона Чеботарева - историка и географа, который, кстати сказать, первый в России начал писать без «еров».
Его либерализм этим не исчерпывался. Чеботарев, как и куратор университета Михаил Херасков, «у которого тряслась голова», были мартинистами.
В те годы отставной поручик, великий кавалер Розы и Креста Николай Новиков, принявший по договору содержание университетской типографии, открыл свою вольную типографию, поставив в ее мастерских до двадцати печатных станков - дело небывалое по размаху не только в тогдашней России, но и в Европе. Его стараниями тираж университетской газеты «Московские ведомости» вырос с 600 до 4000 экземпляров, что почиталось тогда успехом невероятным. Издательство Новикова за пять-шесть лет выпустило несколько десятков тысяч томов по истории, философии, религии. Университетский масон открыл книжные лавки с первыми в России публичными библиотеками («кабинетами для чтения»), завел аптеку.
Тогда же университетский профессор немецкого языка, великий маг Златорозового Креста Иван Шварц, при помощи Новикова и его друзей учредил «Собрание университетских питомцев», «Учительскую семинарию», «Общежитие для студентов», «Дружеское ученое общество для поощрения российских наук и художеств», с торжественными публичными собраниями в доме мартиниста Петра Татищева у Красных Ворот...
Любопытны заметки, оставленные бытописателем Москвы Михаилом Пыляевым, о московских масонских ложах: «В Москве масонских лож существовало более сорока... Но вот кто были эти страшные московские масоны, или мартинисты, во главе которых стоял Новиков. По словам записки Карамзина, составленной для того, чтобы напомнить о печальной судьбе семейства Новикова, они были не что иное, как христианские мистики; толковали природу и человека, искали таинственного смысла в Ветхом и Новом Завете, хвалились древними преданиями, унижали школьную мудрость и прочее; но требовали истинных христианских добродетелей от учеников своих, не вмешивались в политику и ставили в закон верность к государю. Помимо этого, мартинисты ... проповедовали чистую евангельскую любовь, не щадили капиталов в пользу благотворительности бедным и несчастным, и заботились об устройстве больниц, аптек и школ...
Наклонность к мистицизму, составлявшему одно из существенных качеств масонов, была характеристическою чертою века; мистицизм возник в противовес крайнему учению энциклопедистов».
Тем не менее, в начале 90-х годов XVIII века масонские ложи в России были разгромлены. В 1796 году в столицах, а затем и в других городах империи учреждена цензура. Наступали новые времена. Зародившийся на Западе революционный вихрь стремительно выметал из закоулков столетия старомодную пудру.
------------------------
Использованы материалы:
Брачев В. С. Масоны в России: от Петра I до наших дней
Гребенкин А. Н. Право на образование в дореволюционной России: особенности реализации
Кондратьев И.К. Седая старина Москвы
Лукаш И.С. Университет двух императриц
Пыляев М. Библиотека Старая Москва. История былой жизни первопрестольной столицы
Токарев М. Из нелюбви к бунтовщикам